Сергей Степанов - Что написано на роду? Сценарий вашей судьбы

В чем же состоял эксперимент? По официальной версии он был посвящен исследованию процессов научения. От испытуемого требовалось решать задачи возраставшей трудности. Для участия в эксперименте были привлечены добровольные помощники. Им надлежало следить за успешностью решения задач и в случае неудачи наказывать испытуемого ударом электрического тока (изучению якобы и подлежало влияние наказания на научение).

Строгость наказания постепенно возрастала. Для этого перед помощником была размещена приборная панель с 30 рубильниками, а над каждым из них – ярлычок с указанием силы разряда, начиная с минимального в 15 вольт и кончая максимальным в 450 вольт. Дабы помощник отдавал себе отчет в своих действиях, ему перед началом опыта давали возможность испытать на себе силу удара в 45 вольт.

После инструктажа испытуемого привязывали к устройству, напоминавшему электрический стул, провода от которого вели к приборной панели. В ответ на высказанное испытуемым беспокойство по поводу его не совсем здорового сердца экспериментатор хладнокровно заверял: “Хотя сами удары током могут быть очень болезненными, устойчивого поражения тканей они не вызовут”. И эксперимент начинался.

После нескольких успешных решений ученик начинал делать ошибки. Следуя полученной инструкции, помощник экспериментатора с каждой новой ошибкой опускал новый рубильник. На пятом ударе – в 75 вольт – испытуемый начинал стонать от боли, а при 150 вольтах умолял остановить эксперимент. Когда напряжение достигало 180 вольт, он кричал, что больше не в силах терпеть боль. Если помощник испытывал колебания, присутствовавший тут же экспериментатор бесстрастно призывал его продолжать экзекуцию. По мере приближения силы разряда к максимуму можно было наблюдать, как испытуемый, уже даже не пытаясь решить задачу, бьется головой о стену и умоляет его отпустить. Поскольку такая реакция никак не может быть признана удовлетворительным решением, следовало новое наказание.

Возникает невольный вопрос: кто позволил психологам творить такое бесчинство? На самом деле никто никого не мучил. Роль испытуемого исполнял профессиональный актер, который лишь разыгрывал страдание. Настоящим же испытуемым выступал добровольный помощник экспериментатора. Именно его поведение подлежало изучению. Стэнли Милгрэм хотел выяснить: до какой степени жестокости может дойти человек, если его действия санкционированы авторитетом.

Предварительно он попросил группу известных психиатров дать прогноз относительно возможных результатов эксперимента. Все сошлись во мнении, что от силы процентов двадцать испытуемых, видя явные страдания жертвы, перейдут рубеж в 150 вольт. Таких, кто доведет силу удара до максимума, по общему мнению, среди нормальных людей вообще не найдется. Ну, может быть, один процент.

Реальные результаты полностью опровергли этот прогноз. 65 % испытуемых Милгрэма назначили своей жертве максимальное наказание!

Комментируя эксперимент, Милгрэм с горечью заметил: “Если бы в Соединенных Штатах была создана система лагерей смерти по образцу нацистской Германии, подходящий персонал для этих лагерей легко можно было бы набрать в любом американском городке”.

Аналогичные эксперименты, проведенные как в США, так и в других странах (Австралия, Иордания, Испания, Германия), позволили утверждать, что выявленная Милгрэмом закономерность носит универсальный характер.

В нашей стране эти результаты принято было комментировать в том аспекте, что, мол, загнивающее буржуазное общество способствует глубокой моральной деградации. Повторить эксперимент советские психологи не решались. Да и к чему, когда многие еще не очень старые люди помнят подобный глобальный опыт в масштабах всей страны? В любом уголке мира, когда власть предержащим приходит охота поучить кого-то методом кнута, недостатка в палачах не возникает. Если доходит дело до справедливой расплаты, оправдания одни и те же: “Время было такое”, “Нас так учили”, “Мы исполняли свой долг…” Впрочем, чаще всего и оправдываться не приходится.

Правда, одна из модификаций эксперимента оставляет какую-то надежду. Когда экспериментатору в помощь брали трех ассистентов, и двое из них – “подсадные” – отказывались следовать бесчеловечному приказу, то и третий – настоящий испытуемый – к ним присоединялся. Пример порядочного и гуманного поведения почти любого заставляет взяться за ум. И это обнадеживает.

“Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины…” Никто из нас не обладает поэтическим даром Данте, однако многим в известную пору жизни приходит в голову мысль, с которой великий флорентиец начал свою “Божественную комедию”. Понятия “кризис среднего возраста” или “кризис середины жизни” в лексиконе интеллектуалов приобрели не меньшую популярность, чем “эдипов комплекс” или “кризис идентичности”, хотя мало кто толком представляет, что же это такое на самом деле. Согласно распространенному мнению, кризис среднего возраста – это всплеск душевных терзаний, который каждому из нас на сорокалетнем рубеже надлежит испытать. И многие действительно испытывают. Иные, уверовав в неотвратимость этого испытания, мнительно прислушиваются к малейшим симптомам кризиса и, как всегда бывает в подобных случаях, обязательно их в конце концов находят. На этом фоне начинаешь чувствовать себя белой вороной, если твой сороковой день рождения не отмечен никакой душевной смутой. Многие просто испытывают неловкость оттого, что перешагнув сорокалетний рубеж, так и не смогли отыскать в своем мироощущении ни намека на кризис. Однако их пример убеждает: пресловутый кризис – это явление не универсальное, возникает оно далеко не у каждого и не может быть строго увязано с определенным возрастом. Возникновение данного кризиса и характер его протекания обусловлены, во-первых, индивидуальными чертами человека, во-вторых – неповторимыми особенностями его жизненного пути.

Психологи давно заметили, что кризисы – это закономерные этапы развития личности. Слово “кризис” пришло к нам из греческого языка, и означает оно вовсе не “трагедию” или “катастрофу”, как многие почему-то считают, а “перелом”, “поворотный пункт”. Само появление человека на свет представляет собою кризис – переход из одного состояния, внутриутробного, к другому, в котором предстоит провести всю последующую жизнь. Все детство и юность – непрерывная череда кризисов, когда взрослеющий ребенок находит себя все в новых и новых качествах – учится ходить, говорить, осознает себя самостоятельной, неповторимой личностью. Самый яркий кризис приходится на подростковый возраст, когда человек уже “вырос” из детства, но еще не дорос до уровня взрослого и не признан старшими за равного. Многие переживают этот кризис обостренно, болезненно, из-за чего подростковый возраст часто называют трудным. Впрочем, опытные педагоги знают – трудным этот возраст бывает далеко не у всех. Если родители не подавляют растущую самостоятельность сына или дочери, а разумно позволяют подростку принимать на себя ответственность за собственное поведение, то и подростковый кризис не принимает нежелательных форм. В конце концов взрослыми становятся все. Но одни ради этого проходят сквозь слезы, скандалы, бестолковое бунтарство, другие взрослеют спокойно, несуетливо, даже радостно, обретая силу с каждым своим успехом и учась на неизбежных ошибках (задача старших – не уберечь дитя от ошибок, ибо это невозможно, а позаботиться, чтобы эти ошибки не приводили к тяжелым травмам, телесным и душевным).

Нечто подобное, по большому счету, еще не раз происходит с человеком, но наиболее ярко – на середине жизненного пути. Подобно подростку, который расстался с детством и стоит на пороге взрослой жизни, человек в возрасте около сорока расстается с молодостью и вступает в новую пору – пору подлинной зрелости. Разница в том, что подросток спешит поскорее перестать быть ребенком и с надеждой смотрит в будущее, а взрослый неохотно перестает быть молодым и невольно подводит итог прожитым годам. Первому кажется, что все самое хорошее впереди, и он сердится, если старшие не спешат его допускать к своим привилегиям. Второй, наоборот, опасается, что все самое хорошее – позади. А если к тому же этого хорошего было не так уж много, то итог получается грустный. Надежды на будущее тают на глазах. В этом и состоит пресловутый кризис среднего возраста. Одних он вгоняет в тоску, даже в депрессию, нередко – в запой, а иногда и толкает свести счеты с жизнью (по числу попыток самоубийства сорокалетние уступают только подросткам). Другие пытаются заново найти себя. Разочаровавшись в привычной работе, семье, даже в родине, судорожно ищут себе новую, другую, чтобы таким образом заново пережить молодость. Удается это единицам, большинство ломаются.