Эльмира Нетесова - Клевые

— Теперь знаешь, как про любовь говорят, кто дороже платит, тот и любимый. Нынче даже мужики на этом деньги делают. Подрабатывают кобелями по вызову! Вроде нас. Только мы к мужикам, а они к бабам ходят. И живут кучеряво!

Егор неприлично вытаращился.

— Темнишь! Разве такое бывает? — не поверил Нинке.

Та рассмеялась громко:

— Зачем мне врать? Я много таких знаю. Женатые люди. Семейные. Но остались без работы. Ты погляди, теперь повсюду сокраще- нья. А жить надо как-то. Не все умеют воровать, не каждому везет. Вот и ударились, кто во что горазд. Нет спроса на руки, на умственные способности, осталось жить низом. Пройдет спрос на это, еще что-нибудь придумают.

— Ну ладно вам! А мужики? Это ж не машина, завел и работает.

— Жрать захочешь, на все глаза закроешь! Понял?

— Нет!

— Ну и дурак! Пройдет время, вылечишься, тоже придется думать, куда приткнуться? А выбор небольшой! Либо в коммерцию, или в киллеры. Или в фермеры, либо в фирму! Если возьмут, считай повезло. Если везде проруха, будешь на пенсию канать или в бомжи слиняешь. Это в бродяги, кого из дома выгнали за никчемность, — пояснила, увидев неподдельное удивленье Егора. — Один из моих хахалей в бомжи ушел. До того фирмачом был. Но прогорел. Разорился вчистую. У него все забрали. Даже квартиру отняли, веши, обстановку. Только жену с ребенком не конфисковали. Он и скатился с горя. По подвалам и чердакам, в метро и на вокзалах живет, с оравой таких же бродяг-неудачников. Воруют, пьют, иногда побираются. На пригородные огороды и дачи делают налеты. Так вот и дышут. Что будет завтра с ними, никто не знает. Их милиция отлавливает, но бомжей не переловишь. Их с каждым днем все больше становится.

Егор попытался пошутить и спросил:

— А бомжихи средь них имеются?

— Сколько хочешь! Всех мастей. И молодые, и старые. Образованные и потаскушки, на каких спроса не стало. Все там кучкуются. Они друг другу помогают, не дают сдохнуть с голоду. Там одна моя подружка приклеилась. Знатной бабой была. Да сифилис подцепила. С негром переспала. Он и отбашлял. Ее по всей Москве менты шмонали, чтоб в каталажку упечь. Она, сама того не зная, троих заразила. Один из них приловил и чуть не размазал бабу. Вовремя смылась из притона. Теперь уж не заводит шашни ни с кем. Ох и поуродовал ее тот клиент! Мало было зубы выбить до единого, оставил одноглазой, ноги переломал. Правда, она в долгу не осталась и сожгла его дачу, когда на ноги встала. Но дачу построить можно, а вот былое здоровье хрен вернешь.

Егор слушал Нинку с болью и страхом. Еще в зоне рассказывали мужики о переменах на воле. Из писем знали о трудностях, невзгодах. Но… Полную картину узнавал лишь по выходу на волю и ужасался всякой услышанной новости. Они не радовали.

Нинка ушла лишь под утро, а Егор, взбудораженный услышанным, так и не уснул в эту ночь…

Он вышел из комнаты хмурый, озлобленный на самого себя. И угораздило ж болеть в такое время, когда в доме нужен мужик, хозяин. Он же — сам обузой стал. Положение иждивенца раздражало.

Егор открыл дверь на кухню. Полуголая баба от неожиданности ахнула. Выронила чашку чая на себя. И, растерянно глянув на осколки, сказала покраснев:

— Надо ж, не повезло! Все рабочее место обожгла. Весь товарный вид насмарку! И угораздило тебя появиться не вовремя! — нагнулась поднять осколки.

А Егору смешно стало. Он подал бабе яйцо, посоветовав смазать ожог белком. Но вошедшая Лидка рассмеялась:

— До ночи заживет, как на барбосе! Ты своему пузу баксы покажи, а еще лучше — приложи их на ожог. Вмиг пройдет! Поймет, что не ко времени помеху чинить хозяйке!

Бабы быстро прибрали на кухне. Усадили Егора за стол, накормили, напоили чаем. Сказали, что Тоня вместе с матерью отлучились в магазин и обещали скоро вернуться.

Мужик уже собрался пойти к себе в комнату, как вдруг увидел спешащую к дому женщину.

— Антошкина училка прется! Лидка, держись! — выскочила из кухни полуголая баба, оставив Егора с Лидией наедине, в нее тотчас ворвалась классная учительница Антона.

— Забирайте своего сына из школы, сколько я вас просить буду о том?! — забыла поздороваться.

— Что он отмочил? — уронила баба руки.

— Вы только представьте, принесли дети в класс наглядное пособие к уроку анатомии — скелет человека, а ваш сорванец ему презерватив приспособил. Учительница хотела его сорвать, а он взорвался. Резина к руке насмерть приклеилась. И все платье краской испорчено, какою Антон презерватив заполнил. Не мальчишка — негодяй растет!

Егор едва сдерживал смех.

— Зачем кричать? Вы не в классе! А мы — люди взрослые! Прекрасно слышим! — осадил учительницу.

Но та не унималась:

— Вас бы на мое место, не только орали бы, убили б паразита! Терпенье лопнуло! На прошлом уроке он на этот же скелет надел бюстгальтер и парик. К кисти привязал плакат, мол, отдаюсь за баксы… Никто из класса до Антона не знал о сексе ничего. Теперь все грамотными стали!

— А что в том плохого? — перебил Егор.

— Как так? Вы смотрели учебники Антона? Знаете, что использует вместо закладок? Презервативы! А вы его защищаете!

— Сами виноваты! Подхода к пацану не нашли. Не сумели заинтересовать. Вот он и развлекается, чтобы не скучать, не уснуть на уроках.

— Нашли индивида! Всем интересно и только ему скучно! Чем Антон лучше других детей? Пошляк и хулиган, циник! Второго такого во всей школе нет! — раскраснелась, завелась учительница. — Вы не представляете, как он изводит всех! Вон учительнице по математике подложил под стекло фотографию голого мужика во весь рост и написал: "Доставлю истинное удовольствие в любое место". А внизу адрес и телефон того сексуального гиганта!

— Выходит, звонили, раз знаете, что именно тот мужик проживает по указанному адресу! — расхохотался Егор, учительница покраснела до корней волос, смутилась, умолкла на время. Но Егор взорвался новым залпом. — Вы застряли во вчерашнем дне! А время бежит, меняет детей. Вы за ними не успеваете. Не знаете, как держать себя с мальчишкой! Будьте самой собой, и все образуется! Не отпихивайте его, не отделывайтесь. Класс не поймет, скучно будет без Антона.

— Ну, уж это слишком! Кем вы ему приходитесь? — спросила внезапно. -

— Дальней родней. А впрочем, какая разница, кем довожусь? Антон — умный пацан. С ним надо найти общий язык!

— Мы от него устали! Поищите другую школу! Уберите его от

нас!

— Слабачка! С одним не смогла сладить! А через пару лет зелень потребует, чтоб всех вас заменили! Чтоб другие пришли работать. Не зацикленные, добрые и умные. А вы останетесь без навара! Может, так оно и лучше будет! — начал злиться Егор.

— А вы нас не пугайте! Мы и так без зарплаты уже третий месяц работаем. Кто на такую каторгу задарма пойдет?

— Только дураки! — рассмеялся Егор зло и добавил: — Сама подтвердила! Чему же удивляешься, что Антон раньше других о том допер? Гордитесь, хоть один у вас имеется пацан как пацан!

За разговором никто и не заметил, как в открытую створку окна подглядывает Антон. Он внимательно слушал споры взрослых. Ему было приятно, что за него впервые в жизни вступился мужик. Пусть он и чужой, но зато отстаивает, как своего. И мальчишке, озябшему душой в чужом и непонятном городе, стало тепло. Хоть один человек на этом свете понимает его и жалеет.

Антон сел под окном. Его снова выгнали с урока истории, где никто не поверил ему, что столицей является Одесса, а не Москва, что вся жизнь и цивилизация на земле началась в Одессе. Он скучал по ней. Этой жгучей тоски не разделил с ним никто. Его не понимала даже мать. А мальчишка бредил своим городом и не переставал любить…

Там, в Одессе, остались его друзья. Там он знал каждого и с ним были знакомы все. В этом городе он родился и был каплей его крови, тепла и моря. Москва была для него сродни Колыме — холодной и подневольной.

Антошка никак не мог поверить в то, что люди здесь живут по доброй воле. Серые, злые лица москвичей раздражали мальчишку. Снующие, жующие на ходу, крикливые и ругливые, они не знали искреннего смеха и умели лишь высмеивать. Они грязно матерились даже без поводов. Без причин расталкивали, сбивая с ног детей и стариков. Бездушие, хамство, слепота московской толпы, оголтело бегущей по улицам и станциям метро, вызывала тошноту и отвращенье.

За весь месяц жизни ни одной улыбки, шутки, доброго слова не слыхал. А ведь в Одессе он был избалован всем этим и привык, как к воздуху.

Чужой, удушливый город Антон никак не мог признать и мстил ему и москвичам за свое вынужденное здесь пребывание. Он дразнил, обзывал, избивал своих сверстников. Стрелял из рогатки в милиционеров и дворников. Устраивал пакостные козни учителям. И ни с кем не хотел дружить.

Вот и теперь сидел под окном, как подброшенный в чужой двор щенок, заблудившийся в своих бедах и собственной судьбе.