Павел Вежинов - Вдали от берегов

В этот миг он испытывал легкое сожаление, что не прижал к стене наглецов, и вместе с тем чувствовал облегчение оттого, что избежал крупной неприятности. Пусть едут ко всем чертям! Пусть делают что хотят, лишь бы в цепи их темных дел затерялось то звено, к которому он невольно стал причастен.

Описав в заливе плавную дугу, лодка оказалась в открытом море. Чтобы выйти к Созополю, следовало взять курс прямо на юг, но капитан отклонился немного к западу, в глубь широкого Бургасского залива. Впереди, чуть справа, светился, как розовый бутон, маяк Анхиало, и потому нетрудно было придерживаться курса. Миновав маяк, капитан собирался взять еще правее, чтобы пересечь залив в его самой спокойной части, защищенной берегами. «В конце концов лодка есть лодка, — думал капитан, — и полагаться на нее не стоит. Того и гляди, мотор забарахлит или вдруг буря поднимется. Лучше держаться поближе к берегу».

Капитан сидел в небрежной позе на корме, придерживая тремя пальцами руль. Мотор работал ровно, и лодка ходко шла по тихому морю. При такой скорости они к половине одиннадцатого сумеют высадиться на деревянной созопольской пристани.

Почти у самых ног капитана примостился Ставрос и по привычке копался в моторе. На нем была матросская фуфайка из тонкой шерсти добротной ручной вязки. Из-за спины Ставроса выглядывал шурин капитана. Четверо пассажиров сидели на скамейках, расположенных здесь в отличие от простых рыбачьих лодок вдоль бортов. Профессор устроился на носовой части и отсутствующим взглядом смотрел на оставшийся позади город, который теперь казался небольшим островком, выраставшим из зеленых вод. Тонкая чернеющая лента земли соединяла островок с громадой суши. Четко виднелись ветряные мельницы, две башни, стоящие у выхода в открытое море, руины древней крепостной стены. Небо над городом стало совсем зеленым, и лишь над горами, на западе, пролегла узкая красная полоска. Чем дальше отступал городок, тем темнее и резче становились его очертания, тем красочнее делалось море. Но вот оно вдруг померкло, дали начали расплываться — наступал вечер.

— Перекусим! — нарушил молчание капитан. — Покончим с этим делом, пока не стемнело…

Ставрос и Дафин ближе пододвинулись к нему. Капитан развернул сверток, и над лодкой поплыл запах поджаренного на углях мяса и лука.

— Еще теплые, — сказал капитан. — До чего хорошо пахнет!..

Последние слова он произнес со вздохом, ибо ему редко приходилось лакомиться кебапчетами — только летом, раз или два в месяц, во время прогулок с женой. В такие дни он угощал ее кебапчетами, сочным, поджаристым шашлыком и жаренными на угольях бараньими потрохами — нежной печенкой, почками, свернувшимися, как устричные раковины, кусочками селезенки. Обыкновенно он заказывал не вино, а пиво, но не ради экономии, а для шика. Если жена ела с аппетитом, он радовался и не переставая подкладывал ей. Если нет, ему и самому кусок не шел в горло, и он жалел о выброшенных на ветер деньгах. Сам он никогда не стал бы тратиться на то, чтобы вкусно поесть.

Капитан мерно двигал сильными челюстями, на его шее, лице и на висках ритмично ходили мускулы. Ставрос тоже ел с аппетитом, хотя и не с таким явным. Он, словно хищный зверек, касался кебапчет, принюхивался и жевал беззвучно, но энергично, непрестанно оглядываясь по сторонам. И лишь Дафин ел рассеянно, словно не замечая, что делает.

Вдруг капитану что-то пришло в голову, и он склонился к уху шурина.

— О какой это телеграмме вы говорили? — тихо спросил он.

— О какой… о самой обыкновенной… — нехотя ответил тот. — В Созополь… Пишет жене, что нашел квартиру…

— В Созополе нашел квартиру?

— Нет, у нас…

— А зачем ему у нас квартира, если сам он едет в Созополь?

— Откуда мне знать? — с раздражением ответил Дафин. — Наверное, едет за женой…

Последние слова вырвались у него довольно громко. Капитан заметил, что младший из пассажиров приподнял голову и испытующе поглядел на Дафина. «Нет, не следовало заводить разговор с таким тупицей!»

Беспокойство снова стало овладевать капитаном. Челюсти его по-прежнему мерно и неторопливо двигались, но сам он погрузился в раздумье.

Зачем студенту везти к ним в город жену, если сам он собирается работать в Созополе кирпичником? Почему они живут отдельно друг от друга, если и там курорт и здесь курорт? Нет, дело это нечистое! Они хитрят, обманывают! Затевают что-то недоброе! Может быть, собираются ограбить кого-нибудь? Только этого ему и не хватало — попасться вместе с ними как соучастник. Ну уж нет. Этот номер у них не пройдет! Но неужели и профессор заодно с ними? Вряд ли… Вероятно, этот чудак иностранец знает о них не больше, чем он сам.

Как поражен был бы капитан, если б узнал, что за человек этот словак и что у него на уме!

Все в той же позе Вацлав сидел на носу лодки и смотрел на море. «Какое оно прекрасное и какое вместе с тем жуткое, — думал он. — Оно прекраснее гор, полей, речных берегов и сухих степей, прекраснее всего на свете, ибо оно живет. Как спокойно и равномерно его дыхание. Оно словно гигантское живое существо. И почему, — думал он, — никто до сих пор не заметил, что море дышит? Почему никто не говорил ему об этом?»

Вот лодка скользит по громадной синей толще моря. Он слышит под собой биение его пульса, ощущает, как неведомая сила то поднимает лодку, то бережно опускает, то снова поднимает, то опять опускает… И все это без малейших усилий. Оно не чувствует тяжести лодки, так же как человек не почувствовал бы во сне мухи на своей вздымающейся груди. Горизонт то вдруг раскроется со всех сторон, оттененный потемневшим зеленоватым небом, то исчезнет: это лодка медленно проваливается, сдавленная необъятной массой беспокойно пульсирующей воды.

Красиво, слов нет, но все-таки жутковато. Что, если этот спящий гигант вдруг проснется и встанет во весь рост? Куда зашвырнет он их крохотную деревянную скорлупку?

Когда они поравнялись с Анхиало, над морем уже опустились сумерки и маяк бросал время от времени на водную гладь желтые дорожки света. Город был совсем близко; виднелись его пока еще бледные огни, доносился шум — гудки паровоза на станции, отчетливый перестук буферов, сигналы автомобилей.

«Как мирно и спокойно живут там, на берегу, — думал Вацлав. — Как уютно поблескивают огоньки в домах. И люди за теми окнами не знают тревоги — простые люди, которые только что поужинали и собираются спать. Они спокойны, по-настоящему спокойны за себя. Их не давит ни страх, ни кошмар неизвестности. И в эту ночь они заснут спокойно, ровно дыша, беспечные, свободные. А утром проснутся в своем доме, под родным кровом, и для них начнется новый день, скучный, знойный и пыльный, но зато мирный, без опасных неожиданностей».

А они? Что им готовит завтрашний день?

Лодка обогнула маяк и отклонилась еще немного к западу. Уже совсем стемнело. Теперь Вацлав не видел моря, но слышал его, чувствовал его дыхание. Вода билась о нос лодки, а винт выталкивал ее из водоворота клубящейся пены. Еще на пристани Вацлав вдохнул запах моря. Ни с чем не сравнимый, он сразу овладел всем его существом, этот запах соленой воды, гниющих водорослей, йода, свежей рыбы, мокрого песка, жаркого солнца. Сильный, всепроникающий, он кружил голову, как крепкий напиток. Каждой клеточкой тела Вацлав жадно впитывал запах воды, в которой некогда зародилась жизнь на планете, воды, от которой судьба насильно оторвала Вацлава.

Когда они вышли в открытое море, воздух стал чище и мягче: так, наверное, пахло первобытное море на заре жизни. Теперь Вацлав мог бы безошибочно, с закрытыми глазами угадать приближение берега. Теперь…

Кто-то в лодке тихо засвистал. Вацлав вздрогнул. Нет, это не то: рано еще. На всякий случай он нащупал в кармане электрический фонарик, коснулся пальцами гладкой металлической кнопки, такой приятно прохладной по сравнению с теплой подкладкой кармана. Нет, еще рано: не видно далеких огней города, и неразличимый во тьме берег еще близок.

Вацлав напряженно всматривался во мрак, но ничего не видел, кроме мутно-желтого отражения неба с неподвижным куполом зарева. Самих огней нельзя было разглядеть: что-то закрывало их. Кто знает, может быть, они вот-вот появятся над морем? Что ж, он готов. И товарищи готовы. Но зачем спешить, все будет так, как задумано, и никто не сможет помешать им.

Минут через десять Вацлав услышал голос Милутина:

— Там, в глубине, Бургас светится?

— Бургас, — спокойно подтвердил капитан.

Вацлав почувствовал, как мурашки пробежали по его спине. Наступила тишина. Только вода ударялась о деревянные борта, а за кормой кипела пенистая борозда, таявшая во мраке.

Снова тихий свист — знакомая мелодия, которую Вацлав повторял про себя сотни раз.

Не спеша он сунул руку в карман и вынул фонарик. Палец легко нажал на прохладную кнопку. В глубине лодки вспыхнул белый круг, сразу же переместившийся к корме. В кругу возникли знакомые фигуры капитана за рулем, Ставроса, сидевшего у мотора, и прислонившегося к борту шурина капитана.