Диана Сеттерфилд - Тринадцатая сказка

— Что я появилась, как сорняк на грядке меж двух кустов клубники.

И она рассказала мне эту историю.

Кто-то повадился воровать клубнику. Не птицы-вредители, после которых на кустах находят исклеванные остатки ягод. И не близнецы, которые попутно истоптали бы все грядки. Нет, здесь орудовал какой-то легконогий вор, бравший по ягодке в разных местах. Очень аккуратно, не повреждая при этом кусты. Иной садовник мог бы и не обнаружить хищение. Чуть погодя Джон заметил лужицу воды под садовым краном. Из крана тонкой струйкой текла вода. Джон довернул его на пол-оборота, озадаченно поскреб затылок и вернулся к своим делам. Но теперь он был начеку.

Днем позже он застал вора на месте преступления. На клубничной грядке сидело маленькое пугало, ростом ему по колено, в несоразмерно большой шляпе, закрывавшей половину его лица. При появлении Джона пугало пустилось наутек. Однако уже на следующий день оно выказало отчаянную отвагу, торопливо пожирая ягоды прямо на глазах у садовника, которому пришлось прогонять его криком и взмахами рук. Джон терялся в догадках. У кого в деревне мог быть такой ребенок — очень маленький и очень голодный? Кто из местных жителей мог посмотреть сквозь пальцы на то, как его дитя ворует фрукты в чужих садах? Перебрав в уме кандидатуры, он так не нашел никого подходящего.

Вскоре он обнаружил следы постороннего присутствия в сарае. Кипа старых газет лежала не там, где он их оставил, а большая плетеная корзина — он это отлично помнил — раньше занимала место у стены в ряду ей подобных.

В тот вечер он, прежде чем уйти в дом, повесил на дверь сарая замок.

Проходя мимо крана, он снова увидел бегущую струйку. В раздражении Джон туго, изо всех сил, завернул кран — на четверть оборота больше обычного. «Пусть теперь попробует», — подумал он.

Среди ночи он проснулся и не сразу понял причину охватившего его беспокойства. «А где он теперь будет ночевать, если не сможет пролезть в сарай и устроить постель из старых газет в плетеной корзине? — спрашивал Джона внутренний голос. — А как он сможет попить воды, если кран слишком туго завернут?» Ворча на самого себя за эту полуночную блажь, он открыл окно, чтобы проверить, какая стоит погода. Период ночных заморозков уже миновал, но для этого времени года было весьма прохладно. А насколько сильнее мерзнет тот, кто вдобавок еще и голоден? А насколько страшнее кажется тьма, если тебе всего год и неделя от роду?

Джон покачал головой и закрыл окно. Да разве кто-нибудь из деревенских допустит, чтобы их ребенок остался на ночь здесь, в этом саду? Разумеется, нет. И тем не менее в пять утра он уже был на ногах. Он прошелся по саду, осмотрел грядки и фигурные кусты, составляя план работ на предстоящий день. В течение всего утра он то и дело поглядывал на клубнику, но маленькое пугало в шляпе не появлялось.

— Что с тобой нынче? — поинтересовалась Миссиз, когда он в молчаливой задумчивости сидел над чашкой кофе за кухонным столом.

— Ничего, — сказал Джон.

Он допил кофе и вернулся в сад. Здесь он первым делом осмотрел все ягодные кусты.

Ничего.

Когда настало время второго завтрака, он обнаружил у себя отсутствие аппетита и съел только половину сандвича, оставив другую половину на перевернутой кадке рядом с водопроводным краном. Чуть погодя, обзывая себя «старым дурнем», он присовокупил к этому и печенье. Он отвернул тугой кран (что оказалось нелегко даже для взрослого мужчины), наполнил водой лейку, полил ближайшие грядки и вновь подставил лейку под кран. Струя звонко била в жестяное дно, и звук этот разносился по всему саду. Джон демонстративно не глядел по сторонам.

Затем он отошел на десяток шагов, присел на корточки спиной к крану и принялся чистить пустые горшки из-под рассады. Дело, безусловно, полезное: если горшки не очищать в период между посадками, растения могут подхватить какую-нибудь заразу.

Позади него тихонько скрипнул отворачиваемый кран.

Джон никак не среагировал. Методично орудуя щеткой, он дочистил горшок и отложил его в сторону.

Его дальнейшие действия были стремительны, как у охотящейся лисицы. Секунда — и он на ногах, другая — и он уже возле водопроводного крана.

Впрочем, ему не было нужды так сильно спешить.

Застигнутое врасплох пугало кинулось прочь, но тут же споткнулось и упало. Оно успело подняться и пробежать еще несколько шагов, прежде чем упасть снова. Джон схватил его, поднял за шиворот — весу в нем было как в котенке — и повернул лицом к себе. При этом старая шляпа слетела с головы мальца.

Тот был кожа да кости — миниатюрный живой скелет. Гноящиеся глаза, слипшиеся от грязи волосы, жуткая вонь. И два багровых пятна на впалых щеках. Джон потрогал его лоб: горячий, как сковородка. Занеся мальца в сарай, Джон обратил внимание на его распухшие, все в ссадинах, босые ноги. На одной ступне из-под слоя грязи сочился гной — вероятно, воспаление от глубокой занозы. Ребенка била дрожь. Полный набор: лихорадка, боль, голод, страх. Если бы Джону попалось дикое животное в таком состоянии, он просто взял бы ружье и пристрелил его из жалости.

Заперев свою добычу в сарае, он отправился за Миссиз. Та явилась и приступила к процессу опознания. Разглядывая ребенка, она слишком близко к нему наклонилась и получила в нос такой заряд зловония, что невольно сделала пару шагов назад.

— Нет, я не знаю, чей он. Может, если его немного отмыть…

— Предлагаешь окунуть его в бадью с дождевой водой?

— Скажешь тоже, в бадью! Я помою его в лохани на кухне.

В доме они первым делом сняли с него вонючее тряпье.

— Это надо сжечь, — сказала Миссиз, вышвыривая тряпки на улицу.

Тело его сплошь покрывала корка грязи. Вода в лохани моментально почернела. Чтобы сменить ее, дите извлекли и поставили на пол кухни; оно стояло нетвердо, в основном опираясь на более здоровую ногу. Голое, с бегущими по коже коричневыми струйками, выпирающими ребрами и тонкими, как хворостины, конечностями.

Экономка и садовник посмотрели на него, затем переглянулись.

— Джон, у меня слабые глаза. Скажи мне, ты видишь то же, что и я?

— Да уж… — промолвил Джон.

— А малец-то оказался девчонкой!

Они кипятили воду кастрюля за кастрюлей, отскребали грязь мочалкой, мылили голову, выковыривали затвердевшую грязь из-под ногтей. Когда с мытьем было покончено, они пинцетом вытащили занозу из ступни — девочка вздрогнула, но не закричала. Они перевязали ранку на ноге, осторожно втерли подогретое касторовое масло в гнойники вокруг глаз, обработали лосьоном следы блошиных укусов, смазали вазелином потрескавшиеся губы. Они приложили прохладные фланельки к ее лбу и горящим щекам. Наконец они завернули ее в чистое полотенце и усадили к столу, где Миссиз принялась ложечкой вливать ей в рот ступ, тогда как Джон чистил для нее яблоко.

Девочка, давясь, торопливо проглатывала суп и кусочки яблока, а когда Миссиз намазала маслом ломтик хлеба, она набросилась на него с воистину волчьей жадностью.

Теперь они смогли ее как следует рассмотреть. Глаза девочки, промытые и очищенные от коросты, сверкнули осколками изумрудной зелени. Волосы, высыхая, приобретали яркий медно-красный оттенок. Высокие скулы резко выделялись на худом изможденном личике.

— Ты подумала о том же, что и я? — спросил Джон.

— Да уж… — промолвила Миссиз.

— Скажем ему об этом?

— Нет.

— Но она явно из их семьи. Ее место здесь.

— Это верно.

Оба ненадолго задумались.

— Как насчет доктора?

Лихорадочные пятна на щеках девочки были уже не столь яркими. Миссиз потрогала ее лоб. Жар начал спадать.

— Поглядим, как пойдут дела. Если что, завтра утром вызовем доктора.

— Оно бы лучше обойтись без него.

— Да уж. Оно бы лучше.

— Вот так все решилось, — сказала мисс Винтер. — Я была оставлена в доме.

— А как они вас назвали?

— Миссиз пыталась приучить меня к имени Мэри, но это ей не удалось. Джон прозвал меня Тенью, потому что я следовала за ним как тень. Он научил меня читать, пользуясь вместо букваря каталогами семян, а позднее я уже сама добралась до библиотеки. Эммелина никак меня не называла, не видя в этом необходимости, поскольку я всегда была рядом. Имена нужны только для отсутствующих.

Какое-то время я молча обдумывала ее рассказ. Дитя-призрак. Без матери. Без имени. Дитя, само существование которого скрывалось от окружающих. Тут нельзя было не посочувствовать. И все же…

— А как насчет Аврелиуса? Вы же сами знали, каково это — расти без матери! Почему вы его бросили? Те останки в Анджелфилде… Я полагаю, это Аделина убила Джона-копуна, но что с ней случилось после этого? И что произошло в ночь пожара?

Мы беседовали в темноте, и я не видела выражения лица мисс Винтер, но мне показалось, что она вздрогнула, посмотрев на застывшую в постели фигуру.