Книжный на левом берегу Сены - Мейер Керри

Сильвия надкусила пламенно-красный квадратик.

— Cerise^[26]. — Она пожала плечами. — А по мне, так самая вкусная из сластей — сахарная вата. А еще лучше шоколад.

— Кстати, у Эйфелевой башни продают сахарную вату, вкуснее которой ты еще не пробовала!

Под вечер следующего дня, заперев лавку, они уже стояли у зеленой тележки продавца сладостей и вместе лакомились накрученным на палочку розовым облаком, размерами превосходившим голову любой из них, и, пока сахар таял у них на языках, разглядывали поразительное творение Гюстава Эйфеля.

— Она открылась за три года до моего рождения, — сказала Адриенна.

— А на верхушку ты когда-нибудь поднималась?

— Еще чего, по всем этим ступенькам? Благодарю покорно. Мое сердце сдастся уже к десятому этажу.

Сильвия не была уверена, намекает ли Адриенна на кое-какой лишний вес, набранный ею со дня их знакомства. Сильвии нравилось, как он округлил ее лицо и сделал пышнее роскошную грудь, к тому же ей приходилось по душе, что Адриенна так беззастенчиво наслаждается едой, в отличие от ее матери и многих других женщин, питавшихся точно птички, но ничего этого говорить она не собиралась.

— Брось, твое сердце наверняка куда крепче.

— Нет, я правда люблю долгие прогулки вроде тех, что мы совершали вокруг деревенского дома родителей, но там подъем был очень пологий. И посреди цветущих полей. Я всякий раз вынуждена присаживаться, когда поднимаюсь по той длинной лестнице к Сакре-Кёр на Монмартре.

— Долгие прогулки, да еще и вблизи родительского дома, как заманчиво это звучит.

— Когда-нибудь я обязательно свожу тебя туда. Вот увидишь, родителям ты понравишься. А ты полюбишь нашу собаку. Его зовут Мусс, и он, хоть размером и с медведя, добрейшая душа.

— Конечно, полюблю, — отозвалась Сильвия и поскорее набила рот следующей порцией воздушного лакомства, чтобы не ляпнуть лишнего или не расплыться в слишком радостной улыбке. Она еще не была до конца уверена в ответном чувстве Адриенны, но ощущала, что разумнее всего не торопить события и дать ей столько времени, сколько понадобится, чтобы оплакать Сюзанну.

Казалось, каждый вечер, который они проводили вместе, пролетал незаметно — он начинался в восемь, и, не успевали они и оглянуться, как уже была глубокая ночь. Возвращаясь с улицы Одеон, 7, Сильвия проходила несколько пустынных кварталов до своего отеля и всю дорогу курила, иногда до нее долетал звучный голос колокола церкви Сент-Этьен-дю-Мон, и Сильвия никогда не чувствовала одиночества — напротив, ее тело и душу до краев заполняли блюда Адриенны, ее идеи, ее голос, ее неповторимый аромат лаванды и оливкового масла. Она была полна Адриенной.

Она никогда не понимала, как Адриенне это удается, но та, как бы поздно ни легла накануне, неизменно появлялась у себя в лавке к девяти утра, бодрая и улыбающаяся. Сильвия же иногда притаскивалась не раньше одиннадцати, а Адриенна, укоризненно цокая языком, тут же нагружала ее какой-нибудь работой: написать пригласительные на очередные литературные чтения, расставить по порядку книги, подбить баланс банковского счета, распределить место на полках.

— Ты должна уже уметь все это, когда откроешь собственную лавку, — говорила она, а Сильвия в который раз дивилась, что все это умеет и делает женщина моложе ее на пять лет. Что бы там ни говорила Адриенна об одышке на лестницах, энергия в ней так и била ключом. Вдобавок ей было не занимать отваги. И стойкости духа. Бог ты мой, она же открыла свою лавку на второй год мировой войны и умудрилась до самого ее окончания продержаться на плаву. В свои-то двадцать три года!

Чем дальше, тем больше у Сильвии крепло чувство, что их дружба перерастет в нечто большее. Ей показалось, или их руки в последнее время соприкасались чаще, чем прежде? И правда ли, Адриенна прошлым вечером подсела еще ближе к ней, когда они устроились на кушетке?

Сильвия гнала от себя подобные мысли и чувства. Наберись терпения. Она по-прежнему в трауре. И все же печальный туман, остававшийся после смерти Сюзанны, потихоньку рассеивался. В их воспоминаниях подруга Адриенны постепенно принимала облик доброй феи-покровительницы, чьи вкусы и идеи они нередко с почтением упоминали и брали за пример, а иногда посвящали памяти Сюзанны чашечку чая или ее любимый десерт — macarons^[27] из кондитерской в соседнем квартале.

А в какой-то день, даже не произнеся имени Сюзанны, Адриенна отыскала для новой лавки Сильвии идеальное помещение на улице Дюпюитрена, 8, за углом от перекрестка Одеон. Десятилетиями арендовавшая его прачка удалилась на покой и переехала в деревню.

— Оно великолепно, — сказала Сильвии Адриенна, выяснив, что помещение сдается. — Более великолепным оно было бы лишь в одном случае — если бы располагалось в том же квартале, что и моя лавка.

— Кто знает, может, когда-нибудь и такое найдется, — ответила Сильвия, окрыленная тем, что это сбывается: ее собственная книжная лавка в любимейшем из всех городов мира.

— У меня тоже появилась одна задумка, — сказала Адриенна с удивившим Сильвию смущением в голосе.

— Продолжай.

— Я тут подумала, наверное, стоит поменять название моей лавки. Так сказать, ознаменовать новое начинание.

Сильвия заулыбалась, стараясь не слишком выдавать сердечную надежду, которую всколыхнули в ней эти слова.

— Считаешь, так будет правильно?

Адриенна решительно кивнула.

— Уверена. Я подумываю вот о каком: La Maison des Amis des Livres. — Она проговорила название медленно, торжественно и двигала руками над головой, словно определяя ему место над дверями и витринами лавки.

— «Дом друзей книг», — перевела Сильвия, а потом продолжила по-французски: — Что верно, то верно. Meilleurs amis^[28].

— Bon^[29]. Приглашу художника, пускай изобразит новое название, tout de suite^[30].

От широченной улыбки у Сильвии заломило щеки. Новое начинание.

— Восхищаюсь твоей решительностью.

— Не вижу смысла ходить вокруг да около.

— И то правда, всегда проще, когда знаешь, чего хочешь.

Позже, тем вечером, Сильвия присела за письменный стол подруги, чтобы написать матери, что появилась возможность снять помещение под магазинчик ее мечты, и прибавила, что будет вовеки благодарна, если ее семейство сумеет помочь ей чем-либо еще, помимо отправки всех книг, какие только есть в ее комнате в Принстоне. Сильвии претила необходимость о чем-то просить, но она не знала никого во Франции, кто мог бы располагать свободными деньгами, к тому же ее вдохновлял пример Адриенны: та уже полностью выплатила родителям сумму, одолженную ими на ее лавку в 1915 году. Сильвия рассчитывала, что ей удастся сделать то же самое.

Мать немедленно написала в ответ, что совсем скоро отправит морем книги и еще кое-какие литературные сюрпризы и что деньги тоже уже в пути:

Я всегда знала, что ты найдешь свое призвание. А в доказательство моей веры в тебя, в твою затею и в твой здравый смысл я пошлю тебе все средства с моего собственного сберегательного счета, которые я начала откладывать еще до замужества. И втайне от всех я страшно радуюсь, что вместо возвращения в Нью-Йорк ты остаешься в Париже, ведь это дает мне благовидный повод наведываться туда, чтобы повидаться с тобой. Радуйся жизни, дорогая моя. Я страшно горжусь тобой, как и твой папа. Выберусь к тебе при первой же возможности.

Сильвия смахнула слезы и почувствовала, что еще никогда так не скучала по матери.

Едва осень позолотила первые листья, Сильвия заказала билеты в Лондон, где планировала обойти лучшие издательства и книжные магазины и попытаться договориться о поставках для своей лавки.

— Как я тебе завидую, — сказала Адриенна накануне отъезда Сильвии. — Я вообще люблю Лондон, а книжные там выше всяких похвал.