Рудольф Штейнер - Внутреннее существо человека и жизнь между смертью и новым рождением

Мы видим, что дело касается чего — то совершенно определенного в вопросе об условиях в духовном мире. В духовном мире дело не в том, чтобы собирать познания, сведения, как здесь на физическом плане: дело в том, чтобы даже умалять, уменьшать эти познания, для того, чтобы превращать познавательную силу в жизненную силу. В духовном мире нельзя быть исследователем в том смысле, как им можно быть в физическом мире, там это было бы весьма неуместно. Потому что знать там можно все: там все находится вокруг нас. Дело там заключается в том, чтобы можно было, имея перед собой знание, имея перед собой познание, развивать волю и ощущение, чтобы можно было в отдельных случаях из всей сокровищницы своего воления выявить именно то, благодаря чему можно было бы использовать мудрость, потому что иначе можно задохнуться, задохнуться в мудрости. Таким образом, если здесь в физическом мире дело заключается в мышлении, там, в духовном мире дело в соответствующей выработке воли, ощущающей воли, той воли, которую, исходя из мудрости, подготовляет реальность, формирует ее, той воли, которая становится творческой силой, своего рода создающей силой. Дух мы имеем там, как здесь природу: привести Дух к природе — это наша задача.

Прекрасное изречение сохранилось в теософской литературе первой половины 19‑го столетия от Оттингера, который жил в Вюртемберге и был настолько продвинут в своем духовном развитии, что по временам мог совершенно сознательно являться помощником духовным существам, то есть душам, не находящимся на физическом плане. Он отчеканил замечательное изречение, которое чрезвычайно красиво и чрезвычайно верно: «Природа и образ природы являются концом духовной творческой силы» То, что я теперь сам выработал из духовного мира, это заключается в этом изречении. В духовном мире творческая сила стремится к тому, чтобы то, что кипит и вздымается в премудрости, поднять к реальности. Как здесь извлекают из физической реальности мудрость, так там это делают наоборот. Там задача состоит в том, чтобы из мудрости создать реальность, изжить в реальности то, что там заключается в мудрости. Концом божественных путей является оформленная действительность.

Мы видим, таким образом, что дело заключается в пронизанном волей чувствовании, в пронизанной чувством воле, которые превращаются в созидающую силу, в творческую силу, которую мы там, в духовном мире, должны применять так, как мы здесь в физическом мире должны напрягать усилия в нашем исследовательском мышлении, чтобы прийти к мудрости в физическом мире.

Вопрос заключается в том, чтобы для этой возможности в духовном мире мы правильно развивали наше чувствование и мышление, чтобы мы к этому уже здесь, на физическом плане, подготавливались таким образом, какой является правильным для современного периода времени, потому что все происходящее в духовном мире между смертью и новым рождением является следствием того, что совершается в физическом мире между рождением и смертью. Правда, духовный мир настолько отличен от нашего, что мы должны приобретать себе совершенно новые представления и понятия, если хотим его понять, однако все же: как причина и следствие они связывают друг друга. Только тогда мы понимаем связь между духовным и физическим, если мы действительно познаем их как связь между причиной и действием. Подготавливаться мы должны в физическом мире, и потому мне хотелось бы теперь немного остановиться на вопросе: как нам подготовляться в современном периоде надлежащим образом на физическом плане, чтобы иметь достаточно внутренних импульсов в духовном мире — войдем ли мы в него путем посвящения или через врата смерти, — чтобы действительно обладать духовной ударной силой для извлечения из мудрости того, что нам необходимо, чтобы извлекать реальность из струящейся, волнующейся мудрости? Откуда взять нам эту силу? И всегда вопрос заключается в том, чтобы мы в наш период времени отвечали на эти вещи. В те времена, когда люди создавали, первые, самые изначальные источники, так называемых, мотивов сказаний, тогда было иначе.

Откуда притекает к нам, однако, такая душевная сила в современном периоде времени? Чтобы подойти к ответу я бы хотел указать следующее: можно проследить различные философии и у отдельных философов проследить тот способ, каким они приходят к понятию Бога. Ясно, что, найдутся такие философы, обладающие достаточной глубиной, чтобы убедиться из самого мира, что можно говорить о пронизывающем мир Божественном. В 19‑м веке достаточно взять хотя бы только Лотце, который в своей религиозной философии старался создать нечто, стоящее в полном созвучии с остальной его философией. Но можно было бы взять и других философов, которые тоже были достаточно глубоки, чтобы иметь религиозную философию. Одну особенность можно отыскать у всех этих философов, одну определенную особенность. Эти философы, мысля, проникают своими соображениями с физического плана к Божественному, они думают, исследуют философским способом и приходят к тому — как мы это именно видим у Лотце, — что явления и сущности мира связаны воедино божественным основанием, которое все насквозь пронизывает и все приводит в известную гармонию. Если, однако, ближе подойти к таким религиозным философам, то можно заметить, что все они имеют всегда одну особенность. Они именно приходят к одной Божественной Сущности, Которая все пропитывает и пронизывает, и когда приглядишься к этой Божественной Сущности, к этому Богу философов, то приходишь к заключению, что Он приблизительно тот Бог, Которого, скажем, еврейская или, главным образом, христианская религия, называет БОГОМ ОТЦОМ. К этому может прийти философия, она может созерцать природу и быть достаточно глубокой, чтобы не отрицать пустоголовым материалистическим образом все божественное, она может прийти к божественному, приходит, однако, тогда к Богу Отцу. Если проследить философов, то можно совершенно точно показать, что простая философия, как мыслящая философия, ни к чему иному вообще не может привести, как только к монотеистическому Богу Отцу. Если у отдельных философов, например у Гегеля и других, выступает Христос, то Он исходит не из философии — это можно доказать — Он перешел из позитивной религии. Они знали, что позитивная религия имеет Христа, и они могли говорить о Нем. Разница в том, что Бога Отца можно найти в философии, Христа никакая философия не дает возможности найти путем мыслительных созерцаний. Это совершенно невозможно. Это положение я советовал бы вам хорошенько взвесить и много над ним поразмыслить, и если его хорошенько понять, то оно ведет к чрезвычайно значительной глубине человеческих исканий и душевных стремлений. Оно, однако, конечно стоит в связи кое с чем, что в христианской религии находит даже весьма красиво — символическое, картинное выражение. А именно, благодаря тому, что отношение этого другого Бога, Христа, к Богу Отцу принимается как отношение Сына к Отцу, это весьма значительно, хотя это лишь символ. И интересно то, что Лотце, например, ничего не может с этим сделать. Что этот символ не может быть принят дословно, само собой разумеется, говорит Лотце: потому что, — думает он, — один Бог не может быть Сыном другого Бога. Но в этом символе заключается нечто весьма показательное. Между Отцом и Сыном существует нечто в роде отношения причины к следствию, потому что в Отце нужно искать причину Сына. Сына не было бы, если бы не было Отца — причина и следствие. Но человек, который потенциально может иметь сына, имеет также, конечно, возможность и не иметь сына, он может быть бессыновным. Он остался бы при этом тем же человеком. Причиной является человек «А», следствием — человек «В» — сын. Однако, действие есть свободный поступок, действие вытекает из причины как свободный поступок. Поэтому необходимо, когда изучают причину и ставят ее в связь с действием, интересоваться не только существом причины: потому что этим еще ничего не сделаешь, но необходимо спросить, действительно ли причина причиняет, в этом то и заключается дело. Философия имеет ту особенность, что она прядет нить мыслей, один член развивается из другого, в предшествующем ищется последующее. Как философы они правы, но при этом они никогда не придут к отношению, получающемуся, когда принимают во внимание, что причина совершенно не обязана причинять. По своей сущности, причина может оставаться тем же, независимо от того, причиняет ли она что — либо как причина или нет. Это ничего не меняет в существе причины. И вот это многозначительное обстоятельство выявляется нам в символе Бога Отца и Бога Сына, — что Христос привходит к Богу Отцу как свободное творение, как творение непосредственно не вытекающее из него, а стоящее рядом с предшествующим творением как свободный акт, который имеет возможность и не быть. Творение, которое, не потому дано миру, что Отец должен был дать миру Сына, но Сын дан миру как свободный акт, благодаря милости, свободе, любви, которая отдает себя свободно в своем творении. Поэтому никогда нельзя будет тем же способом, каким приходят к Богу Отцу, подобно философам, прийти также и к Богу Сыну, к Христу. Чтобы прийти ко Христу, необходимо к философской истине присовокупить истину веры или, так как время веры все больше и больше проходит, присовокупить другую истину, полученную ясновидческим исследованием, которое тоже, как свободный акт, должно развернуться в человеческой душе.