Харуки Мураками - Сжечь сарай

И я смирился. Произошло это почти год назад. Она просто исчезла.

Я по-прежнему каждое утро пробегаю мимо пяти сараев. До сих пор не сгорел ни один из них. Я даже не слышал, чтобы в округе случилось что-нибудь подобное. Опять настал декабрь, над головой летают зимние птицы. А я продолжаю стареть.

Под покровом ночи я время от времени размышляю о горящих сараях.

Во сне явилась фея и пригласила меня на танец.

Я прекрасно понимал, что это – сон, но даже так я сильно устал и потому вежливо отказался. Фея не подала виду и танцевала одна.

Она опустила на землю переносной проигрыватель и танцевала под пластинку – их вокруг было разбросано великое множество. Когда пластинка заканчивалась, фея не возвращала ее в конверт, а бросала как попало, так что в конце концов пластинки перепутались, и она распихивала их подряд без разбору. Так в конверте из-под Гленна Миллера оказались «Роллинг Стоунз», а вместо балета Равеля «Дафнис и Хлоя» – хор Митча Миллера.

Но фее было все равно. Она и сейчас танцевала под Чарли Паркера из конверта «Шедевров гитарной музыки». Она витала, словно ветер. Я наблюдал за ее танцем, поедая виноград.

Тем временем фея изрядно взмокла, и когда трясла головой, вокруг разлетались капельки пота, взмахивала руками – и пот капал с пальцев. Но она все равно продолжала танцевать без передышки. Заканчивалась музыка, я ставил миску с виноградом на землю, менял пластинку, и она опять танцевала.

– А ты действительно прекрасно танцуешь, – заговорил я с ней. – Прямо сама музыка.

– Спасибо, – жеманно ответила она.

– Ты всегда так танцуешь? – поинтересовался я.

– Ну, в общем-то, да.

Затем она встала на кончики пальцев и очень умело сделала фуэте. Ветер всколыхнул ее пышные мягкие волосы. Вышло у нее так грациозно, что я невольно захлопал в ладоши. Она сделала почтительный реверанс, а музыка тем временем закончилась. Она остановилась и вытерла пот полотенцем. Пластинку в самом конце заело, тогда я поднял иглу и выключил проигрыватель.

– Долгая история, – сказала фея, и вскользь взглянула на меня. – У вас, поди, и времени-то нет.

Не забывая о винограде, я раздумывал, что бы ей ответить. Времени у меня хоть отбавляй. Вот только выслушивать длинную историю феи как-то не хотелось, да к тому же – во сне. Сон ведь такая штука – длится недолго, в любой момент может улетучиться.

– Я приехала с севера, – не дожидаясь моего ответа, самовольно начала фея и щелкнула пальцами. – Северяне – они никогда не танцуют. Не знают, как танцевать. Они даже понятия не имеют, что это такое. А мне хотелось. Хотелось двигаться, взмахивать руками, трясти головой, кружиться. Примерно так.

И она задвигалась, замахала руками, затрясла головой и закружилась. Если присмотреться, все эти движения вырывались из ее тела, словно шаровые молнии. Ни одно само по себе сложным не казалось, но в едином порыве они складывались в изящную гармонию.

– Вот как мне хотелось танцевать. За тем и поехала на юг. Здесь стала танцовщицей, танцевала по кабакам.

Со временем меня заметили, даже удостоили чести выступить перед императором. Разумеется, дело было до революции. После революции, как вы знаете, Его Величество перешли в мир иной, меня из города выгнали, так я и стала жить в лесу.

Фея вновь вышла на середину поляны и начала танцевать. Я поставил пластинку. Как оказалось – старые записи Фрэнка Синатры. Фея потихоньку подпевала:

– Night and day…

Я представил, как она танцует у престола. Представил ослепительные люстры и красавиц фрейлин, заморские фрукты и копья гвардии, толстых евнухов, разбазарившего национальные богатства молодого императора в мантии, обливающуюся потом и не смеющую взглянуть на него фею… Видя такую картину, я не мог не думать, что вот-вот откуда-то издалека грянут пушки революции.

Фея продолжала танцевать, я – есть виноград. Солнце клонилось к горизонту, просторы окутывала тень леса. Огромная черная бабочка размером с птицу пересекла поляну и скрылась в его лоне. Похолодало. Я понял, что нужно прощаться.

– Тебе, кажется, пора? – спросил я фею. Она прекратила танцевать и молча кивнула.

– Спасибо за танец, очень понравилось.

– Да ладно…

– Возможно, мы больше не увидимся. Будь счастлива.

– Да нет, – покачала головой фея.

– Что значит – нет?

Так получится, что вы опять придете сюда. Придете, поселитесь в лесу и будете танцевать со мной каждый божий день. Со временем научитесь танцевать весьма прилично.

Фея вновь щелкнула пальцами.

– С чего это я буду здесь селиться и танцевать с тобой? – удивленно спросил я.

– Видимо, судьба, – ответила фея. – Ее изменить никому не под силу. Выходит, мы когда-нибудь встретимся вновь.

Сказав это, она пристально посмотрела мне в лицо. Темнота, будто ночная вода, постепенно скрывала ее тело.

– До встречи, – сказала она, повернулась ко мне спиной и опять начала танцевать – наедине с собой.

Открываю глаза – один. Лежу на животе, весь в испарине. За окном летают птицы, но на обычных птиц они не похожи.

Я тщательно умылся, побрился, поджарил в тостере хлеб и сварил кофе. Затем дал кошке еды, поменял песок в ее туалете, повязал галстук и обулся. На автобусе поехал на завод. Там мы делаем слонов.

Разумеется, сразу слона не сделаешь, поэтому завод делился на несколько цехов, и за каждым был закреплен определенный цвет. В этом месяце меня направили в цех, отвечавший за уши, и я работал в здании с желтым потолком и колоннами. Шлем и брюки – такого же цвета. Последнее время я занимался слоновьими ушами. А в прошлом месяце я – в зеленом шлеме и брюках – корпел в зеленом цехе над головами.

Работа над головой – не из легких. Тут и впрямь начинаешь осознавать важность порученного дела. В сравнении с этим уши – халява. Делов-то: раскатать тонкую лепешку да нанести на нее морщины. Мы называем перевод в ушной цех «ушным отпуском». Отдохнув с месячишко на ушах, следующим будет назначение в цех хоботов. Создание хоботов – процесс тонкий, отнимает немало сил. Не будет хобот гибким, не будет прямым отверстие, готовый слон может разозлиться и впасть в буйство. Изготовление хоботов требует крепких нервов.

Сразу же оговорюсь: мы создаем слонов не на пустом месте. Если быть точным, мы их «приумножаем». Поймав одну особь, отчленяем от тела уши, хобот, голову, лапы и хвост и путем аккуратных подгонок выдаем уже пять слонов. Таким образом, каждый вновь образованный слон лишь на 1/5 часть настоящий, а остальные 4/5 – подделка. Но этого не замечают ни окружающие, ни сами слоны, так ловко у нас все выходит.

Зачем нужно искусственно создавать – или приумножать – слонов? Затем, что мы по сравнению с ними очень суетливы. Оставь это все на произвол природы – и слоны будут рожать лишь одного слоненка в 4-5 лет. Мы, конечно же, их очень любим, но когда наблюдаем за их привычками и поведением, начинаем сердиться. Вот и решили приумножать слонов собственными силами.

Приумноженные слоны во избежание злоупотреблений прежде всего приобретаются корпорацией по снабжению слонами, где под жестким контролем проходят двухнедельную проверку способностей. Затем им ставят на подошву клеймо корпорации и отпускают в джунгли. Обычно мы создаем за неделю по пятнадцать особей. И хотя перед Рождеством, используя весь ресурс оборудования, можем доводить выпуск до двадцати пяти, лично я считаю, что пятнадцать – самое оптимальное количество.

Как я уже говорил, цех по производству ушей – самое нетрудоемкое место во всем технологическом процессе. Не требуется ни особых усилий, ни тонких нервов, ни сложных механизмов. Даже объем работ – и тот незначителен. Можно не спеша ковыряться весь день, или выполнить всю норму до обеда, а потом бить баклуши.

Мы с напарником – не из тех, кто работает спустя рукава. Поработав ударно до обеда, после перерыва болтаем на разные темы, читаем книжки, занимаемся своими делами. В тот полдень мы тоже развесили на стене десяток ушей, на которые оставалось лишь нанести морщины, и, развалившись на полу, грелись на солнышке.

Я рассказывал об увиденной во сне танцующей фее. Я от начала и до конца отчетливо помнил сон и без всякого стеснения делился с напарником всем, вплоть до мелочей. Где не хватало слов, натурально тряс головой, размахивал руками, двигал ногами. Напарник, потягивая чай, внимательно слушал. Он старше меня на пять лет, мощного телосложения, с густой бородой и молчаливый. Еще у него есть привычка думать, скрестив руки на груди. Может, из-за выражения лица на первый взгляд он кажется гигантом мысли, хотя на самом деле все далеко не так. В большинстве случаев он уже вскоре резко выпрямляется и как отрезает: «Однако!»

Вот и на этот раз, дослушав мою историю, он глубоко задумался, да так надолго, что мне пришлось, коротая время, вытирать тряпкой панель электромехов. Но вскоре он, как обычно, резко выпрямился и произнес: