Наталья Ключарева - Деревня дураков (сборник)

– У тебя их двое, значит, было? Детей-то?

– Да нет, одна. Малюсенькая такая, а орала – уши закладывало!

– Так это ж сын!

– Сын? Ну, может, и так. Давно это было.

Отец Константин не успел дойти до дома, как его догнала запыхавшаяся Евдокия Павловна:

– Батюшка, на помощь! Ни одного мужчины не найти! Все в Пустое Рождество укатили! На свадьбе гуляют!

– Что стряслось?

– Помогите унять мальчишку!

– Вчерашний? – уже на ходу уточнил отец Константин.

– Да-да! Вернулся! Что теперь будет? Он же нас по бревнышку раскатает!

В маленькой митинской школе стоял такой грохот и стук, будто внутри работала бригада лесорубов.

– Мы детей по домам распустили, от греха подальше, – испуганно пояснила Евдокия Павловна. – Клавдия Ивановна заперлась в учительской. А я вот за подмогой сбежала.

– Вы тогда тоже в учительской посидите, – велел отец Константин.

Евдокия Павловна скрылась за дверью, щелкнул замок, и по полу провезли что-то тяжелое, видимо, директорский стол.

В первом же кабинете отец Константин обнаружил бесновавшегося мальчишку. Завернувшись в занавеску, тот скакал по партам и лупил поварешкой в алюминиевую кастрюлю из столовой. Вторая кастрюля, поменьше, с надписью «Компот» красовалась у него на голове. У доски валялись обломки стульев, присыпанные землей из цветочных горшков.

Увидев отца Константина, беглый детдомовец поступил самым неожиданным образом. Рывком скинул с себя всю амуницию, спрыгнул с парты, подбежал, обхватил его обеими руками, уткнулся – и замер. В наступившей тишине долго и одиноко дребезжала катившаяся по полу истерзанная кастрюля, пока наконец не врезалась в стену.

Не расцепляя рук, мальчишка поднял залитое веснушками востренькое лицо и обворожительно улыбнулся. На отца Константина глянули холодные Любкины глаза. Спохватившись, детдомовец притушил взгляд пушистыми ресницами и улыбнулся еще шире.

– Ты кто? – с фальшивой детскостью спросил он.

– Отец Константин.

– А я – Костя! Можно, я у тебя пока поживу?

– Валяй.

Они вышли из разоренного кабинета. Не отрываясь от отца Константина, Костя извернулся и лягнул дверь учительской:

– Эй, клуши! Выметайтесь! Осада снята!

Вечером отец Константин пошел проведать Евдокию Павловну. В школе, несмотря на поздний час, кипела работа. Трое десятиклассников расставляли свернутые щуплым Костей парты, девчонки подметали пол, Клавдия Ивановна пила корвалол и взывала к отмщению. Тетя Дуня растерянно сновала посреди учиненного беглым детдомовцем хаоса и не знала, за что хвататься.

Отец Константин зашел в учительскую, чтобы поговорить о дальнейшей судьбе Кости. Как он и предполагал, педагогические дамы собирались сдавать маленького погромщика обратно в интернат. Они бы уже давно вызвали машину оттуда, да хитрый мальчишка перерезал телефонный провод, а сотовая связь в Митино отсутствовала.

– Но ведь он завтра опять вернется, – сказал отец Константин. – И тогда уж точно не оставит тут камня на камне. В отместку.

– Что же делать? – испугалась Евдокия Павловна.

– Не звоните им пока.

– Это как… – возмущенно начала Клавдия Ивановна.

– Пусть он с матерью встретится, – договорил отец Константин, глядя в робкие вопрошающие глаза маленькой директрисы. – А дальше видно будет. Может, он тогда сам в интернат вернется. А пока у него есть цель, он будет сюда сбегать, с каждым разом всё больше зверея.

– Не будет! – вставила наконец Клавдия Ивановна. – Мы позвоним и попросим, чтоб его подальше упрятали. В психоневрологический. Ему там самое место!

– За что? За то, что ребенок хочет раз в жизни маму увидеть? – неожиданно вступилась Евдокия Павловна. Чаша весов качнулась, и Костя был оставлен в родном селе.

Вернувшись, отец Константин нашел свое скудное жилище перевернутым вверх дном. Умывальник был выдернут с корнем, мыло растоптано, недавно купленная чашка разбита, ложка завязана узлом, повсюду реяли перья из распоротой подушки. Поперек вздыбленной кровати валялся Костя и холодно за ним наблюдал.

Отец Константин прошелся по сараю, обнаружил в углу раскуроченный стул, потрогал дубовую столешницу.

– А что же стол не сломал? – поинтересовался он. – Сил не хватило?

– Выдохся! – широко улыбнулся Костя, не смягчая, однако, взгляда.

– Надо же, с тобой такое тоже бывает.

Отец Константин присел на край постели, задумчиво выпутал из бороды белое перышко и грустно сказал:

– Что же, Костя. С матерью тебе встретиться будет нелегко. Дома она почти не появляется. Сейчас я заходил – пусто. Если хочешь, пойдем, посмотришь, где она живет. Дверь там всегда открыта.

– Нет! Не надо! – перепугался Костя.

Несколько секунд его лицо судорожно менялось, не зная, какое выражение принять. Отец Константин встал и отошел к окну. Маленький Костя, сцепив зубы, судорожно, по-взрослому зарыдал.

В эту минуту пенсионер Гаврилов сделал новую запись в своем досье: «Укрывает беглого преступника!» Насладившись эффектом, он вздохнул и с глубоким сожалением уточнил: «Малолетнего». Пенсионер Гаврилов был честным гражданином.

Отец Константин не знал, где будет искать Любку, чья жизнь обычно протекала за пределами презиравшей ее деревни. Но выйдя на другое утро в магазин за чашкой и едой для Кости, он у самой ограды наткнулся на знакомую оранжевую жилетку.

Любка стояла в подтаявшем сугробе и, держась за железные прутья, жадно всматривалась в церковный двор. Заслышав шаги, она обернулась, и отец Константин поразился, настолько осмысленным стало вдруг ее лицо.

– Правда, что ли? – спросила Любка голосом, в котором не было и тени всегдашней придури.

– Правда.

– И как он?

– Спит. Хочешь, зайди.

– Нет! Не надо! – ужаснулась Любка точь-в-точь, как вчера Костя, и отец Константин испугался, что и она сейчас заплачет.

Но она сдержалась и пошла с ним вместе в магазин.

Отец Константин купил колбасы и хлеба.

– Дубина стоеросовая! – всплеснула руками ждавшая на крыльце Любка. – Кто ж этим детей кормит? Молоко ему надо! Па-сте-ри-зо-ван-ное!

– Люба, ему ведь лет десять. Молоком уже не насытится.

– Десять лет?! – выдохнула Любка и всю дорогу до церкви оглушенно молчала.

Заходить в сарай, где спал неведомый десятилетний человек, присутствовавший в ее голове только пищащим младенцем, Любка опять отказалась.

– Пойду подготовлюсь, – она неопределенно махнула рукой в сторону своего дома.

– Ты уж не пей, – без особой надежды попросил отец Константин.

– Ни-ни! – вскинулась Любка. – Будто я не понимаю!

Мальчика в сарае не оказалось. Отец Константин положил продукты и начал потихоньку ликвидировать следы вчерашнего разрушения. Через полчаса, когда он приколачивал умывальник, за спиной у него кто-то произнес:

– Кстати, на будущее. От молока я бы тоже не отказался.

Костя сидел на столе и держал в руках буханку и колбасу, яростно впиваясь то в одно, то в другое. В его дикарских повадках, однако, уже не было отчаяния человека, летящего вниз головой. Мимика неуловимо изменилась, будто в глубине глубин появилась точка покоя, и Костя, болтавшийся в мире без руля и ветрил, нашел соломинку, за которую ухватился.

Отец Константин понял, что встреча состоялась, но не стал ничего выспрашивать. Костя тоже не счел нужным посвящать его в подробности. Он наелся, запихал оставшиеся куски в карманы грязной детдомовской куртки, спрыгнул со стола и, не прощаясь, прошмыгнул в дверь.

Отец Константин хотел вернуться к ремонтным работам, но не нашел ни молотка, ни банки с гвоздями, которые оставил на табуретке под умывальником.

Вечером заглянула Евдокия Павловна.

– А он Любке окна фанерой заколачивает, – сообщила маленькая директриса и вопросительно взглянула на отца Константина, словно не зная, как ей реагировать на происходящее.

– Ну, посмотрим, – сказал тот. – Вы только не звоните никуда, пожалуйста.

– Мужики до сих пор на свадьбе, – удрученно вздохнула Дуня, предвидя страшную встречу с озверевшим в недельном запое мужем. – Телефон пока не работает. Но когда починят, Клавдия сразу позвонит. Сами знаете.

На последних словах Евдокия, думавшая вовсе не о телефоне, а о своей мучительной семейной жизни, неожиданно расплакалась.

– Если б вы знали! Если б вы только знали! – беспомощно повторяла она, заливаясь слезами.

Отец Константин сел рядом, и Дуня по-детски уткнулась ему в плечо, всхлипывая во весь голос.

На следующее утро отец Константин отправился в интернат, откуда сбежал Костя. Надо было опередить Клавдию Ивановну. Он шел пешком, иногда припуская трусцой, чтобы согреться. Шофер Вова, вопреки железному зароку не пить утром, тоже пропал на свадьбе в Пустом Рождестве. Ведь женился его армейский товарищ.

До интерната было недалеко, километров двадцать. К обеду отец Константин уже сидел в директорском кабинете, раз за разом объясняя ситуацию. Увидев рыхлое, беззлобное лицо детдомовской начальницы Ольги Владиленовны, он понял, что надежда есть. И не ошибся.