Эдуард Тополь - Любожид

С этими мыслями он вышел из тихих улочек своего района на Гагаринский проспект, который за городом сливался с шоссе Краснодар – Москва. Тут, на углу, Степняк остановился и, спокойно покуривая, дождался первой попутки-грузовика, поднял руку. Конечно, шофер грузовика тут же тормознул, полагая сорвать с ночного пассажира трояк на пол-литра. Но Степняк, ступив на подножку кабины, вытащил из кармана не деньги, а красную дерматиновую «корочку» – удостоверение сотрудника МВД.

– Угрозыск! – сказал он, зная, что одного этого слова достаточно, чтобы шофер охотно, а не только по обязанности повез его в попутном направлении. Хотя большинство шоферов не любят милицию, но к угрозыску относятся с почтением, поскольку угро все-таки делом занимается, бандитов ловит, а не охотится, как вся остальная милиция, за шоферами на дорогах, обдирая их штрафами.

Через три часа, сменив четыре попутки, Степняк был в Качаловке, центре огромного, как какая-нибудь Дания, района, знаменитого своими яблоками апорт, бумажный ранет, антоновка и белый налив. Запыленный молоковоз, громыхая прицепом с пустой цистерной, промчался по сонным еще и утопающим в садах улицам и, облаянный собаками, остановился у запертых ворот районной больницы имени, как гласила вывеска, Клары Цеткин. Степняк пожал руку мальчишке-водителю, дал ему на прощание папироску и выпрыгнул из кабины, насквозь провонявшей бензином, чесночной колбасой и папиросным дымом. И только теперь, сделав первый же вдох, ощутил, что действительно прибыл в яблочный рай – так мощно пахло тут белым яблоневым цветом. Даже за больничным забором был яблоневый сад, который не умещался там, а рвался ветками через забор, осыпая в придорожную пыль белую пену лепестков. И в глубину всей улицы, по которой умчался молоковоз, стояли эти сады – сплошной яблоневый сад, освещенный первыми лучами южного солнца. Рай, подумал Степняк и восхищенно крутнул головой – вот же какую землю дал нам Бог: палку воткнешь – сад вырастет!

Но тут же, вспомнив дело, по которому он сюда приехал, нахмурился и толкнул больничную калитку рядом с воротами. Калитка оказалась незапертой, а сразу за ней была кирпичная будка проходной, возле которой старик сторож в выцветшем армейском кителе без погон ковырял лопатой клумбу с профилем Ленина, выложенным цветами.

– До кого? – грубо сказал он Степняку.

– Угрозыск. – Степняк сунул ему под нос свою «корочку» и посмотрел на несколько низеньких домиков, разбросанных в саду. – Где тут морг у вас?

Старик всадил в землю лезвие лопаты, нацепил на нос очки и неспешно, близорукими глазами изучил удостоверение. Убедившись, что Степняк действительно из областного угрозыска, сказал:

– Дежурная дохторша у главном корпусе, вона у том…

– А морг где? – спросил Степняк.

– А морг позади, у глыбине. Токо нема там никого, пусто. Шо тебе той морг сдався?

– Как это пусто? А где ж вы покойников держите?

– А нэма в нас покойников. Один був на той неделе, так и того учора схоронили.

– Чего-о? – не поверил Степняк. – Как это похоронили? Кто?

– А шо ж его держать? – сказал старик. – Мать сбегла, а больше в него нэма родичей, вот и схоронили. За казенный кошт.

– Где похоронили? – уже спокойней спросил Степняк.

– А про то не знаю, – замкнулся старик и снова взялся за лопату. – Я на кладбище не був. Ты у врачей запытай…

Через двадцать минут Степняк выяснил у полусонной дежурной врачихи, что нужного ему покойника действительно еще вчера похоронили на районном кладбище – райком партии приказал не ждать, когда его мать найдется. Степняк понял, что опоздал или почти опоздал, но то, что он появился в шесть утра, да еще в воскресенье, упростило ему задачу. Легко получив у дежурной врачихи журнал регистрации поступления больных, он сфотографировал в нем 47-ю страницу и переписал ее в свой блокнот. Затем опечатал этот журнал и составил «Акт изъятия». Потому что на странице 47 было записано, что

«17 марта в 7.25 утра в бессознательном состоянии поступил в больницу СТАШЕВСКИЙ Виталий Семенович, 27 лет, главный агроном колхоза «Заветы Ленина». Предварительный диагноз – приступ аппендицита на фоне алкогольного отравления. В 8.50, во время операции, СТАШЕВСКИЙ B.C., не приходя в сознание, скончался».

Две следующие строки были так густо замазаны чернилами, что даже на просвет невозможно было ничего прочесть, кроме первой заглавной буквы «Д», и, по аналогии с другими записями, Степняк легко догадался, что здесь был записан окончательный диагноз.

– А кто замазал окончательный диагноз? – спросил он дежурную.

Она пожала плечами – она не работала в тот день, но если он хочет, то можно послать няню за главврачом Марьей Денисовной.

– А телефон у нее есть? – спросил Степняк.

– Та какой телефон? Откуда в нас телефоны? Денисовна тут живет, через дорогу.

Степняк подумал, что хоть тут повезло, и сам пошел через дорогу, толкнул калитку, которую ему указал старик сторож. Но сразу же и отпрянул назад, потому что во дворе из глубины сада на него молча ринулся огромный серый волкодав, и только цепь, пролетевшая за псом по навесной проволоке до мачты-упора, остановила собаку в каком-нибудь метре от калитки. Отброшенный этой цепью назад, пес развернулся и, натягивая ошейник, остервенело залаял.

Степняк стоял у калитки и ждал, когда пес разбудит хозяев. Ему, проработавшему в угрозыске уже шесть лет, было достаточно одного взгляда на этого пса, дом с новой черепицей, два кирпичных сарая, крытых новым толем, огромную свиноматку с шестью поросятами под старой яблоней и новенькие красные «Жигули» под навесом, чтобы представить себе, кто и как тут живет. Такого пса и такую свинью нельзя прокормить на зарплату главврача районной больницы. А про «Жигули», черепицу, толь и кирпич, которых никогда не бывает в магазине, да и на черном рынке редко найдешь даже по пятерной цене, – про все это и говорить нечего. Так что пса, свинью и поросят, ясное дело, кормят с кухни больницы…

Тут, прервав его мысли, на крыльцо дома вышел пятнадцатилетний парень с фигурой штангиста и в трусах до колен.

– Чо надо? – крикнул он издали, поверх лая собаки, которая при виде хозяина еще старательней надрывалась.

Сын, видать, подумал Степняк и сказал:

– Мать позови.

– А в чем дело?

– Я из области. Мать позови.

Только теперь на крыльцо вышла та, в которой по особой партийной стати можно было с первого взгляда опознать принадлежность к номенклатуре. Да, всего за пять-шесть десятилетий коммунисты смогли вывести, создать и утвердить в обществе эту совершенно новую породу людей, у которой родовые, а точнее, классовые признаки переходят не по наследству и даже не по должностям, а по степени причастности к партийной власти. Вы можете быть главным инженером огромного завода или лауреатом всех международных музыкальных фестивалей, но если вы не причастны, то у вас все равно никогда не будет такой спеси в лице, такого самоуверенного разворота плеч и такой властной посадки головы, как у самого заштатного районного инструктора райкома партии. А при встрече с вышестоящей партийной персоной вы никогда не сможете так заглядывать ей в глаза и так «соответствовать». Той особой сословной вышколенности, на культивацию которой японцы потратили пять тысяч лет, коммунисты достигли всего за пять десятилетий.

Сорокалетняя Марья Денисовна Косая была статной, широкоплечей, грудастой бабой с тяжелой пшеничной косой, уложенной на затылке, с крутыми бедрами, напирающими еще вполне ядреной плотью на тонкую ткань желтого сарафана, с белыми мясистыми икрами и с такими же белыми оголенными полными руками. Но всю эту лепоту, столь любимую 50- и 60-летними партийными вождями и на которой иные умелые бабы делали стремительную карьеру аж до министерского уровня, – всю эту лепоту портило в Марье Денисовне ее тяжелое лицо с крупными конскими зубами, украшенными золотыми коронками. И хотя на плечах Косой не было никаких погон, а был лишь летний сарафан, легкий даже для нынешней ранней весны, Степняк легко угадал, что ее партийно-постельные связи не поднимаются выше обкома партии. Но зато в своем районе она, видать, стоит крепко, и отсюда – этот дом, черепица, толь, «Жигули» последней модели.

Властно цыкнув на пса, Косая подошла к калитке:

– Слушаю вас.

– Доброе утро. – Степняк снова продемонстрировал свое красное удостоверение. – Я из областного угрозыска. Степняк Василий Иванович. Мне нужно срочно ознакомиться с больничными документами. Пойдемте.

– С какими документами?

– Разными, – уклончиво ответил Степняк. – Я вам там скажу. Прошу вас.

И, не оставляя Косой возможности выбора, повернулся и пошел через улицу к больничным воротам. Он хорошо знал, что только так, демонстрируя самоуверенность высшей власти, он может вытащить ее из ее логова и допросить еще до того, как она свяжется со своим районным кланом.