Николай Камбулов - Ракетный гром

— Врет! — ревниво возразил Водолазов. — Тюрьма есть тюрьма, Савушка, и пусть он не загибает.

— А я верю. Папаня такой, что он и в тюрьме приладится, лишь бы не заковали в кандалы. Все может быть, — спокойно возразил Савушка.

Это очень задело Водолазова. Он умолк, нахохлился. Мысли опять унесли его к черным бурям. Про себя он начал ругать тех, кто живет там, откуда поднимается в воздух тяжелая пыль, ругать за то, что там не могут укрепить почву, что довели ее до такого расслабления, когда даже небольшие ветры способны поднять иссушенную зноем землю... Трава! Кто мог поднять руку на эту святыню земли российской? Не ты ли, матушка трава, извечно питаешь почву своими корнями, даешь силу ей, гасишь набеги ветров-разбойников, дышишь прохладой, ослабляя зной жаркого лета? Неужели там этого не понимают? «Там? Где это — там? — вдруг спросил себя. — А тут? В колхозе, где ты председательствуешь?.. Распахали выпасы... Где ты был, товарищ Водолазов, когда распахивали? A-а, это вначале сделал прежний председатель колхоза товарищ Околицын, Матвей Сидорович, который так ловко всучил тебе портфель председателя, ссылаясь на свой пожилой возраст, а теперь, как вьюн, извивается возле и приговаривает: «Ой, полковник, ты что делаешь, Вильямса отвергаешь, гоняешься за пустышами, не посылай трогать выпасы». Не послушался. Эх, Михаил Сергеевич!.. Что же это я громлю себя? Что-то сделал. Пруд соорудил, птицы домашней в достатке... Пруд... Мельчает он. В другом месте отыскать бы воду да послать ее на посевы. Ну что вы, горячие ветры? Что? Влага не от бога, прудовая влага. Как вы тут ни разбойничайте, а растения наши выстоят теперь... Вот бы так на самом деле!.. На кургане зеленеет трава. Фу-ты, проклятый курган, дался он мне! — Несколько минут он ни о чем не думал, потом опять: — Так что же, Михаил Сергеевич, кто на этот раз распахал выпасы? Ты, сукин сын, ты, а не Матвей Сидорович. Вот тебе и там! Еще годик-два, и дальний сосед к западу бросит тебе, товарищ Водолазов, в лицо: ты что? Сдурел, Михаил Сергеевич, головы на плечах не имеешь, почву калечишь?»

Машина шла плавно, без тряски. Водолазов оглянулся: они ехали по накатанной дороге. Впереди, на взгорье, чернела фигура человека.

Потом словно кто-то сломал фигуру, и она провалилась на обочину.

— Прибавь газу! — крикнул Водолазов.

Савушка, переключив скорость, сказал:

— Я его давно заметил, товарищ полковник, говорю вам: глядите, а вы все молчите и молчите. Вот я и повернул к дороге. Не слышали, как я говорил?

— Нет, — ответил Водолазов и удивился тому, что он действительно не слышал Савушку.

Когда была отправлена в поиск последняя машина и Бородин доложил Гросулову о принятых мерах, он вспомнил о Наташе и позвонил на квартиру. Ему не ответили. «Может, стоит у дороги и ждет Сергея, мучается», — подумал Бородин и выскочил из кабинета. Действительно, Наташа стояла у дороги. Он подошел к ней. Она уже знала, что случилось с Громовым. Он начал успокаивать.

— Не волнуйтесь, Громов и в джунглях не потеряется. — И, смутившись оттого, что она посмотрела на него робким взглядом, понес чепуху: — Вот у нас в донских степях суслик виден за сто верст, торчит на суглинке черным столбиком, а глазенки у него, как бусинки, маленькие-маленькие. Прожорливый, чертяка, за лето пудов шесть зерна пожирает... Гросулов авиацию поднял на ноги. Ох и всыплет он этим небесным братикам.

Наташа, не сказав ни слова, сошла с обочины и направилась к обрыву. Бородин пошел вслед за ней, все еще продолжая говорить несвязно, робко. Когда она остановилась, Степан снял фуражку. Мокрый лоб лизнула прохлада. Он оглянулся: откуда это?

Было очень жарко, а тут такое блаженство. Бородин только сейчас увидел памятную тропинку и берег реки. Он не поверил своим глазам, и теперь стоял с сомкнутыми веками, боясь их раскрыть. Вмиг ожила последняя встреча и последний разговор с Наташей на этой тропинке: «Так нельзя, к какому-то берегу ты должна пристать. Все время посередине реки плыть устанешь». — «Верно, я очень устала. Но ты не говори Громову... Я еще могу плыть». Он тогда окончательно понял, что с такой женщиной Громову не легко будет жить. Но он не знал еще, что она любила его, Бородина, и только появление в Нагорном Громова удержало ее признаться в этом. Да, это была та стежка, тот берег и та речка. Ему стало как-то не по себе: неподалеку дорога, по которой снуют машины, идут люди.

«Заметят, — подумал Бородин, но тут же одернул себя: — Не раскисай, товарищ замполит, от жизни нельзя спрятаться, поэтому не отворачивайся! — Он и так с тех пор, как женился на Елене, избегал встреч с Наташей и с Громовым ни разу не говорил о ней, а когда тот (это случалось редко) спрашивал: «Как у тебя дома, Степа? — бросал скороговоркой: «Порядок, командир». И действительно, с Еленой ему было легко, он радовался, как ребенок, почувствовав ее нежность и к себе и к Павлику.

Она сказала:

— Берег... Вот он какой, берег...

Бородин поднял голову. Он понял, что она говорит о том береге, к которому он, Степан, советовал прибиться ей, чтобы не плыть посередине реки. Бородин вновь начал упрекать себя за то, что ни разу не поинтересовался, как она живет, и избегал встреч с нею.

— Берег, — повторила Наташа. — А у вас. Степан, не хватило смелости позвонить даже сегодня, когда с Сергеем случилась беда. Спасибо генералу Гросулову, он нашел время.

Он не знал, что ответить: было такое чувство, словно его приперли к стене, и он не в состоянии даже пошевелиться.

— Вы понимаете, я его почти не вижу, все на службе, на службе... Вот он какой, берег... Почему вы не поехали на сборы, почему он всюду мотается?

Он обрадовался, что она так говорит. «Значит, любит, любит Серегу. Чертяка, погоди, вернешься, получишь взбучку от своего комиссара. Поговорим».

— Вызывали командира, а не меня, — сказал Бородин.

— Командира... Но он еще и муж, отец... Он же — тот берег, к которому вы советовали прибиться. Где этот берег?! Где он? — Она расстегнула ворог кофточки и закрыла глаза. Бородин смотрел на нее исподлобья: она ничуть не изменилась.

— Ты вот смотришь на меня, — тихо сказала она, — а ничего не понимаешь. — Веки ее поднялись. Бородин вздрогнул: «Неужели она его не любит? Что она на меня так смотрит?» Он повернулся к дороге, сказал:

— Не беспокойся, думаю, что с Сергеем ничего страшного не случилось. Наш командир такой человек...

Она прервала его:

— Человек, человек... А ты кто?

— Замполит, — улыбнулся Бородин. — Такая должность есть в части... Должностишка так себе — ни границ, ни края, и тут, и там... Значит, берег, говорите, не тот?

Она пошла к дороге.

Бородин догнал ее у самой обочины, сказал:

— Ты извини меня, должность у меня такая — и тут, и там, всем приходится интересоваться.

Наташа поняла его по-своему. Тихонько улыбнулась.

— Интересуешься, да не всеми. — Еще одно мгновение, и она призналась бы в том, что он. Бородин, снится ей почти каждую ночь, а она не знает, что делать, но в этот миг рядом, скрипнув тормозами, остановился колхозный «газик». Из машины вышли Громов, потом Водолазов.

— Сергей! — бросилась Наташа к мужу. Он обнял ее, не стесняясь присутствующих, начал целовать пахнущие солнцем волосы.

Водолазов взял под руку Бородина, отвел за машину, на ухо прошептал:

— Жалуется она на Громова, а он видишь как с ней...

— Понятно, — бросил Бородин. — Где вы его нашли?

— В поле. Умирал от жажды. Выпил глоток воды и сразу: везите в городок. По дороге хвалил летчика, говорит, и машину спас, и меня живехонького приземлил. А Наталья как тут? — забеспокоился Михаил Сергеевич о племяннице.

Громов открыл дверцу, помог Наташе сесть в машину, крикнул Водолазову:

— Подвезите к дому, пожалуйста.

— А сам? — спросил Водолазов и посмотрел на Бородина.

— Служба, Михаил Сергеевич, сами знаете, хожу по вашим следам. — И Бородину: — Пойдем, Степан, привез тебе кучу новостей.

...Ехали молча. Потом Водолазов повернулся к Наташе.

— Железяка он у тебя, Громов-то! Я его еле отпоил, хорошо, что с собой вожу воду и спирт. Спроси у Савушки, каким мы его нашли.

— Правду говорит товарищ полковник, — подтвердил Савушка.

Водолазов невольно потянулся рукой к плечу, долго перебирал пальцами, будто нащупывал звездочки... «Ах, Наталья, трудно тебе с ним... Железяка». Это слово ему понравилось, и он в мыслях произносил его несколько раз.

— Я, Наталья, решил курган раскопать. Какая-то загадка: кругом все выгорает, а на нем и вблизи растительность зеленеет.

— Все вы, дядя, железяки. — сказала Наташа и уронила голову на колени.

Водолазов обернулся: Наташины плечи слегка подрагивали. Он не стал успокаивать, закурил, спросил у Савушки:

— Еще что пишет папаня?

Савушка не ответил.

— Ругает он Советскую власть?

Савушка усмехнулся:

— Нет...

— Кого же он ругает?

— Немножко вас, товарищ полковник.

— Он гусей колхозных воровал?