Анна Бялко - Сказки женского леса

В помещении никого не было. Обе комнаты были заставлены какими-то коробками, среди которых с трудом обнаруживались четыре стола и несколько стульев. Один стол в дальней комнате был помассивней – наверное, директорский. На другом стоял компьютер, принтер и еще что-то, Маруся не очень в этом понимала. В дальнем углу на стуле она обнаружила электрический чайник и банки с растворимым кофе и сахаром. Процесс варки, таким образом, сильно упрощался. Бумажек, с которыми надо было работать, в явном виде не наблюдалось, если не считать мусора на полу. Писем тоже. Маруся вздохнула, оглядела помещение еще раз и принялась за дело.

Пришедший в офис через полтора часа Петр Сергеевич подумал сперва, что ошибся дверью. Коробки были сложены аккуратно в углу, столы и стулья расставлены, как на параде, дальняя комната – его кабинет – сияла свежевымытыми окнами, на аккуратнейшем пустом столе дымился стакан с кофе и лежала тоненькая стопка бумаг (все, что Маруся отыскала в процессе уборки и не рискнула выкинуть). Сама Маруся стояла в дверях с ручкой и блокнотом, и лицо ее выражало боевую готовность номер один.

Начальник, осторожно ступая, прошел к себе в кабинет, рухнул на стул, судорожно схватил стакан...

– Не остыл? – участливо поинтересовалась Маруся. – А то я новый сварю.

– Как вас... Мария... Не помню по отчеству...

– Эдуардовна, – подсказала Маруся. – Но можно без отчества.

– Мария Эдуардовна. Вы меня устраиваете. Я вас беру без всякого испытательного срока. Мы с вами сработаемся.

Так оно, в общем, и вышло. Время шло, фирма росла, торговала то тем, то другим, нанимала новых сотрудников, увольняла старых, переезжала с места на место, переживала дефолт, поднималась снова, а Маруся так и работала в ней секретаршей директора. Зарплата у нее за все время поднялась не сильно, долларов до двухсот, но ей хватало. Мама у нее умерла, жила она теперь совсем одна, ездила на метро, питалась скромно. Из развлечений – покупала книжки, выбиралась иногда в театр или консерваторию. Словом, все необходимое у нее было, а к лишнему она не привыкла, вот и не приставала к начальнику с повышением зарплаты. Может, потому до сих пор и работала.

И начальник к ней тоже не приставал. Ни по делам лишнего не дергал, ни по личной части. Он, скорее всего, в этом смысле ее просто не замечал, воспринимая как привычную мебель. И Марусю это очень даже устраивало. Она каких только историй про секретарскую судьбу не наслушалась, а у нее все спокойно.

– Скучно ты живешь, Машка, – говорила ей давняя, еще со школьных времен, подруга Катя. – Вон твой начальник какой мужик симпатичный. Я б его давно обженила. А ты как курица.

Маруся только плечами пожимала. Ей вовсе не было скучно. Конечно, у Кати жизнь более яркая, она и замужем два раза была, сейчас за третьим, и дети у нее есть, и живет богато – на машине гоняет, по заграницам катается, ну так что же? Катя – красавица, она еще в школе такая была, так у нее и сложилось. А у нее, Маруси, все равно бы так не вышло. Что есть, то и есть, она всем довольна.

– И одеваешься, как старуха, – ругала ее Катя. – Ну кто в таком сейчас ходит? Юбочка, блузочка – тьфу! Конечно, твой Петр тебя от стенки не отличает. Надо мини носить или джинсы в обтяжку. С твоей-то фигурой ты б как модель была.

Модель не модель, но фигурка у Маруси и правда сохранилась совсем девичья. Сзади смотреть, совсем и не скажешь, что ей уже тридцать пять. А одевается она не как старуха, а просто скромно. Куда ей выпендриваться? И потом, Катьке не объяснишь, что на ее зарплату шикарных тряпок особо не купишь. Ей только скажи про зарплату, она снова свое заведет. А зачем Марусе джинсы? Это спортивная одежда или за город ездить, а ей на работе положен костюм с белой блузкой.

Одежду свою Маруся почти всю покупала в комиссионках. Это, конечно, были совсем не те шикарные магазины, что раньше, когда только там можно было найти дорогие заграничные тряпки и фраза «одевается в комиссионках» звучала с придыханием. Сейчас это называется «секондхэнд» – полуподвальные такие странные места, где лежат, наваленные кучами, разные ношеные тряпки, привезенные из-за границы. Стоит все это копейки, но, чтобы найти там что-то приличное, нужно долго рыться в грудах старья. Есть, конечно, и настоящие комиссионки, как раньше, где вещи сдают сами хозяева, но их осталось совсем мало и никакого шика в них тоже нет.

Возле нынешнего места Марусиной работы – теперь в самом центре Москвы, почти на Тверской – была как раз такая комиссионка, и Маруся туда время от времени заходила. Не часто, она вообще одежду покупала не часто, только когда что-нибудь сносится, а она была аккуратной. Но зато, если что-нибудь было нужно, одним заходом в магазин было не отделаться, разве что уж очень повезет. Потому что в комиссионке ведь никогда заранее неизвестно, что там найдешь, а если нужна тебе какая-то определенная вещь, так и ловишь ее неделями, а то и месяцами.

Сейчас Маруся начала искать себе теплую юбку. Приближалась зима, а ее старая юбка уже так протерлась, что и не зашить. Надо было покупать новую, вот Маруся и зашла по пути с работы в знакомый магазин – на удачу, вдруг повезет.

Юбки она не нашла, зато увидела... Шубку. Не то, чтобы Маруся шуб никогда не видела, подумаешь, большое дело – они везде теперь сотнями продаются, на любой вкус. Она на них и не смотрела-то никогда. А чего смотреть? У нее на зиму есть отличное теплое пальто, она его всего-то третий год носит, а шуба – непозволительная роскошь. И непрактично – мех тонкий, враз повытрется, растреплется, да и зимы последнее время все теплые...

Но эта шубка привлекла ее внимание. Шубка была хороша – светлая, пушистая, из какого-то длинноворсного меха. Она даже на расстоянии (шубы висели не в общем зале, а отдельно, за прилавком, охраняемым продавщицей), на вешалке казалась легкой и очень теплой. И до ужаса, до неприличия красивой. Маруся не выдержала, замерла у прилавка, пялясь на шубку.

– Правда, красивая? – заметила ее восторг продавщица. – И размерчик маленький, прямо на вас. Хотите померить?

Маруся в ужасе замотала головой. Куда ей шубка? А раз так, чего мерить?

– Ну, как хотите, – продавщица не настаивала. – А она и не дорогая совсем.

Весь вечер шубка не давала Марусе покоя. Все время вспоминалась, лезла в голову. Такая пушистая, такая... Надо было хоть померить, ругала она себя. И потом... Продавщица сказала: недорогая...

Маруся жила не первый день, и знала, что шубы дешевыми не бывают. Даже в комиссионке. То есть кому-то, может, это и не много, но не с ее зарплатой. Хотя...

У нее было отложено кое-что на черный день. Немного, примерно зарплаты полторы. И новая скоро будет. И премию к Новому году обещали. Может, если шубка стоит хотя бы зарплаты две, она и справится? Блажь, конечно, ужасная блажь, но такая красивая, невозможно.

Много ли у нее было в жизни красивых вещей? Вообще, считай, не было. А ей уже тридцать пять, полжизни прошло. И остальные пройдут, не заметишь. Правильно Катька говорит, скучно она живет. Вот у самой Катьки этих шуб – два шкафа набито. А такой красивой нету...

В общем, на следующий день после работы Маруся рысью поскакала в комиссионку. «Может, еще мала окажется, – успокаивала она сама себя. – Или велика. Или ее уже купили. Вопрос и решится». Но в глубине души она почему-то знала, что все будет на месте и впору.

За прилавком сидела уже другая продавщица, и это почему-то Марусю обрадовало. Не так стыдно. Хотя чего стыдно – она даже сама себе не могла бы сказать.

– Мне бы шубку померить, – тихонько попросила она. – Вон ту, светлую.

Продавщица равнодушно сняла с палки вешалку с шубкой, перекинула Марусе через прилавок.

– Зеркало там.

Маруся приняла шубку в руки. Первых впечатлений было сразу два. Легчайшая, почти невесомая. Мягчайшая, нежная, как... Как... У Маруси и сравнений-то не было подходящих. Она ничего такого мягкого в жизни не гладила, разве что кошку Катькину, персидскую, но и та была жестче.

Маруся осторожно вынула из шубки вешалку. Подкладка была шелковой, тисненой, благородного серого цвета. Не стыдно хоть наизнанку носить. Маруся вспомнила гадкую клетчатую саржу на подкладке ее собственного зимнего пальто и свою неловкость в гардеробе консерватории.

А мех... Он был светлый, но не ровный светло-серый, а каждая ворсинка снизу светлее, а сверху, на кончике, почти совсем черная, и поэтому по нему все время пробегали муаровые узоры. Шубка была живой, дышала...

Зажмурившись, Маруся нырнула в рукава, накинула шубку на плечи – веса совсем не чувствовалось, запахнулась, шагнула вслепую к зеркалу. И открыла глаза.

Шубки не было. И Маруси не было. На нее смотрела незнакомая женщина. Очень дорогая, очень изящная, а главное – очень красивая. Сияли лучистые серые глаза, золотились волосы на висках. Благородный мех ласково обнимал хрупкие плечи. Образ был настолько естественным, настолько единым, что в это трудно было поверить. Даже грязноватые по ноябрьской погоде и оттого безошибочно Марусины ботики, торчащие снизу, не портили картины.