Олег Радзинский - Суринам

Неожиданно он оказался в тени: это Ома накрыла его своим зонтиком. Он взял у неё зонт и поднял повыше, чтобы тени хватило для двоих. Они пошли рядом, держась близко друг к другу. Адри ушла вперёд; она всегда очень быстро ходила, и Илья следил, как поля её белой парижской шляпы плывут сквозь толпу.

Ома сказала Илье что-то по-голландски, и он кивнул в знак согласия. Было хорошо под зонтиком и сознавать, что скоро они вернутся в большой, устроенный дом, который здесь все знают и который даже не нуждается в адресе. В этом знании были надёжность и ощущение принадлежности.

Они завернули за угол, следуя за белой шляпой, и увидели Адри. Она стояла перед странным сооружением, похожим на театральную декорацию: задняя и боковые стены, сколоченные из листов фанеры, крышек ящиков и кровельного железа, заканчивались открытым пространством. Передней стены не было вовсе, словно смотришь из зрительного зала на декорации комнаты на сцене.

Внутри комнаты стояло несколько ящиков; на одном сидел старый мужчина с иссиня-чёрной кожей, в длинных брюках и фетровой шляпе с дырками по бокам. Больше на нём ничего не было. Мужчина курил длинную самодельную сигару. Над ним кружился рой мух.

У задней стены лежали пустые мешки, на которых спали трое голых детей. Посреди комнаты была железная бочка с прорезанным квадратным отверстием посередине. В отверстии горел огонь, на бочке стояла большая жестяная банка; в ней молодая женщина в длинном жёлтом платье варила еду.

Крышей — такой низкой, что женщина стояла пригнувшись — служили листы кровельного железа. На крышу были закинуты пустые мешки, которые, понял Илья, ночью спускались вниз и использовались как четвёртая стена, отделяя жильё от улицы. На одном из мешков Илья прочёл полустёртую надпись: Sucre.

Адри о чём-то расспрашивала женщину на срэнан-тонго; та показала на детей и засмеялась. Адри говорила очень медленно, неуверенно, поправляя себя, и обрадовалась, что пришла Ома. Ома села на один из ящиков внутри комнаты, и женщина молча налила ей воды из большой зелёной бутылки в банку из под пепси с отрезанным верхом. Она посмотрела на Илью и что-то сказала мужчине.

Тот и сам уже глядел на Илью с интересом. Илья подумал, что, может, они никогда не видели белых, но решил, что это ерунда. Неожиданно разговор изменился: оба, мужчина и женщина, стали в чём-то убеждать Ому, показывая на Илью время от времени. Женщина оставила готовку и шагнула к Илье. Теперь она стояла рядом, почти вплотную, и казалось, смотрела мимо него и что-то там видела.

Старик встал и тоже подошёл к Илье. Они были одного роста, хотя старик казался выше из-за шляпы. У него росла жидкая борода одного цвета с кожей. Старик был очень мускулист и совершенно не стар. От него пахло потом, давно не мытым телом и крепкими сигарами. Он тоже смотрел мимо Ильи. Потом старик повернулся к Оме и начал говорить, долго и протяжно, описывая руками окружности в воздухе.

Илья заметил, что он часто повторяет одно и то же слово, которое Илья не мог разобрать, что-то похожее на нсеке.

Женщина бросилась к детям и закрыла их собой, будто пыталась защитить от Ильи. Затем она показала на Адри и сказала Оме что-то быстрое, как брошенный в окно камень.

Ома сидела спокойно, словно не могла слышать сказанных ей слов. Вдруг она резко поднялась. Старик замолчал. В наступившей тишине было слышно, как, лопаясь, булькало варево в жестяной банке на самодельной плите. Ома поставила воду на ящик и пошла к выходу. Она раскрыла зонтик и коротко позвала Адри. Та молча взяла Илью за руку и, не оглядываясь, повела его прочь.

Через несколько шагов, придя в себя, Илья обернулся, чтобы попрощаться с этой странной семьёй. Он увидел, что оба, мужчина и женщина, смотрят им вслед. В вытянутой руке, отставив её как можно дальше, женщина держала банку, из которой пила Ома. Затем она размахнулась и выбросила банку на улицу. Банка долго летела, и из неё белесым веером — белее, чем воздух — выплескивалась вода.

Ома шла почти бегом, так что Адри и Илья еле за ней поспевали. Никто не разговаривал, хотя Илья заметил, что Адри несколько раз улыбнулась. Она всё ещё держала его за руку.

— Что случилось? — спросил Илья. — Я их чем-то обидел? Может, вернуться и извиниться?

Адри лишь сжала его руку. Скоро они были у машины. Ома села на переднее сиденье и сказала шофёру одно слово:

— Хасьенда.

— В чём всё-таки дело? — продолжал спрашивать Илья. — Кто эти люди?

— Подожди. — Адри заговорила с Омой по-голландски. Она явно что-то спрашивала или просила. Ома лишь мотала головой и говорила: «Nr, niet nu». Илья уже знал, что это значит: «Нет, не сейчас». Наконец Ома сдалась и махнула рукой, как бы говоря: «Делай что хочешь».

Адри повернулась к Илье. Она внимательно смотрела на него, разглядывая, словно видела в первый раз. Потом потянулась и поцеловала в губы.

— И?.. — спросил Илья. — Что это было?

— Эти люди — маруны. — Адри погладила Илью по щеке. — Они сказали, что ты нэнсеке. Оборотень.

ИЛЬЯ не знал, кто такие маруны. Адри объяснила, что так в Южной Америке — от испанского cimarones, непокорённый, — называют бежавших с плантаций африканских рабов и их потомков. В Суринаме в старое время наказание за побег было простым и варьировалось лишь в зависимости от настойчивости беглеца: на первый раз беглому рабу ампутировали левую руку, на второй — обе ноги. Третьего раза, как правило, не бывало: с ампутированными ногами бежать нелегко.

Все маруны были колдуны; это знал каждый суринамец. Они продолжали жить в мире незримого, неявного, скрытого. Они умели летать и управлять природой. Они могли убивать врагов без оружия. Их обряды оставались тайной, скрытой от чужих. Их верховный бог, Гаан Гаду, не являл себя людям; он использовал меньших богов, Куманти, для манифестации своей воли. Если шаман служил одному из Куманти, он мог становиться животным, подвластным этому божеству.

Так, прадед мистера Рутгелта, сын пойманной девочки-марунки и плантатора-португальца, был человеческим медиумом Куманти-Джебии и, когда возникала необходимость, превращался в пуму. Когда необходимости не было, он помогал отцу управлять плантацией и предпочитал светлые шляпы с лентами.

Ома собрала всю семью на Семейной террасе, как только они вернулись. Илья сидел в дальнем конце веранды отдельно. Он пил холодный домашний лимонад. Лимонад был настоящий: в нём плавала мякоть лимона. Лимонад приносили в длинном кувшине и разливали в высокие матовые стаканы с монограммами. На серебряном подносе рядом с кувшином лежали стеклянные трубочки дымчато-синего цвета; один конец у трубочек был чуть сплющен, другой круглый. Пить полагалось из сплющенного конца.

Разговор шёл по-голландски. Сначала Адри переводила, потом перестала, и Илья сидел, бесполезно вслушиваясь в поток «х» и «г» голландской речи, заполнившей веранду.

Он знал, что Ома требовала показать его Ам Баке, который, как объяснила Адри, был семейным колдуном Рутгелтов.

Семейный колдун, сказала Адри, это как семейный врач: он «смотрит» каждого члена семьи и проводит для него те обряды, что нужны лично ему. Раз в год он проводит общий обряд для всей семьи, чтобы её не покинули здоровье, богатство, удача. С ним советуются во время сомнений и трудностей, к нему приходят в болезни. Ам Баке был марун из племени бони, что жило вдоль границы с Французской Гвианой. Он пришёл оттуда в Парамарибо, когда Ома была маленькой. Ам Баке оставался такого же возраста, как и был, только растолстел и женился.

Илья сидел и слушал чужую речь. Ему было хорошо на этой веранде. Он не очень понимал, из-за чего весь переполох и что тут обсуждать, но его никто и не спрашивал. Из тёмной, прохладной глубины дома вышел мастиф, который хотел лечь на своё обычное место рядом с креслом Омы, но Ома оттолкнула его босой ногой, словно это он был оборотень. Мастиф шумно вздохнул и побрёл в дальний угол веранды, к Илье. Он безразлично взглянул на Илью и тяжело лег на пол из светлого камня. Неровные каменные плиты были испещрены оспинами дыр, и сквозь них было видно структуру горной породы.

Говорила Адри. Она стояла посреди террасы — высокая, тонкая, длинноногая, в коротких белых шортах; своя — и такая недоступная. Илья всё ещё не мог привыкнуть, что он физически владеет её телом. Что имеет на неё право. Он подумал о тех вещах, что она делает с ним по ночам, и желание жаркой дрожью скользнуло в низ живота.

Адри — для Ильи — говорила по-английски. Она была против визита к Ам Баке. Она говорила что-то, что Илья не мог понять. Но что она не хочет, чтобы его показывали колдуну, Илья понял.

Илью удивляло, что все серьёзно обеспокоены тем, что сказали никому не известные люди на рынке. Маруны они или нет, что им верить. И почему оборотень? Он решил вмешаться в беседу.