Марк Гиршин - Дневник простака. Случай в гостинице на 44-й улице

Хотя выражались Вовы солидно, я уже стал понимать, что у них за научный труд. Конечно, я не стал их разочаровывать. И потом я могу и ошибиться. Во всяком случае, трудятся они изо всех сил, это видно. Повсюду валяются раскрытые книги, на кровати разложены листы рукописи, и они уже купили машинку. При мне им все время звонили друзья, даже из другого города один раз. Американцы тоже. С ними разговаривала Люся, английский ее далек от совершенства, но она понимала. Один раз даже мне пришлось взять трубку, Вовы переносили пачки листов с кровати на стол. Голос в трубке показался мне знакомым, но я не мог вспомнить, откуда. А когда разговор продолжила Люся, я по содержанию догадался, что это редактор «Новой Речи». Видно, он их приглашал в редакцию, они дружно отвечали, что завтра будут, время им очень подходит, мы очень, очень благодарны, и потом пошло прощание, Люся почему-то по-английски, а Вова по-русски.

Мне было не совсем удобно присутствовать при этом разговоре, потому что я однажды рассказал Вовам, как я был у редактора, об обстановке в редакции, что он мне говорил и что я ему. Помню, я доставил Вовам удовольствие, они даже обрадовано переглядывались друг с другом. Я неслышно закрыл за собой дверь и спустился по лестнице в мой номер. Кроме меня, этой лестницей никто не пользуется. Иногда по утрам я встречал здесь негра уборщика. Выходило, он водит по ступеням щеткой и натирает медные ребра специально для меня. Когда очень жарко, я, возвращаясь с улицы, на первой же ступеньке сбрасываю с себя рубашку и, оставаясь полуголым, чувствую себя здесь, как дома. Вот только мимо чужих номеров проскочить, один из них уборщицы, моей соседки, а мой в самом конце коридора, в тупичке. Но обычно они открываются очень редко, может быть, в некоторых даже никто не живет. Сейчас я прошел к себе, даже забыл, что, выйдя от Вов, сбросил рубашку, настолько было глухо в моем коридорчике, только иногда доносилось гудение лифта, и кто-то ужасным голосом кричал в телефильме, но плохо было слышно, наверное, не на моем этаже. На всех каналах эти примитивные фильмы с убийствами, я потому почти не включаю телевизор.

Лежал и вспоминал комнату агентши. Агентшу мне было жаль. Особенно потому, что она сидела как на иголках и даже вида не показывала, еще улыбалась такому никчемному клиенту, как я, на рассказах которого не заработаешь ни копейки. А скоро платить за телефон и этому вьюну секретарю, который почти каждую неделю просит прибавки. Такие мысли. Агентша о них, конечно, не догадывается. Наверное, спит себе сейчас и курей бачит, как у нас говорят, потому что уже очень поздно. Я бы хотел иметь такую комнату, как у агентши, солнечную, с книгами, и чтобы крыши домов были далеко внизу. А в комнату чтоб приходила Нола. Сегодня на перемене Рита кричала на весь коридор:

— Алик, что это значит! Ты уже мне изменил? Завел себе какую-то кралю и забыл старых друзей. Кто она такая? И такой с виду скромный мужчина.

Мне было неловко. Мы с Ритой присели в холле, где все собираются на перемене. Она курила и тянула из баночки какое-то питье, я ей купил в автомате. Настроение у нее неважное. Она опять без работы. Наверное, подвел диплом института красоты. А ОМО каждый раз, как говорит Рита, «откалывает коники», и надо со скандалом вырывать у них деньги на жизнь. В последний раз Рита им заявила, что если не дадут денег, то она выйдет на Бродвей, это как раз близко от ее гостиницы. Вы смеетесь, Алик? А что такое? Я приехала голодать в Америку? В это время к ней подошел какой-то парень в приталенной кожаной курточке и синих очках, и они о чем-то стали говорить в сторонке.

Интересно бы узнать у Риты, сколько стоит сделать прическу. Ведь агентше и на это приходится тратиться ради престижа фирмы. Меня трогает стойкость этой моложавой старушки.

Опять экономлю хозяину гостиницы электроэнергию, пишу при чужом свете. Интересно, чем закончится дело с этими грабителями в незаправленных рубашках, нашли уже их? Я спросил диккенсовского уродца, а он мне в ответ: «Кэй?..»

Ничего нового. Ночью опять звонил этот чудаковатый Ган. Когда он говорил, ни с того ни с сего вспомнил, как в моем городе ходили по дворам красные от водки старые евреи с мешками за плечами и кричали, раздувая шеи: «Стари вешш!.. Стари вешши покупаем!.. Бутылки покупаем!» Однажды я скупщика позвал. Гремя по железной лестнице подкованными сапогами, он поднялся наверх. Шумно дышал. Кто сейчас носит зимнее пальто, возмущался. У вас есть нейлоновая куртка? Японская? Так что вы меня зовете? Вы не видите, я больной человек! Засуньте это пальто мне сюда в мешок и больше так никогда не делайте. Нате вам рубль. Совесть надо иметь.

Но что Ган говорил, я тоже услышал. Возле Центрального парка в гостинице живет миллионер, Ган уверен, что русский язык он еще не забыл, вы могли бы ему позвонить. Зачем, я спросил. Как зачем, возмутился Ган, попросите его прочитать ваши рассказы, если ему понравятся, он даст деньги, чтобы их напечатали. Я отказался. Почему вы не хотите, спросил Ган. Я хотел ответить, не интересно, чтобы тебя печатал кто ничего не понимает, но не хотел обидеть Гана и ответил, что не привык говорить с такими людьми. Послушайте, стал меня уговаривать Ган. он обыкновенный человек, по-моему, когда приехал сюда, был даже неграмотный, просто у него хорошо пошло дело. А чем он занимался? Вам бы это не подошло, ответил Ган. Он снял маленькую комнату на людной улице, покупал старые вещи, кое-как приводил их в порядок, а потом продавал тут же со своего крыльца. Теперь у него, наверное, тысяча магазинов по всей Америке, возле вашей гостиницы тоже есть, но пока он, конечно, вам не по карману, Я рассмеялся, это мой старьевщик! Ган решил, он меня убедил, но предупредил, миллионер большую часть года проводит в путешествиях, сейчас он, кажется, в Европе, но газеты писали, вот-вот должен вернуться. Во всяком случае, в его номере в гостинице всегда кто-то есть, и вам объяснят. Но вы, конечно, думаете, у него такой номер, как у вас. Чтобы доставите Гану удовольствие, я наивно спросил, а какой? Какой! Я почувствовал, что попал в самую точку, так Ган возмутился. Целый этаж с двумя балконами с видом на парк, и он его оплачивает круглый год, независимо от того, он в Америке или за много миль отсюда! Тогда я сказал, что такому человеку я обязательно позвоню. Ган продиктовал его телефон. Интересно будет поговорить с этим старым жуликом.

Вечером приезжает Нола. Сижу у телефона и жду звонка. Джон, наш учитель на курсах, сегодня дал такое задание: допустим, вы выиграли по нью-йоркской лотерее полмиллиона, самый большой приз, на что вы его израсходуете, расскажите нам по-английски. Почти асе сказали, что купили бы дом или квартиру. Так страшит эмигрантов квартирная плата. Даже не могу представить, что делать, если не найдется работа. И ни у кого нельзя узнать, куда идти и у кого спросить. А ОМО говорит, тот, кто хочет, находит. Если быть самокритичным, то это правда. Предлагал же редактор «Новой Речи» пойти учеником на фабрику его приятеля. Все дело в эмигрантской психологии, раз тебя кормят и оплачивают гостиницу, то зачем спешить на работу? Тем более, что речь может идти о мытье посуды в подсобке ресторана или упаковке продукции на чулочно-носочной фабрике. А на что я могу претендовать? Как может Америка дать работу по специальности человеку, который вместо «мы» может сказать «их» и даже не знает, как по-английски письменный стол. А на литературу надежды мало. Даже если напечатают, говорят, на эти деньги нельзя прожить. Конечно, если у тебя есть имя, тогда другое дело. А имя, как я вижу, можно себе сделать на чем угодно. Можно повиснуть в пролете Бруклинского моста на стометровой высоте, а когда примчится полиция тебя спасать, упрямо отказываться влезть обратно. Вчера по телевизору показывали. А можно ни с того, ни с сего убить кого-нибудь, и тогда твоя физиономия появится на первой полосе газет. У меня наметились кандидаты: сатирик и мой враг дежурный по гостинице.

Когда я записывал эту галиматью, вдруг зазвонил телефон. Но это был Леня. Мы недавно приехали, и мама просила позвонить вам, чтоб вы знали, что мы дома. В этих горах такая скука, продолжал Леня, я очень жалел, что поехал, мама с Робертом все время ссорились, лучше бы я остался с вами. Из-за чего, спросил я. Леня признался, что не знает. Наверное, из-за него. И потом Роберт нас никуда не отпускал, даже на теннисный корт не позволял идти. А сам целый день сидел в кресле и говорил о своем бизнесе. А чем он занимается? А я даже не интересовался, сказал Леня. По-моему, всякие цепочки, браслеты, их на улице разносчики продают. Кораллы из ракушек. Очень нужно, правда? А послушать его, так это самая важная вещь в мире.

Не понимаю, почему Нола мне не позвонила.

Воскресенье. Ясный солнечный день, это видно даже из моего колодца, если как следует высунуться в окно и задрать голову. И, кажется, не так жарко. Я ждал все утро, но никто мне не звонил. Я уже закрывал за собой дверь, когда раздался звонок. Нола сказала, из-за Роберта она не могла позвонить раньше, сегодня он тоже дома, поехал заправлять машину. Они сейчас отправляются в Мюзик-холл. Это недалеко от меня, если я хочу, я смогу ее увидеть издали, когда они будут брать билеты в кассе. Я спросил, что это мне даст? Наверное, она обиделась, потому что после этого положила трубку.