Элифас Леви - Учение и ритуал высшей магии. Том 2

Пентаграмма освящается четырьмя элементами: магическая фигура выдыхается пять раз. Затем опрыскивается святой водой и высушивается дымом пяти благовоний, (а именно, ладана, мирра, алоэ, серы и камфары), к которым может быть добавлено немного белой смолы и серой амбры. Пять дыханий сопровождаются произнесением имен, принадлежащих пяти демонам, это: Габриэль, Рафаэль, Анаэль, Сама-эль и Орифэль.

После этого пантакль располагают последовательно в направлении севера, юга, востока, запада и центра астрономического креста, произнося в то же время, одну за другой, согласные святой тетраграммы и, затем, полутоном, благословенные буквы Алеф и волшебные Тау, объединенные в каббалистическом имени Азот.

Пентаграмма может быть расположена на алтаре благовоний и под треножником воскрешений. Оператор должен также надеть знак макрокосма, который состоит из двух пересекающихся и налагающихся треугольников. Когда дух света пробужден, голова звезды — т. е. один из ее концов — должна быть расположена по направлению к треножнику воскрешений, а два нижних конца — по направлению к алтарю благовоний. В случае же работы с духами употребляется противоположное направление, но тогда оператор должен быть настороже, располагая конец плети или меча на верхушке пентаграммы.

Мы уже указали, что эти знаки являются действующим знаком воли. Итак, слово воли должно быть дано в своей завершенности, так, чтобы оно могло быть преобразовано в действие; одна небольшая небрежность — невнятно произнесенное слово или плохо выполненная обязанность — искажают весь процесс, напрасно растрачивая все силы оператора. Следовательно, мы должны либо полностью воздерживаться от магических церемоний, либо скрупулезно и точно выполнять их.

Пентаграмма, выгравированная на стекле при помощи электрической машины, также оказывает большое влияние на духов и мучит фантомы. Старые маги чертят знак на своем пороге, чтобы не дать злым духам войти, а добрым — выйти. Это принуждение исходит из направлений лучей звезды. Два луча внешней стороны уводят злых; два луча внутренней стороны захватывают их; и всего лишь один луч внутренней стороны держит в плену добрых духов. Все эти магические теории, основанные на учении Гермеса и на аналитических выводах науки, неизменно подтверждались видениями людей, подверженных экстазу и припадкам эпилептиков, заявляющих, что в них вселились духи. G, чье масонское место в середине Пылающей Звезды, означает Гностицизм и Возрождение — два священных слова древней каббалы. Она значит также — Великий Архитектор, так как в пентаграмме на каждой стороне представлена как А. Располагая ее таким образом, чтобы два луча оказались восходящими, а один внизу, мы сможем увидеть рога, уши и бороду иерархического козла Мендеса, и тогда она становится знаком адских заклинаний.

Аллегорическая звезда магов — не что иное, как магическая пентаграмма; и те три короля, сыновья Зороастра, приведенные Пылающей Звездой к колыбели микрокосмического Бога, символизируют каббалистическое и магическое начало христианской доктрины. Один из них белый, другой черный, а третий коричневый. Белый король предлагает золото — символ света и жизни; черный король дарит мирру — образ смерти и тьмы; коричневый король жертвует ладан — эмблему примиряющего учения о двух началах. Затем они возвращаются в свои владения другой дорогой, чтобы показать, что новый культ — это всего лишь новый путь, ведущий человека к одной религии, которая представляет собой религию священной триады и излучающей пентаграммы.

К самому христианству можно применить такие слова Исайи: «Как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы!»

Но пентаграмма, оскверненная людьми, горит, всегда чистая, в правой руке Слова истины, и вдохновенный голос обещает ему, что ослабит влияние Утренней звезды — торжественное обещание не сдаваться звезде Люцифера.

Все тайны магии, все символы гностицизма, все фигуры оккультизма, все каббалистические ключи пророчества суммированы в пентаграмме, которую Парацельс провозгласил величайшим и наиболее могущественным из всех знаков.

И стоит ли удивляться тому, что каждый маг верит в реальное влияние, производимое знаком на духов всех рангов? Тот, кто ни в грош не ставит знак креста, дрожит перед звездой микрокосма. И наоборот, осознавая упадок силы воли, маг обращает свой взор к этому символу, берет его в свою правую руку и чувствует себя вооруженным интеллектуальным всемогуществом, но при условии, что он в действительности король, достойный быть ведомым звездой к колыбели божественного воплощения; при условии, что знает, смеет, желает и хранит молчание; при условии, что он хорошо знаком с использованием пантакля, кубка, плети и меча; и, наконец, при условии, что бесстрашный взгляд его души соответствует тем двум глазам, которые всегда представляет открытыми восходящий конец нашей пентаграммы.

Для приобретения магической силы, как мы уже говорили, необходимы две вещи: освобождение воли из рабства и обучение ее искусству властвовать. Независимая воля представлена в наших символах в образе женщины, сжимающей голову змия, и светящегося ангела, который пленил и удерживает дракона пикой и каблуком.

Вся магическая работа состоит в нашем освобождении от колец древнего змия, в том, чтобы поставить ему ногу на голову и направить ее куда мы пожелаем.

«Я дам тебе все королевства земли, если ты падешь ниц и будешь поклоняться мне», — говорил этот змий в мифах Евангелия. Посвященный мог бы ответить: «Я не встану перед тобой на колени, это ты склонишься у моих ног; ты ничего не дашь мне; но я буду использовать тебя и возьму то, что мне нужно, так как я твой господин и повелитель» — ответ, который в завуалированном виде содержится в словах Спасителя.

Мы уже сказали, что не существует дьявола как личности. Его имя свидетельствует о неправильно направленной силе. Одическое или магнетическое течение, образованное цепью порочных желаний, формирует этот злой дух, который в Евангелии называется «легион». И это именно тот дух, который низверг свиней в море — другая аллегория притяжения, применявшаяся к существам с низшими инстинктами, слепыми силами, которые могут быть приведены в действие вследствие ошибки и злой воли. Этот символ можно сравнить с символом превращенных в свиней колдуньей Цирцеей товарищей Одиссея. Обратите внимание на то, что было делано Одиссеем для того, чтобы предохранить себя и освободить своих товарищей: он отказался от чаши очарования и повелевал колдуньей при помощи меча.

Цирцея — это человеческая природа со всеми ее удовольствиями и приманками; мы должны победить ее для того, чтобы наслаждаться ею. Таково значение мифов Гомера, этих священных книг Древней Эллады, которые содержат все тайны восточного посвящения.

Медиум от природы является, следовательно, всегда действующим и всегда соблазняющим змием праздных желаний, которым мы должны противостоять при помощи постоянного подчинения. Влюбленные, прожорливые, вспыльчивые или ленивые маги чудовищны. Маг думает и желает; он ничего не любит по требованию; он ничего не отвергает в запальчивости. Последние слова означают пассивное состояние, а маг постоянно активен, неизменно победоносен. Достижение реализации этого является сутью восточных наук: так, когда маг творит себя, Великая работа является выполненной, по крайней мере в том, что касается причины действия и инструмента. Великий Посредник или естественный посредник человеческого всемогущества не может быть побежден или управляем сверхъестественным посредником, который является освобожденной волей.

Архимед потребовал точку опоры вне мира, чтобы сдвинуть мир. Точка опоры мага — это интеллектуальный кубический камень, Философский Камень Азота — учение об абсолютном смысле и всеобщей гармонии вследствие притяжения противоположностей.

Желать сильно, желать долго, желать всегда, но никогда не желать страстно задним числом — таков секрет силы, и в этом заключается тайна магии, которую Тассо представляет в виде двух рыцарей, которые приходят, чтобы освободить Ринальдо и развеять чары Армиды. Они противостоят как соблазнительным нимфам, так и ужасным диким зверям. Они царят без желаний и без страха, и поэтому они доживают до своего конца.

Следует ли из этого, что истинный маг внушает больше страха, чем любви? Я не отрицаю этого, и пока познаются сладости благ жизни, воздавая должное милостивому духу Анакреона и его, полной цветения, поэзии любви, я приглашаю достойного уважения ярого сторонника удовольствий вспоминать трансцендентальные науки лишь как предмет любопытства и никогда не приближаться к магическому триподу: великие действия науки смертельны для чувственного удовольствия.