Автор неизвестен - Мистики и маги Тибета.

– Откройте дверь и пусть эти твари убираются, – приказал, наконец, махараджа.

Как только анахореты увидели, что путь свободен, они одним прыжком очутились около корзин и завладели ими. Один из них быстро вытащил что-то из-под своих лохмотьев, запустил руку с когтеобразными ногтями в мою прическу, и затем оба скрылись с быстротой и ловкостью горных коз. Я вынула из волос маленький амулет и показала его присутствовавшим, а позже нескольким другим ламам, владевшим искусством волшебства. Все они уверяли, что амулет был дан на счастье и обеспечивает мне общество одного демона, обязанного мне служить и устранять с моего пути все препятствия. Разумеется, я была в восхищении. Вероятно, анахорет понял, что я заступилась за него и его товарища, и, может быть, диковинный подарок был свидетельством его благодарности.

Последняя экскурсия совместно с князем-ламой снова привела меня в северную часть страны. Опять я посетила Латшен и повидалась с гомтшеном. На этот раз я смогла поговорить с ним, но беседа, к сожалению, была мимолетной: мы останавливались в Латшене только – на один день, так как хотели дойти до конечной цели нашего путешествия – подошвы Кинчинджинга (высота – 840 метров). Во время этого путешествия мы раскидывали лагерь на берегу красивого озера в пустынной долине Лонака поблизости от самого высокого перевала в мире – перевала Жонгсон (высота 7300 метров), где сходятся границы Тибета, Непала и Сиккима; затем мы провели несколько дней на краю гигантских морей, откуда поднимались покрытые ледниками вершины Кинчинджинги, после чего Сидкеонг-тюльку должен был расстаться со мной и вернуться в Гангток. Махараджа шутил над моей любовью к высокогорным пустынным просторам, побуждавшей меня продолжать путешествие после его отъезда самостоятельно. Я живо помню князя, на этот раз не в одеянии из "Тысячи и одной ночи", но в европейском костюме альпиниста. Прежде чем скрыться из вида за большим скалистым выступом, он обернулся, размахивая шляпой: "До скорого свидания", – крикнул он, – "не задерживайтесь слишком долго". Я никогда его больше не видела. Он умер несколько месяцев спустя в Гангтоке при таинственных обстоятельствах. В то время я была в Латшене.

Долина Лонак находится слишком близко от Тибета, и я не могла противиться искушению перейти через один из ведущих туда перевалов. Самым доступным был перевал Наго (5450 м). Не считая снега, выпавшего в самом начале пути, погода была хорошая, но пасмурная. Вид, открывшийся с высоты перевала, ничем не напоминал зрелища, поразившего меня своим сиянием два года тому назад. Как и тогда, необозримая пустыня простиралась от подошвы горы к другим горным хребтам, неясно проступавшим в туманной дали. Но сумерки набросили на нее серо-сиреневую дымку, делавшую все более таинственным и, быть может, еще более непреодолимо манящим.

Я была бы рада побродить даже без цели по этой удивительной стране, но цель у меня была. Перед отъездом из Гангтока один из приближенных махараджи рекомендовал моему вниманию монастырь Шортен Нйима. Известные вам гомпа в Сиккиме, – сказала мне он, – совсем не похожи на монастыри Тибета. Вы не имеете возможности проникнуть в глубь страны, посетите, по крайней мере, монастырь Шортен Нйима. Он даст вам приблизительное представление о тибетских монастырях вообще.

В монастырь Шортен Нйима я и отправилась. Этот монастырь вполне оправдывает название "гомпа" (обитель в пустыне), присвоенное монастырям в Тибете. Невозможно себе и вообразить что-либо более отрезанное от мира, чем эта ламаистская пустынь. Помимо того, что все окружающая монастырь местность совершенно необитаема, очень большая высота над уровнем моря превращает ее в настоящую бесплодную пустыню. Причуда эрозии, высокие обрывистые утесы, широкая долина, поднимающаяся к горному озеру, снежные вершины, кристально прозрачный ручей, бурлящий по ложу из серо-сиреневых, серо-зеленых и розовых камней, создают вокруг этой обители каменный пейзаж, невыразимо величественный и безмолвный. Естественно, такой край должен быть колыбелью легенд и чудес, и в Шортен Нйима их сколько угодно. Прежде всего, своим названием "Солнце ковчега" он обязан удивительному путешествию одного шортена* (*Шортен – закрытый ковчег с остроконечной крышей. – Прим. авт.) с мощами, чудесным образом перелетевшего сюда по воздуху из Индии. Древние предания повествуют также, что апостол Тибета Падмасамбхава скрыл в окрестностях Шортен Нйима некоторые манускрипты, трактующие мистические истины. Обнародование этих доктрин он считал несвоевременным (восьмой век), так как в те времена тибетцы не имели никакой духовной культуры. Учитель предвидел, что спустя много времени после перехода его в мир иной, ламы, ставшие в процессе перевоплощений достойными обрести рукописи, возвестят о них людям. По преданию, многие древние манускрипты были найдены именно в этой местности, и ламы до сих пор продолжают свои розыски.

Тибетцы уверяют, будто в окрестностях Шортен Нйима существует сто восемь горячих и холодных источников. Но далеко не все они доступны взору смертного. Большую их часть могут увидеть лишь "те, чьи помыслы безупречно чисты". Говорят, желания, задуманные у такого ручья, – если предварительно опустить жертвенное подношение там, где источник пробивается из-под земли, в его струи, и выпить из него глоток воды, всегда исполняются. Весь ландшафт ощетинился "чедо" (жертвенные камни), то есть, поднятыми дыбом или сложенными в пирамиды камнями. Воздвигнутые паломниками в знак почитания Падмасамбхавы, эти примитивные памятники считаются неуязвимыми ни для времени, ни для рук человеческих. Монастырь, должно быть, когда-то пользовался влиянием, но теперь превратился в развалины. Причина упадка здесь, как и во всех многих других местах Тибета, следует, возможно, искать в вырождении древних сект, восставших против реформ Тсонг Кхапа. Учения последнего разделяет в настоящее время большинство духовного сословия государства. Я застала в монастыре только четырех монахинь секты "Древних" (гнингпа). Они соблюдали безбрачие по своей доброй воле и не носили монашеского одеяния.

Среди многочисленных примеров свойственного Тибету парадоксального своеобразия всегда поражало спокойное мужество тибетских женщин. Немногие из их европейских или американских сестер отважились бы жить в безлюдной пустыне маленькими группами по четыре, по пяти подруг или же в полном одиночестве. Очень немногие также согласились бы отправиться в путешествие на долгие месяцы, даже годы, по высокогорной пустынной стране, где можно встретить разбойников и хищных зверей. В этом именно и выражается своеобразие характера тибеток. Ведь они прекрасно отдают себе отчет во всех реально существующих опасностях, присоединяя к ним страх перед воображаемыми легионами злых духов, принимающих тысячи необычайных личин, вплоть до демонического кустарника, растущего на краю пропасти и хватающего путников своими колючими ветвями, увлекая их в бездну. Невзирая на доводы, вполне достаточные, чтобы удерживать женщин дома в селении, во многих местах Тибета можно встретить монахинь, живущих общинами, по меньшей мере, в двенадцать человек в дальних монастырях, иногда расположенных на большой высоте и отрезанным от мира снегами в течение восьми месяцев в году.

Другие же женщины живут отшельниками в пещерах, а многочисленные паломницы со скудными припасами за спиной путешествуют по всему необъятному Тибету.

Во время посещения "Лхакхангов" (обители богов, где хранятся их изображения), еще уцелевших среди развалин монастырских зданий, я набрела на один Лхакганг с коллекцией маленьких статуэток из раскрашенной глины. Эти статуэтки изображали ряд последовательных видений, окружающих бредущий через Бардо дух умершего. Над ними в позе Будды, погруженного в медитацию, восседал Дорджи Шанг, обнаженный, с телом голубого цвета, символизирующим пространство, т.е. на языке мистиков – Пустоту. Одна из монахинь удивила меня, объяснив значение статуэтки.

– Все они ничто, – сказала она мне, указывая на изображения фантастических существ, – мысль вызывает их из небытия, и мысль может заставить их снова раствориться в нем.

– Как вы об этом узнали, – спросила я, нисколько не сомневаясь, что девушка дошла до такой премудрости не собственным умом.

– Мне сказал об этом мой лама, – ответила монахиня.

– Кто он, ваш лама?

– Гомтшен, который живет на берегу озера Мо-тетонг.

– Он когда-нибудь приходит сюда?

– Нет, никогда. Лама Шортен Нйима живет в Транглунге.

– Он тоже гомтшен?

– Нет, он "нгагпа" (маг). Он живет с семьей. Он очень богат и совершает всякие чудеса.

– Какие чудеса?

– Он может вызвать дождь и бурю. Он исцеляет людей и животных или насылает на них болезни даже на расстоянии. И потом, послушайте, что он сделал несколько лет тому назад: – Было время жатвы, и лама приказал убрать и засыпать в амбар его зерно (услуга, во многих случаях бывающая обязанностью). Многие селяне ответили: они, разумеется, уберут урожай ламы, но сначала справятся со своими собственным. Погода стояла изменчивая, и они опасались града, часто выпадающего в это время года. Вместо того чтобы попросить ламу защитить их поля от непогоды, пока они будут убирать его поле, многие заупрямились и решили убрать свой ячмень в первую очередь. Тогда лама прибегнул к магии. Он совершил соответствующий обряд, призвал покровительствующих ему божеств и вдохнул жизнь в "торма".* (*Пироги из теста конической или пирамидальной формы, употребляемые в мистических и магических обрядах. – Прим. авт.) Как только он закончил заклинания, "торма" взмыли вверх, полетели по воздуху как птицы, смерчем ворвались в дома ослушников и произвели в них настоящее опустошение. Но жилища селян, покорно работавших на полях ламы, остались в целости и сохранности – "торма" пролетели мимо них. С тех пор никто не осмеливается ослушаться ламу.