Владимир Шмаков - ОСНОВЫ ПНЕВМАТОЛОГИИ

Таковы главнейшие черты основных типов миросозерцания и экстаза, свойственные началам Аполлона и Диониса. Будучи взаимно противоположны, они органически дополняют друг друга до целого. В отдельности сознание их может воспринимать лишь до некоего предела, за которым начинается неустранимость безумия и даже смерти. Уже древний миф об Эврипиле13 (EvpvnvAcH;) повествует, что от дионисийского безумия можно излечиться только через силу Аполлонову. Пресыщенная творческой силой жизни Диониса, душа человека может найти успокоение только в использовании этих богатств в конкретном творчестве — царстве Аполлона. Но точно так же приближение к одному только пламенеющему свету Аполлона иссушает душу, и она должна восстанавливать свои силы в животворящих водах Диониса. И горе тому, кто пренебрежет извечным законом двойственности! Как бы ни' были велики его силы, они будут сломлены и раздавлены, и лишь стезею тяжких страданий он сможет искупить свою ошибку.

Всякая двойственность в мире раскрывает путь. Ноуменальные принципы проявляются в феноменальной природе через посредство идей. Все идеи антиномичны, и именно возрастающие степени органической сопряженности их полюсов устрояют эволютивную лестницу конкретных состояний от хаоса до идеального космоса. Всякий путь сопряжен с двумя парами бездн — по одной в начале и в конце. Эти бездны соответствуют впадению в одностороннее утверждение как того, так и другого полюсов антиномии. Нижние бездны возникают при феноменальной односторонности, а верхние — при ноуменальной. Будучи лишь извращением естества, а не самостоятельными quasi-реальностями, эти бездны персонифицировались в образе демонов. Выше мы наметили вкратце инфернальные искажения Аполлона и Диониса — их нижние бездны. Для большей отчетливости поясним их несколько подробнее.

Нижняя бездна Аполлона — Мефистофель — возникает при одностороннем утверждении оформляющего начала Аполлона в приложении к конкретно-эмпирическому миру. Начало реализующее начинает пониматься началом единственно творческим, а принцип формы — принципом бытия. Внутренний смысл содержания уступает место смыслу формальному, а стремление к гармонии индивидуальных живых единств замещается погоней за иллюзорной стройностью абстрактных соотношений. Механизм систематики из служебного положения превращается в самодовлеющий смысл, единственно способный дать оправдание всему. Все не входящее в эти узкие рамки не только отвергается, но за ним отрицается даже самая возможность существования. Вся иррациональная сторона как человеческого существа, так и природы, все сверхи подсознательные силы и процессы уничижаются и объявляются не существующими вовсе. Это есчъ крайняя гипертрофия рассудка и полное отрицание мистики. Но это непомерное возвеличение значения разума и кажущееся торжество над мистическим началом в действительности приводят к обратному результату. Отрекшись от глубинных веяний Диониса, разум утрачивает и в себе самом протяжение глубины, перестает воспринимать различие уровней иерархии, становится плоским в прямом и образном значениях этого слова. Его собственное содержание бесконечно обедняется, ибо возбуждающие его деятельность данности опыта здесь ограничиваются пределами конкретно-эмпирического мира, высшие же потенции разумного начала остаются вовсе невыявленными за отсутствием требований, рождающихся из соответствующего опыта. Это влечет за собой невозможность интеллигибельного восприятия перспективы мира — его синархического строения. Парализуется способность распознания удельной ценности единичных форм, и все их многообразие оказывается обесцвеченным и лишенным общей организации. Утверждение каждой формы в отдельности и всякое их сопряжение в системы утрачивают всякий живой смысл, становятся спекуляцией, не имеющей никакого высшего оправдания. Итак — крайняя односторонность утверждения разума приводит не только к уклонению от его истинного призвания, но и к полному самоуничтожению. При наивысшем развитии человека здесь могут торжествовать лишь: гибкость мысли, парадоксальность построений, все-обесценивающий софизм, все уничтожающая едкая ирония. Отрезав себя от всех источников жизни, человек выходит из-под власти страстей, но не благодаря победе над ними, а в силу отрешения от них. Отсюда первое проклятие — безжизненность, неистовое одиночество, безотрадность и бесцельность жизни. Кристальная ясность Аполлона вырождается в окостенение заживо, в омертвение всего существа. Все вырабатываемые яды обрушиваются на самого человека — возникают презрение ко всему и не дающая удовлетворения искусственно поддерживаемая гордыня, ибо без нее овладевает мрачное отчаяние. Отрешение от мистического начала влечет за собой и второе проклятие — полное непонимание жизни и ее законов. Формальный рассудок постоянно убеждается в своей отчужденности от действительности, в бессилии понять настоящее, а тем паче предугадать будущее. В результате — растет злоба на самого себя, и проклятия окружающему переносятся и на собственное жалкое существование. Итак — одиночество, окостенение, тоска — вот мрачный удел пути нижней бездны извращенного Аполлона.

Нижняя бездна Диониса — Баал-Зебуб — возникает при одностороннем утверждении презирающего форму начала Диониса в приложении к конкретно-эмпирическому миру. Начало, насыщающее жизнью, начинает пониматься началом единственно существующим, а принцип формы — лишенным самостоятельного обоснования. Гармоническое раскрытие содержания жизни уступает место беспорядочному изливанию ее мощи, а стремление к органическому сопряжению каждого живого существа со всеми окружающими и к сопричислению к общемировому замещается слепой жаждой переплетения их всех в копошащийся клубок. Тяготение к единству и простору, не считаясь со своим призванием как завершающего результата жизни космоса, пытается осуществиться помимо действия организующих начал. Все стесняющее хаотические движения, чтобы сделать их поток плодотворным, не только отвергается, но и за ним отрицается даже самое право на какое бы то ни было существование. Вся организующая сторона как человеческого существа, так и природы, все силы и процессы расчленяющие, утверждающие и соподчиняющие отдельные формы и модусы бытия — уничижаются и объявляются бесцельными. Это есть крайняя гипертрофия мистики и полное отрицание разума. Но это непомерное возвеличение значения мистики и кажущееся торжество над разумным началом в действительности приводит к обратному результату. Отрекшись от организующих законов Аполлона, мистика утрачивает и в себе самой протяжение глубины, перестает воспринимать различие уровней синархии, становится плоской в прямом и образном значении этого слова. Ее собственное содержание бесконечно обедняется, ибо отсутствие разделяющих и организующих деятелей уничтожает возможность выявления многокрасочности содержания. Из всеобъемлющего кладезя реальностей человек черпает лишь то немногое, что называется пассивным опытом в конкретно-эмпирическом мире. Глубинные же качествования мистического начала остаются погруженными во мрак Нирваны за отсутствием иерархических протяжений, рождающихся из соответствующих расчленений и дифференциаций. Это влечет за собой невозможность непосредственного мистического восприятия перспектив мира — синархической природы живого бытия. Парализуется способность интуитивного распознавания удельной ценности единичных модусов бытия, и все их многообразие оказывается обесцененным и лишенным общего гармонического единства. Чувствование причастности всего живого к общему первородному источнику жизни и ощущение раскрывающегося в множественности вселенского всеединства утрачивают всякое реальное живое содержание, становятся отрицанием всякого актуального бытия. Итак — крайняя односторонность утверждения мистики приводит не только к уклонению от ее истинного призвания, но и к полному самоуничтожению. Принаивысшем развитии человека здесь могут торжествовать лишь: сила чувств и влечений, жгучая жажда безумных наслаждений и диких опьянений, решимость ни перед чем не останавливающаяся, презрение возможных последствий. Отрезав себя от всех сдерживающих и организующих начал, человек подпадает под деспотическую власть страстей. Отсюда первое проклятие — обезличенность, рабская подчиненность внешнему, пустота и бессмысленность жизни. Животворящая мощь Диониса вырождается здесь в разложение заживо, в распадение всего существа. Все вырабатываемые яды обрушиваются на самого человека — возникает пресыщение жизнью и гнетущая тоска, которую он тщетно пытается потопить в безумии оргий и отчаянии разврата. Отрешение от разумного начала влечет за собой второе проклятие — полную неприспособленность к законам жизни. Горьким опытом хаотические силы постоянно убеждаются в своей отчужденности от действительности, в бессилии слиться с жизнью конкретных реальностей, а тем паче с их гармоническим целым. В результате растет ненависть ко всему, и все порывы объединяются в общем влечении все ниспровергнуть и разрушить. Итак — обезличение, разложение, тоска, бессилие, беспомощность, дикая ненависть ко всему — вот мрачный удел пути нижней бездны извращенного Диониса.