Дмитрий Леонтьев - Охотники за удачей

— Хороший вопрос, — признал Лихолит. — Скажи мне, капитан, что ты чувствуешь с тех пор, как я взял эту работу на себя, предоставив вам исполнять роли «сторонних наблюдателей» и «носильщиков»?

— Если я скажу честно — обидитесь?

— Я не из обидчивых.

— Гадливость. Мне кажется, если бы этой работой занимался я сам, все было бы иначе.

— Хорошо быть гуманистом, когда всю грязную работу выполняет подонок и негодяй, — понимающе кивнул Лихолит. — Его можно осуждать и испытывать омерзение и гадливость. Вы думали, это будет выглядеть несколько иначе? Нет, милые мои, это выглядит именно так. Пакостно и омерзительно. Видели, как разлетелись по асфальту мозги Смокотина? Вам эта картинка запомнится навсегда, но она не будет мучить вас по ночам, не вы его убили. Можете радоваться и брезгливо осуждать меня. Я сделал это «не так»? А какая разница, как я это сделал? Я должен был преподнести вам это красиво? Увольте. Получайте то дерьмо, которое есть на самом деле, а не то, которое вы хотите видеть.

— Знаете что?! — решился Врублевский. — Вы как хотите, а я пошел домой. Я хочу подумать. Крепко подумать. Может быть, я и займусь Шерстневым, но без вашей помощи… Я не гуманист, наоборот, я долгое время жил по законам волчьей стаи, но даже я теперь понимаю, что состояние «аффекта» не может длиться вечно. А от самого процесса убийства я удовольствия не получаю. На это способны только маньяки.

— У меня тоже появилось желание попытаться обойтись без вашей помощи, — признался Сидоровский. — Сделать это своими руками, а не вашими…

— Да вы — гурманы! — восхитился Лихолит. — Такие тонкости дерьма различаете. Только это ведь еще самое начало того, что вам придется испытать, реши вы закончить дело самостоятельно. Пока что у вас отвращение только ко мне, так сказать «визуальное». А вот когда вы пройдете через это сами… Неужели вы действительно думаете, что все это будет выглядеть иначе, если вы сделаете это своими руками? Хорошо, я не буду с вами спорить. Не потому, что не могу, а потому, что не хочу. Домой, так домой. Только должен напомнить, что к вашему несчастью мы живем в одном доме. Надеюсь, вы не будете идти на десять метров позади, или на пятнадцать впереди, как раздосадованные первым облапыванием школьницы? Не беспокойтесь — убеждать вас в чем-то или что-то доказывать вам я не стану. Вы мне больше не интересны. Будем демонстративно и напыщенно молчать всю дорогу, гордые своей позицией и отношением друг к другу…

Однако заговорил первым именно он. Не доходя метров ста пятидесяти до дома Ключинского, он вдруг замер, всматриваясь в темноту, и тихо, но твердо приказал:

— Стоять!

— Что такое? — с недоумением посмотрел на дом Врублевский.

— Отойдите к изгороди, — распорядился Лихолит. — Никуда не отходите. Я пойду осмотрюсь. Услышите выстрелы — не лезьте — без вас справлюсь. Но если сами обнаружите что-то подозрительное, тогда уж не оплошайте. Если все будет в порядке, я вас позову.

Поставив спортивную сумку на обочину, он вытащил пистолет, снял его с предохранителя и, пригнувшись, скользнул в темноту. Встревоженные Врублевский и Сидоровский напряженно наблюдали, как едва различимый силуэт Лихолита вырос на фоне дверей, замер, словно прислушиваясь, наклонился, разглядывая что-то у порога, вновь исчез в темноте и мгновением спустя появился уже на фоне окна. Долго и тщательно осматривал раму, немного повозившись со шпингалетом, распахнул окно, перелез через подоконник и скрылся в доме. Последовало долгое, полное дурных предчувствий ожидание, затем дверь распахнулась, и появившийся на пороге Лихолит махнул рукой, приглашая войти.

— Что случилось? — выдохнул Врублевский, уже заранее зная ответ.

Лихолит лишь молча обвел рукой вокруг себя, демонстрируя царящий в комнатах разгром. Повсюду валялась переломанная мебель, пол был буквально усеян осколками посуды, дверь в одну из комнат была выбита и висела на одной петле, краски и растворители Ключинского растекались по полу едкими лужицами.

— Пытались заминировать дверь, паршивцы, — пожаловался Лихолит, указывая на стол, где лежала какая-то коробочка с торчащими во все стороны проводками. — Даже до двух окон растяжки умудрились дотянуть…

— «Шерстневцы»? — мертвым голосом спросил Сидоровский. — А Света и все остальные… Их здесь нет?

— Живы они, живы, — успокоил его Лихолит. — И можно сказать — в полной безопасности… пока нас не поймают. Приглашают нас на ночное рандеву. Знают, сволочи, что меня на примитивную взрывчатку не поймать. Это они для вас гостинец приготовили.

Он протянул Сидоровскому листок бумаги.

— С обратной стороны двери был приклеен.

Врублевский заглянул через плечо капитана, разглядывая написанное печатными буквами послание: «Если ты читаешь это письмо, значит ты все еще жив, сукин сын. Но выигрывать вечно ты не можешь. Посмотрим, насколько хватит твоей удачи. В полночь ждем тебя у заброшенной фермы, на десятом километре. В пять минут первого сдохнет старик, в десять — баба. В пятнадцать — девчонка».

— Доигрались, — тихо сказал Сидоровский, проводя пятерней по бледному, как мел, лицу. На лбу и щеках отчетливо проступили розовые полосы. Тяжело опустился на диван, достал из кармана сигареты, трясущимися руками прикурил и, несколько раз глубоко затянувшись, спросил: — Там будет засада?

— Непременно, — подтвердил Лихолит.

— Плохо… Стрельба, драка… Они могут пострадать… Нужно вызвать милицию, оцепить район, провести операцию по освобождению…

— Если бы все было так просто, — покачал головой Лихолит. — Засада там есть, а вот заложников нет. Они ведь не законченные идиоты… Писал эту записку явно не Шерстнев, и не его недоумок-телохранитель. Узнаю этот стиль: «везет — не везет», «игра», «удача». Сдается мне, я знаю этого «игрока», а значит и комбинация не столь примитивная, как кажется на первый взгляд… Правда, и он знает, что я пойму это. Краплеными картами решили играть, котята. Только позабыли, что раздаю я, а не они. Я объявляю «ва-банк». Игра пошла по-крупному.

— Они точно живы? Вы в этом уверены?

— Я это знаю, — убежденно ответил Лихолит. — Они хотят влиять на нас с помощью заложников. Они будут беречь их и лелеять, потому что это — их единственный козырь. Если с ними что-то случится — больше им крыть нечем.

— Как же они выследили нас? — спросил Сидоровский, — Я ничего не заметил… Я хорошо выявляю слежку, я ее чувствую… А сейчас ничего не видел и ничего не чувствовал… Как они смогли узнать, где мы?

Лихолит хотел ответить, но его опередил Врублевский:

— Нас не выследили. Нас подставили. «Сдали» «шерстневцам»… Правда, Николай Николаевич? — пристально посмотрел он на Лихолита, — Ведь не было никакой слежки? Нас просто заложили. Примитивно, подло и расчетливо.

— Правда, — подтвердил Лихолит. — Заложили.

— Кто? — удивился Сидоровский. — Никто же не знал… Кто мог нас выдать?..

— Я, — сказал Лихолит. — Врублевский очень проницательный молодой человек. «Шерстневцам» нас выдал… я.

— Я не понимаю, — признался Сидоровский. — Что вы имеете в виду?

— Все очень просто, — пояснил Врублевский, — Он заранее спланировал это похищение. Он не зря потащил меня с собой на явочную квартиру ФСБ. Проработав мои связи, они смогли вычислить и местопребывания Лихолита. А так как перед этим он разозлил их до температуры кипения, они с удовольствием «сдали» нас «шерстневцам». Сегодня днем он, желая убедиться в этом, подслушал их разговоры и, увидев, что все идет по плану, увел нас на «просмотр» расправы со Смокотиным, чтобы мы ненароком не смогли помешать Шерстневу. Я все правильно рассказал, Николай Николаевич, или в чем-то ошибся?

— Нет, — заверил Лихолит. — Все верно. Потому-то я и знаю, что с художником и девушками все в порядке. Можно сказать, что гарантии их неприкосновенности я получил лично от Шерстнева.

Не сводя глаз с невозмутимого лица Лихолита, Сидоровский потянулся за пистолетом.

— Не советую, — пренебрежительно поморщился Лихолит. — Сейчас — не советую. Иначе ты подставишь под удар их жизни. Я знаю как их спасти, а ты — нет…

Трясущимися руками Сидоровский наконец сумел вытащить пистолет, передернул затвор, досылая патрон в патронник, и поднял руку, целясь Лихолиту между глаз.