Альберт Лиханов - Юрка Гагарин, тезка космонавта

Матвеич строго посмотрел на Виктора Сергеевича, и тот закивал головой. А дед продолжал, обращаясь теперь не столько к Юрке, сколько ко всем остальным.

— Тут, брат, не трудно затуманиться! Вот, мол, какой я герой, Юрий Гагарин! Почти что космонавт!

Матвеич покраснел от волнения, хотел еще что-то добавить, но махнул рукой и сел.

Я посмотрел на Анку, она показывала мне какой-то конверт. Я не понял. А она передала конверт рабочему, который стоял рядом с ней, и кивнула в мою сторону. И вот письмо у меня в руках. Я покрутил его: адрес — заводской, Гагарину Юрию Павловичу. Отстукано на машинке. На другой стороне Анка написала карандашом: «Отдай потом Юрке».

Я кивнул и снова стал слушать.

Решался вопрос, какое Юрке вынести наказание.

— Под суд его! — крикнул кто-то. — А что — за прогул полагается!

— Ну, загнул, — отвечали ему басом. — Зачем же мы тогда собирались? Под суд и без нас могли бы…

— Общественное порицание!

— Выговор!

И тогда снова поднялся Матвеич.

— Вот что, — сказал он. — Послушайте меня. — И повернулся к Юрке: — Рано потерял совесть, парень! — сказал он Юрке, и тот еще больше втянул голову в плечи. — Выдавал себя за ударника коммунистического труда! Ишь ты, ударник! И все из-за чего? Из-за фамилии своей! — Матвеич ткнул заскорузлым, пальцем куда-то вниз. — Все из-за фамилии! Хорошая фамилия, а для нашего Юры она вроде как грузило, вниз тянет, а не вверх поднимает. Мешает ему такая хорошая фамилия!

Он помолчал. Рабочие внимательно смотрели на Матвеича. И он оглядывал каждого. Много тут сидело его учеников, и пожилых уже, и молодых, и все они ждали, что он скажет. Бестолкового он им никогда не говорил.

— А предлагаю я ему такое наказание. Пусть-ка сменит он фамилию! Передохнет от славы! Слабоват он для такой знаменитой фамилии.

— Как это? — спросил кто-то, не поняв.

— А вот так.

Все зашумели, заволновались.

— Да нельзя же! Фамилия ж раз дается и вообще…

— Как нельзя! Вон в механическом слесарь: был Дураков, стал Пирамидин!

— Можно! — сказал Матвеич. — Фамилия Гагарин нам теперь всем дорога. С этой фамилией человек в космос летал. А у нас прогульщик и тунеядец! Фамилию Гагарина мы беречь должны.

Конторка загудела, зашумела…

Я не мог смотреть на Юрку. Его пальцы судорожно доламывали скрепку. Я опустил голову. В руках у меня плясало скомканное письмо. Я сжал пальцы, злясь на себя. Потом тщательно расправил конверт и принялся рассматривать штемпель.

И вдруг сердце екнуло. Жирными, смазанными буквами на штемпеле было оттиснуто: «Почта космонавтов».

— Постойте, — сказал я не своим голосом, и разорвал конверт.

— Что у тебя, комсомол? — спросил начцеха.

— А вот что, — сказал я трясущимися губами. — Про Юрку всем ясно. Но вот письмо… Я его прочитаю… Это письмо от Гагарина. От настоящего. От космонавта.

В комнатке наступила тишина.

— Да, — сказал я, — Юрка мечтал стать космонавтом. И Юрка собирался в училище космонавтов. Я один об этом знал. Я верил, что Юрка попадет в это училище. И он написал письмо Гагарину, чтобы тот помог.

Я остановился перевести дыхание. Юрка смотрел куда-то сквозь меня, у Анки глаза были полны слез.

— Ответа долго не было, — сказал я. — И вот сегодня он пришел. Юрка его еще не видел. Я хочу прочитать его Юрке. При всех.

Я расправил листок, и ровные строчки письма заплясали передо мной.

«Дорогой Юрий! — начал я. — Дорогой мой тезка! С удовольствием узнал от тебя, что ты хотел бы стать космонавтом. Кстати говоря, тебе, наверное, будет интересно узнать, что я получил еще несколько писем и телеграмм от Юриев Гагариных из разных городов и сел. И все они, как и ты, хотят быть космонавтами. Я показал ваши письма моему другу, моему дублеру космонавту-2. Он улыбнулся и сказал, что ему теперь, пожалуй, в космосе делать нечего, если есть столько Юриев Гагариных. Но это, конечно, шутка…»

Я передохнул и посмотрел вокруг. Меня слушали внимательно и серьезно. Я набрал побольше воздуха и начал читать громче:

«Хочу сказать тебе только, что для того, чтобы стать космонавтом, все равно, какая у тебя фамилия. Надо просто очень любить свое дело, свою работу, надо очень стремиться к цели, которую поставил перед собой.

Думаю, что ты сумеешь добиться своей цели. Желаю удачи. Училищ космонавтов у нас пока нет. Обычно космонавты получаются из летчиков.

Желаю тебе стать хорошим летчиком, а потом космонавтом. Не забывай только, что космонавтам приходится переносить, кроме физических перегрузок в полете, еще более серьезное испытание — испытание славой. Будь честным, скромным, добрым, работящим человеком.

Юрий Гагарин».

— Ну как в воду глядел, — выдохнул кто-то.

— Да-а! — протянул Матвеич и сказал еще раз: — Да-а-а!

— Товарищи! — сказал я. — У меня есть предложение! Я согласен с Иваном Матвеичем. Юрке надо сменить фамилию. Но, может быть, сначала дадим ему срок? Я уверен — он исправится!

Я глянул на Матвеича и вдруг увидел, что он улыбается во весь свой щербатый рот и подмигивает мне. Чего это он? Подмигивает-то чего?

— Ну как? — спросил Виктор Сергеевич.

— А что он сам-то скажет? — крикнул кто-то.

Юрка медленно встал с табуретки, и она тихонько скрипнула в тишине. Он постоял минуту, потом с трудом поднял голову и обвел всех застывшим взглядом.

— Только фамилию не меняйте! — хрипло сказал он. — Только фамилию…

— Ну? — спросил Виктор Сергеевич. — Как решаем?

— Даем срок! — сказал Матвеич.

И тут я снова увидел Анку. Она плакала, отвернувшись лицом к стене. И сегодня была не в английских шпильках, а в обыкновенных латаных тапочках.

Домой я вернулся в первые дни сентября. В университет не прошел, не хватило двух баллов — по литературе получил тройку. Вот уж чего не ждал! Думал, литературу-то я знаю… Правда, по математике и физике я получил чистые пятерки, и математик, молодой и модный парень, — оказалось, профессор! — предложил мне, когда я забирал документы в приемной комиссии:

— Хотите пойти ко мне лаборантом? Через год поступите. У вас математические способности.

Это было заманчиво! Но я подумал, вспомнил про Анку, Юрку, про наш отряд космонавтов и ответил:

— Нет, я поеду домой, на завод. А через год приеду.

Тогда он продиктовал мне целый описок книг, которые я должен проштудировать за зиму. Так сказать — программу-минимум.

— Жду вас через год, — сказал он. — И жмите на литературу!

Приехав домой, я сразу же пошел к Юрке. Он сидел на кровати и что-то читал. Мы крепко пожали, друг другу руки, так что косточки у обоих хрупнули, и Юрка спросил:

— Ну как?

— Вернулся. Не прошел.

Юрка жалеть меня не стал. Это он правильно сделал.

— Что читаешь?

— А-а! — он покраснел и захлопнул книжку. Я вытянул ее из Юркиных рук. Это был «Евгений Онегин». Я ничего не сказал Юрке. Молча положил книжку.

— А меня забирают в армию, — сказал Юрка, — повестка пришла.

— Бравый солдат Швейк! — сказал я.

— Только бы в авиацию послали, — ответил Юрка. — Только бы в авиацию. Но, наверно, не пошлют.

— Почему? — спросил я.

— Туда берут с хорошими характеристиками.

— А-а, — сказал я.

Мы пошли с ним пошататься по городу, сходили в кино и выпили по кружке пива.

Уличный отряд космонавтов, оказывается, не распался. Юрка тренировал ребят каждый день, и они уже здорово отработали брюшной пресс, а скоро будут соревнования по бегу. Они уже летали на настоящих самолетах, пока, конечно, пассажирами, но рядом с летчиками, и всем им давали подержаться за штурвал. Это Юрка договорился с ДОСААФ. Вот как… Я и сам не заметил, когда мы забрели в старый парк.

— А ты мне правильно тогда врезал, — сказал Юрка задумчиво. — Я бы сейчас сам себе врезал.

Мы подошли к тому самому мастику, где у них все произошло. Странно, но сердце у меня билось спокойно, когда я вспоминал об Анке.

Мы стояли, облокотившись о деревянные перила, и смотрели в черную воду ручья. Осенние листья, медленно кружась, сбивались в разноцветные острова. Я смотрел на золотые и багряные листья, на черную воду, и мне было удивительно хорошо и легко. И дышалось как-то свежо, свободно. Будто я долго болел чем-то серьезным, а вот теперь поправился, пришел в парк и дышу не надышусь свежим осенним воздухом: так хорошо после духоты больничной палаты.

Мы мало говорили с Юркой в эти последние дни, что остались до его отъезда в армию. Мы стали будто взрослее и понимали друг друга без лишних слов.

Юрка волновался.

— Хоть кем, только в авиацию, — твердил он.

Виктор Сергеевич сказал ему:

— Характеристику напишу такую, какую заслуживаешь.

Марья Михайловна шепнула мне утром, что Юрка всю ночь чего-то ворочался. Днем он молчал, пыхтел и работал мак вол. И то и дело посматривал на конторку начцеха.