Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы

Ян тогда, десятилетний, возмутился, почему директор в газете назвал его второгодником.

Ян ни разу на второй год не оставался.

Васин отсидел десять суток, и его приняли в коллектив. Он дал слово, что работать и учиться будет хорошо и не допустит нарушений.

Приближался Новый год. Глаз ходил в санчасть, брал таблетки и прятал в матрац. Хотелось накопить горсть и, как в тюрьме, за раз проглотить. Кайфануть.

Комнаты воспитанники к Новому году украшали. Натягивали гирлянды, на ватманах красками разрисовывали дедов-морозов, снегурочек, зверей. После праздника будет ходить комиссия и за лучше оформленную комнату дадут приз.

Хозяйственники привезли елки. Ребята их нарядили развешали игрушки, и Глаз часто подходил к елке и вдыхал запах хвои.

Освободился Семен. Невеселый. Глазу он признался:

— Не заживает ОН у меня. В санчасть неудобно идти. Ты понимаешь, Глаз, я на свободе ничего не смогу СДЕЛАТЬ.

— Ничего, до свадьбы заживет.

И они засмеялись.

Глаз перешел на кровать Семена, в правый угол, и Новый год встречал на новом месте.

Когда куранты пробили полночь, ребята чокнулись сгущенным молоком. Всем хотелось водяры, и парни завидовали Семену: он сейчас глушит водку.

Утром Глаз проглотил горсть таблеток, и ему стало плохо. Слонялся по коридору и проклинал таблетки.

Слава Смолин продолжал борзеть. У него, и только у него, нарушитель мог просить прощения. И он прощал, не ругая даже. Постепенно, опираясь на кентов, подчинил себе все отделение.

В отделении жил армянин Ашот. Нет земляков — и он грустный. Ни с кем не кентуется и ждет взросляка. Разговаривает редко. Раз получил двойку, и Смолин обругал его матом. Ашот был здоровее Смолина и, не выдержав, бросил в него ручку, но промазал и следом за ручкой, разгоряченный, кинулся сам. Дорогу преградили активисты и не дали избить Смолина. Прозвенел звонок, и Ашот сел за парту, ругая, с приятным акцентом, Смолина.

У Глаза кончилась паста в стержне. У кентов стержней нет. Если не писать в школе — нарушение. Вспомнив об этом на работе, стал спрашивать у тех ребят, с кем делился стержнями, когда приходила посылка.

Максим сказал Смолину, что Глаз ходит и требует стержни. Слава подошел к Глазу.

— Ты что ходишь и требуешь стержни?

— У меня паста кончилась, и писать нечем, — сказал Глаз и пошел.

— Стой! — крикнул Слава.

Глаз не остановился. Смолин догнал и схватил за плечо.

— Ты что, не кночешь?

Слава забыл про стержни, но как это так, Глаз на виду у всех на его приказание не остановился.

— Убери руку, — сказал Глаз.

Такого Слава стерпеть не мог. Он ударил Глаза ладонью по лицу, а из курилки выскочили кенты. Глаз схватился с ними. Но его отдуплили. В цех зашел мастер. Увидев, как от Глаза отскочили ребята, и заметив его припухшую бровь, подошел и спросил:

— За что тебя?

Глаз промолчал.

— Одевайся, — сказал мастер.

Глаз оделся, и мастер отвел его на вахту.

— Вот, — сказал он дежурному, — побили его. Из-за чего — не знаю.

Дежурный по производственной вахте вызвал начальника караула. Тот отвел Глаза к Павлухе. Павлуха сидел в кабинете один. Только что истопил печку. Начальник караула доложил:

— Товарищ майор. Вот, с шестого отделения. Побили. Мастер привел.

Начальник караула вышел, а майор встал из-за стола и подошел к Глазу.

— Кто тебя?

Глаз молчал.

— Ты что, немой?

Глаз не ответил.

— С кем подрался?

В ответ молчание.

Майор подошел к столу, закурил беломорину.

— Ты будешь отвечать или нет? Я тебя по-русски спрашиваю: кто тебя побил?

Молчи не молчи, а отвечать надо. И Глаз сказал:

— Смолин.

Майор сел за стол. Затянулся папиросой. Парня побил активист, как-то надо улаживать. Не сажать же Смолина в дизо. Снял трубку телефона.

— С шестого отделения, Смолина, ко мне.

Привели Смолина. Павлуха вышел из-за стола.

— Что там у вас, Слава, получилось? Спрашиваю его, а он ничего не говорит.

— А-а-а, — протянул Смолин, — ерунда.

Беспалов внимательно наблюдал за Глазом, потом спросил:

— Ты в обиде на него?

— Нет, — ответил Глаз.

— Ну, раз не в обиде, тогда миритесь, — сказал майор.

Глаз и Смолин стояли рядом и руки не протягивали.

Тогда Павлуха подошел к ним и предложил:

— Что стоите? Пожмите руки, и на этом кончим.

Смолин, непритворно улыбнувшись, протянул Глазу руку. Тот протянул свою.

Больше недели у Глаза под глазом сиял фонарь: коцем пнули. Смолин долго к нему не подходил, просто не замечал. Но когда Глаза в школе записали — верхняя пуговица у куртки расстегнута, — Слава заорал на него:

— Опять ты! На цирлах, к воспитателю.

Глаз промолчал и к воспитателю не пошел.

— Ты че, не понял, что ли?

— Я понял, но к воспитателю не пойду.

В ответ Глаз получил несильную пощечину. Смолин развернулся и ушел.

В комнате были ребята, но не кенты Смолина. Глаз с одним в туалете поделился:

— А не сильно Смолин бьет. Так себе. И всегда ладонью.

На следующий день Слава зашел в комнату и тихо Глаза спросил:

— Значит, я не сильно бью, да?

Глаз промолчал. Он не думал, что парень передаст.

— Эх, Глаз, — сказал Слава, и его лицо от злости искривилось.

Сейчас ему хотелось ударить Глаза не ладонью. Но нельзя. Глаз ответит, и выйдет драка. Его снова изобьют. Но Павлуха Славу на второй раз может не простить, и полетит он из комиссии внутреннего порядка. И Смолин, не зная, как излить злобу, укусил Глаза за ухо.

На разводе дпнк подошел к шестому отделению и сказал:

— Петров, беги, переодевайся и на свиданку.

Глаз сбегал, переоделся в школьную робу, и его отвели на вахту. В маленькой комнате ждала мать.

— Здравствуй, мама, — сказал Глаз, подходя к ней.

— Здравствуй, Коля, — ответила мать.

Они сели за стол.

— Ну как у тебя дела, сынок?

— Ничего, хорошо.

— Я тебе еды привезла, поешь вначале.

И мать закопошилась у сумок.

Глаз поел немного и закурил.

— Тебе передачу примут?

— Нет. У нас передача раз в четыре месяца. Потом, из дома пошлешь.

— Что мало поел? Коль передача не положена, поешь больше.

— Свидание четыре часа, наемся.

Дверь комнаты закрыта. Мать спросила:

— Здесь можно хоть о чем говорить?

— Можно. Никто не подслушивает. И магнитофона, конечно, нет.

— В Падуне неприятностей было много. Вначале отца приступ схватил. Сердце. Он автобус в Заводоуковске ждал на вокзале. Его милиция забрала и увезла в вытрезвитель. Думали, что пьяный. Там его узнали и в больницу отвезли. Потом привезла домой, он лежал и не поднимался. Все жалобы писал, что в тебя стреляли. Хотел, чтоб Колесова наказали. — Мать помолчала. — Потом его парализовало. Он плохо говорить стал. Все плакал и бормотал, что зря девятнадцать лет в милиции проработал. Зря боролся. А правды не было и нет. — Мать платком вытерла слезы и продолжала — А перед этим в Заводоуковске Галю ограбили. Нож к горлу подставили. Часы, перстень, сережки сняли. Отец заявление в милицию написал. А они дело заводить не стали, сказав, что ее никто не грабил. Свидетелей нет. Отцу после этого вообще стало плохо. Вот его и парализовало. Я тебе в Тюмени на свидании не стала об этом говорить, там женщина слушала. Потом отца в больницу положили, и там он умер. Я дала телеграммы. Дима, Катя, Сергей приехали на милицейской, машине. Дима шофером в милиции работает. Он пошел к начальнику милиции — Пальцев-то сейчас в Ялуторовске начальником милиции — и сказал, что его дядя умер. Объяснил. Пальцев выделил машину.

Мать рассказала, как хоронили отца, кто приезжал на похороны, как она решила уехать к дочери в Волгоград.

Незаметно пролетели четыре часа и свиданка закончилась. Мать с сыном попрощались, и Глаза увели на корпус. До съема около часа.

В грязовецкой колонии свидание разрешали в три месяца раз по четыре часа. Лет семь назад для родителей, кто приезжал с другого конца страны, свидание разрешали по два дня.

Прибыл как-то цыган на зону и отправил куда-то письмо. Домашнего адреса не было: цыгане кочевали. Месяца через два табор прикочевал в Грязовец и расположился за городом недалеко от колонии. Цыгане пришли на свиданку, человек сорок. Кто-то из них в грамоте кумекал и заявление написал. Обязанности начальника колонии исполнял Павлуха и, подписав заявление, сказал, что на свидании будут присутствовать только близкие родственники.

— А кто близкие родственники? — спросил пожилой цыган с пышной бородой.

— Отец, мать, братья, сестры, — ответил Павлуха.

— А дед, бабка — близкие родственники?