Эрик Сигал - История любви

— Хочешь устриц или мидий, Дженни?

— А хочешь в зубы, подготовишка?

— Хочу, — сказал я.

Она сжала кулак и размахнулась, а потом легонько прижала его к моей щеке. Я поцеловал его и потянулся к ней, но она уперлась рукой мне в грудь и рявкнула, как сущий бандит:

— Веди машину, подготовишка! Живо за руль! Жми!

Так я и сделал.

Главный пункт беспокойства моего отца касался того, что он считал излишней торопливостью. Спешкой. Нетерпением. Я забыл его точные слова, но помню смысл проповеди, которую он мне прочел за обедом в Гарвард-Клубе — речь главным образом шла о том, что я спешу. Я вежливо напомнил ему, что я уже взрослый человек и что ему не следует исправлять мое поведение или даже комментировать его. Однако он заявил, что даже мировым лидерам нужна время от времени конструктивная критика. Я счел это не слишком тонким намеком на его участие в первом правительстве Рузвельта… Но я не собирался давать ему повод для воспоминаний о Ф. Д. Рузвельте и о его роли в реформировании Банка США. Поэтому я промолчал.

Как я уже сказал, мы обедали в бостонском Гарвард-Клубе, и я, по его словам, ел слишком быстро. А это значит, что вокруг были сплошь его люди. Его однокашники, его клиенты, его обожатели и т. д. Все подстроено, сомнений тут не было. Если прислушаться, можно было разобрать, как они бормочут: «Вот идет Оливер Барретт!», или: «Это Барретт, знаменитый атлет».

Между нами происходил очередной раунд псевдоразговора. Только на сей раз у нас и темы не было.

— Отец, ты ни слова не сказал о Дженнифер.

— А что тут говорить? Ты ведь поставил нас перед свершившимся фактом, разве нет?

— И все же, что ты о ней думаешь?

— Я думаю, Дженнифер замечательная девушка. И с ее происхождением пробиться в Рэдклифф…

Вся эта чушь собачья про общество равных возможностей, про Америку в роли плавильного котла — он просто хочет уйти от ответа.

— Говори по делу, отец.

— Если по делу, то юная леди здесь ни при чем. Все дело в тебе.

— Почему?

— Это твой бунт. Ведь ты просто бунтуешь, сын.

— Не понимаю, почему бунтом считают женитьбу на красивой и умной студентке Рэдклиффского университета? Не понимаю. Она ведь не какая-нибудь сумасшедшая хиппи…

— Она много чего не…

Ага, начинается.

— Отец, что тебя больше раздражает, — что она католичка или что бедная?

Он ответил почти шепотом, слегка подавшись ко мне:

— Что тебя больше привлекает?

Я хотел встать и уйти. Я ему так и сказал.

— Останься и говори, как мужчина.

А не как кто? Как мальчишка? Как барышня? Как мышонок? Так или иначе, я остался.

Сукин Сын испытал неимоверное удовольствие, что я не встал из-за стола. Было видно, что он расценил это как еще одну свою победу надо мной.

— Я только прошу тебя немного подождать.

— Что значит немного?

— Закончи юридическую школу. Если у вас настоящее чувство, оно выдержит это испытание временем.

— Чувство настоящее, но какого дьявола я должен подвергать его навязанным кем-то испытаниям?

Мой намек был, по-моему, ясен. Я не собирался ему уступать. Ему и его произволу. Его стремлению подавлять меня, контролировать мою жизнь.

— Оливер, — начал он новый раунд. — Ты еще не достиг совершенно…

— Совершенно чего? — черт побери, я терял выдержку.

— Тебе нет двадцати одного года. По закону ты еще не взрослый.

— Насрать мне на твое по закону!

Сидящие по соседству посетители, наверное, услышали эти слова. Чтобы сбалансировать мой выкрик, Оливер III ответил мне зловещим шепотом:

— Если женишься на ней сейчас, на меня больше не рассчитывай! Эта глупость тебе дорого обойдется!

— Отец, да кто на тебя рассчитывает?!

Я ушел из его жизни, чтобы начать свою.

Оставалась проблема визита в Крэнстон, штат Род-Айленд, который лежит чуть дальше на юг от Бостона, чем Ипсвич — на север. После неудачной попытки представить Дженнифер моим родителям я не был уверен в удачном знакомстве с ее отцом. Ведь меня ждет итальянско-средиземноморский синдром любвеобилия, осложненный тем, что Дженни — единственная дочь, выросла без матери и, значит, ненормально близка с отцом. Следовательно, мне предстояло столкнуться с целым букетом эмоций, которые описываются в книгах по психологии.

Плюс я теперь без средств к существованию.

Представьте себе на секундочку Оливеро Барретто, славного итальянского парня, живущего в Крэнстоне на соседней улице. Он является к мистеру Кавиллери, главному городскому кулинару, живущему на одну зарплату, и говорит: «Я хочу жениться на вашей единственной дочери Дженнифер». О чем первым делом спросит отец невесты? (Разумеется, не о том, любит ли этот Барретто Дженни, его дочь, ибо, зная Дженни, нельзя ее не любить, это очевидная истина.) Нет, мистер Кавиллери спросит примерно так: «Послушай, Барретто, а на что ты собираешься содержать жену?»

А теперь представим себе реакцию доброго мистера Кавиллери, когда Барретто сообщит ему, что все будет наоборот, по крайней мере, в ближайшие три года: его дочь будет содержать его зятя. Не укажет ли добрый мистер Кавиллери на дверь Барретто, а то и накостыляет ему, если этот Барретто размером не с меня?

Клянусь, так и сделает.

Говорю все это для того, чтобы объяснить, почему послушно соблюдал все предписанные дорожными знаками ограничения скорости, когда воскресным майским днем мы с Дженни ехали на юг по шоссе № 95. Дженни, которая уже привыкла наслаждаться моей скоростной ездой, даже стала бурчать, когда я ехал со скоростью сорок миль в час там, где стоял знак «не более 45». Я ответил, что машина плохо отлажена, но она ничуть не поверила.

— Расскажи еще раз, Дженни.

Терпение не принадлежало к числу добродетелей Дженни, и она отказалась подкрепить мою уверенность в себе, вновь повторив ответы на все мои глупые вопросы.

— Ну пожалуйста, Дженни. Последний раз.

— Я позвонила ему. Сказала. Он ответил: о’кей. По-английски, потому что, как я тебе уже говорила, хоть ты, похоже, ничему не хочешь верить, он не знает ни единого итальянского слова, кроме нескольких ругательств.

— Но что значит это «о’кей»?

— Ты хочешь сказать, что Гарвардская юридическая школа зачислила в студенты человека, который не понимает значения слова «о’кей»?

— Это не юридический термин, Дженни.

Она коснулась моей руки. Этот жест я, слава богу, понял, но мне все равно были нужны разъяснения. Я хотел знать, что меня ждет.

— «О’кей» может также означать: «Ладно, готов мучиться».

Жалость снизошла в ее сердце, и она в энный раз повторила мне во всех подробностях свой разговор с отцом. Он обрадовался. Действительно обрадовался. Он, разумеется, и не рассчитывал, отправляя ее в Рэдклифф, что она вернется, чтобы обвенчаться с соседским парнем (который, кстати, сделал ей предложение перед ее отъездом). Сперва он не поверил, что ее нареченного зовут Оливер Барретт IV. Когда Дженни сказала ему это, он велел ей не нарушать одиннадцатую заповедь.

— Это какую же?

— Не вешай лапшу на уши отцу своему.

— А-а.

— И это все, Оливер. Честно.

— Он знает, что я беден?

— Да.

— И это его не волнует?

— По крайней мере, у вас есть что-то общее.

— Но он был бы счастливее, если бы у меня имелись денежки?

— А ты разве не был бы счастливее?

Я заткнулся до конца поездки.

Улица, на которой жила Дженни, называлась проспект Гамильтона и представляла собой длинную вереницу деревянных домиков, перед которыми играла детвора, и несколько чахлых деревьев: Увидев эту картину, я почувствовал себя, как в другой стране. Начать с того, что кругом было столько людей! Кроме играющих детей, на верандах сидели целые семьи, которые в этот воскресный день, судя по всему, не нашли занятия интересней, чем смотреть, как я паркую машину.

Дженни выпрыгнула из машины первой. В Крэнстоне ее рефлексы стали быстрые, как у маленького проворного кузнечика. Когда зрители на верандах увидели, кто у меня был пассажиром, раздался дружный хор приветствий. Великая Кавиллери! Услыхав эти радостные крики, я почувствовал, что почти стыжусь вылезти из машины. Ведь я при всем желании не мог сойти за гипотетического Оливеро Барретто.

— Привет, Дженни, — зычно крикнула какая-то матрона.

— Здравствуйте, миссис Каподипуло, — прокричала в ответ Дженни. Я выбрался из машины, сразу почувствовав на себе множество взглядов.

— Эй, а кто этот парень? — крикнула миссис Каподипуло.

У них тут без церемоний, верно?

— Никто, — откликнулась Дженни, что чудесным образом прибавило мне уверенности в себе.

— Может, и так, — прокричала миссис Каподипуло в мою сторону. — Зато девушка у него что надо!