Гузель Яхина - Зулейха открывает глаза

Зулейха засуетилась, кинулась собирать вещи, еды какой.

– Некогда, – Игнатов положил ей руку на плечо. – Так пусть идет, пустым.

В правый нагрудный карман ветхого, истертого до легкости пиджака с разномастными пуговицами Юзуф положил два письма из тайника, в левый – новую метрику и толстую пачку мятых разноцветных купюр – тоже Игнатов дал, Зулейха столько денег в жизни не видела. Вот и все, что взял с собой.

Она даже не успела сказать Игнатову спасибо – тот ушел быстро, как исчез. А Зулейха с сыном побежали в тайгу, к утесу, где была спрятана старая лодка Лукки.

Окольными тропами вдоль задних дворов с аккуратными квадратами грядок; мимо густо заросшей мхом и будто сжавшейся, присевшей от времени избенки клуба; мимо широких полотен колхозных полей, на которых уже брызнули зеленым первые робкие всходы.

Никто не заметил их исчезновения. Только истрескавшиеся желто-бурые черепа на покосившихся кольях неотрывно смотрели вслед всепонимающим взглядом черных глазниц. Один из черепов – самый крупный, медвежий, – давно уже упал наземь, укатился в бурьян и треснул надвое; мелкая рыжеголовая птаха свила в нем гнездо и теперь, сидя на отложенных яйцах, беспокойно озиралась, провожала глазками двух торопливо шагающих в урман людей.

Юзуф и Зулейха бегут уже долго. Старые ели протягивают лапы, колют плечи, руки, щеки. Звенит, гремит, гудит под ногами Чишмэ. Круглая поляна хлещет по коленям высокими травами.

Зулейха останавливается перевести дух, дышит тяжело, хватает воздух ртом; от быстрого бега нос и горло режет – больно. Мимо проплывают кусты, стволы, кроны; яркая зелень сверкает изумрудом, вспыхивает проблесками солнца, бьет по глазам – больно. Под ногами зыбко, обманчиво мнется хвоя, то и дело топорщась острыми камнями шишек; корни деревьев вяжутся узлами, цепляют башмаки; глинистый подъем крут и жесток, ступать – больно. Больно ногам, больно спине, больно в груди; в горле, в животе, в глазах – везде.

– Скажи – и я останусь, – Юзуф опять останавливается, ищет ее глаза.

Нет сил посмотреть на него. Не поднимая лицо, Зулейха толкает сына дальше: вперед, вверх.

Нестерпимо ярким, раскаленным цветом горят красноствольные сосны. Качаются под ногами мшистые валуны, норовя скинуть Зулейху. Мелкие зубцы колючек на раскидистом сухом кустарнике рвут платье. Вот и вершина утеса: слепящая, до рези в глазах, синева Ангары; неприметная, почти звериная тропинка вниз, к реке: Юзуфу – туда.

– Мама.

Вот он стоит перед ней – высокий, нескладный, виноватый. Она отворачивает взгляд: молчи, сынок, не делай больнее.

– Мама.

Юзуф протягивает руки, хочет обнять на прощание – она выставляет ладони вперед: не подходи! Он хватает ее руки, сжимает в своих – Зулейха вырывается, толкает его вниз: уходи – скорее, немедленно, сейчас. Сжимает зубы – держит боль, чтобы не выплеснулась.

Беспомощно, потерянно он смотрит на нее, затем опускает глаза, шагает к обрыву. На краю оборачивается – мать прижала ладони к горлу, отвернула лицо. Он выдыхает резко – и ныряет с утеса вниз, по извилистой тропке меж валунов, ссыпается по шуршащим камням, перебирает ногами, летит. Ангара раскрывает широкие синие объятия, приближается, небо – удаляется.

Уже внизу, у прибрежных кустов, Юзуф останавливается, находит глазами тоненькую фигурку на вершине, машет рукой – мать стоит неподвижно, как каменный столб, как дерево; бьются по ветру ее длинные полураспустившиеся косы. Кажется, она так и не посмотрела на него.

Он юркает под зеленые сугробы зелени у воды. Отвязывает лодку, отталкивается ногой – течение тотчас подхватывает его, несет, устремляет вперед. Юзуф вставляет весла в уключины, плещет ледяной водой на разгоряченное лицо. Оборачивается, вновь тянет руку в далекую вышину – мать по-прежнему не шевелится, лишь ветер треплет легкий ситец старенького платья.

Зулейха не смогла удержать боль внутри, и боль выплеснулась, затопила все вокруг – блескучую ангарскую воду, малахит берегов и холмов, утес, на котором стоит Зулейха, небосвод в белой пене облаков. Чайки режут лезвиями крыльев воздух – больно, ветер гнет лохматые верхушки елей – больно, весла Юзуфа вспарывают реку, унося его за горизонт, к Енисею, – больно. Смотреть на это – больно. Даже дышать – больно. Закрыть бы глаза, не видеть ничего, не чувствовать, но…

Да Юзуф ли это там, на середине Ангары, в крошечной деревянной скорлупке? Зулейха вглядывается, напрягает острое охотничье зрение. В лодке стоит и отчаянно машет ей руками мальчик – темные волосы растрепаны, уши вразлет, загорелые ручки тонкие, хрупкие, голые коленки в темных ссадинах: семилетний Юзуф уезжает от нее, уплывает, прощается. Она вскрикивает, вскидывает руки, распахивает ладони – сынок! И машет, машет в ответ обеими руками – так сильно, широко, яростно, что вот-вот взлетит… Лодка удаляется, уменьшается – а глаза ее видят мальчика все лучше, яснее, отчетливее. Она машет до тех пор, пока его бледное лицо не исчезает за огромным холмом. И еще много после, долго машет.

Наконец опускает руки. С силой, намертво затягивает узел платка на шее. Поворачивается спиной к Ангаре и уходит с утеса.

Зулейха побредет, не замечая времени и дороги, стараясь не дышать, чтобы не множить боль. На Круглой поляне заметит идущего навстречу человека, седого, хромого, с палкой. Они с Игнатовым увидят друг друга и остановятся – он на одном краю поляны, она на другом.

Он вдруг поймет, как постарел: потерявшие зоркость глаза не смогут различить ни морщин на лице Зулейхи, ни седины в ее волосах. А она почувствует, что заполнившая мир боль не ушла, но дала ей вдохнуть.

Абыстай – супруга духовного лица

Ага – почтительное обращение к старшему мужчине

Аждаха – дракон

Албасты – женский демонический персонаж в мифологии

Алла – Аллах

Алла сакласын! – Да защитит нас (меня) Всевышний!

Басу капка иясе – дух околицы

Бичура – домовой, низший дух

Дэв – злой дух, антропоморфный великан

Жалмавыз – мифологическая старуха-великанша, обжора и людоедка

Жаным (ласковое обращение) – душа моя

Жебегян тавык – мокрая курица

Зират иясе – дух кладбища

Иясе – домовой, дух

Калым – выкуп за невесту

Камча – кнут, плетка

Каплау – покрывало

Кашага – подзор по краю матицы в избе

Кереш – татарская национальная борьба

Киштэ – полка под потолком для складирования постельных принадлежностей

Кота – короткие домашние валенки

Кош-теле – мучная сладость

Кульмэк – платье, рубаха

Курбан (Курбан-байрам) – мусульманский праздник жертвоприношения

Кыз-куу («догони девушку») – конная игра

Кызылык – конская колбаса

Кюбелек (кличка коровы) – Бабочка

Лэгэн – таз

Лэукэ – полка в бане

Ляухэ («хранимая скрижаль») – настенный коврик с изречением из Корана

Михраб – молитвенная ниша в мечети

Ошкеруче – родовые жрецы, знахари, целители

Пэри – мифологический дух в образе девушки

Сандугач (кличка лошади) – Соловушка

Су-анасы – водяная

Субхан Алла! – Свят Аллах!

Сяке – большая лавка, широкие нары

Табан – стол, место приема пищи

Тастымал – длинное вышитое полотенце

Таш – камень, также могильный камень

Ташкиль – система надстрочных и подстрочных знаков в арабском письме

Туй – праздник, свадьба

Тур – почетный угол в избе

Тэнке – монета

Убырлы карчык – кровожадная демоническая старуха, ведьма, упыриха

Улым – сын мой, сыночек

Ураза (Ураза-байрам) – мусульманский праздник в честь окончания поста Ураза

Фэрэштэ – ангел

Фэхишэ – проститутка

Хазрэт (почтенный) – уважительное обращение к духовному лицу

Чаршау – занавеска

Чыба – верхняя демисезонная одежда, суконный чекмень

Чыбылдык – занавеска

Шурале – дух леса, леший

Эни – мама

Юха – мифологическая змея, принимающая облик красивой женщины

Род шубы, тулупа халатного покроя.

До середины 1930 года единицей административно-территориального деления Татарской АССР был кантон.

Ваш гранд-отель впечатляет, друг мой (фр.).

Господа, не ссорьтесь! (Фр.)

Какое сегодня число? (Фр.)

Первое июля одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года, мадам (фр.).

Чем ты сегодня занимался? (Фр.)

Рисовал, мадам (фр.).

А еще? (Фр.)

Только рисовал (фр.).

Что же ты рисовал, Юзуф? (Фр.)

Король или ничего (фр.).