Елена Блаватская - Разоблаченная Изида. Том II

Три последующие заставляют нас постигать Бога в одном из их аспектов как идентичность доброты и мудрости; в другом они являют нам в Высшем добре источник красоты и величия (в творении). Поэтому они называются добродетелями, или чувственным миром.

Наконец, по последним трем сефиротам мы узнаем, что Всемирное Провидение, что Верховный художник есть также абсолютная Сила, всемогущая причина, и что в то же время эта причина является порождающим элементом всего, что существует. Именно эти последние сефироты являются теми, кто образуют естественный мир или природу в ее сущности и в ее активном принципе. Natura naturans» [256].

Эта каббалистическая концепция таким образом оказалась идентичной с концепцией индусской философии. Кто бы ни читал Платона и его диалог «Тимей», найдет, что греческий философ повторяет эти идеи с точностью эхо. Кроме того, предписание секретности у каббалистов было столь же строгим, как у посвященных в святая святых и у индусских йогов.

«Сомкни уста твои из опасения произнести это (Тайну), и сердце твое из опасения громкой думы; и если сердце твое вырвалось из контроля, верни его на место, ибо такова цель нашего союза» («Сефер Иецира», «Книга Творения»).

«Это есть тайна, дающая смерть. Сомкни уста твои из опасения, чтобы не выдать ее невежде, сожми мозг твой из опасения, чтобы что-либо не вырвалось из него и не проникло наружу» («Агручада Парикшай»).

Истинно, судьбы многих будущих поколений висели на волоске в дни третьего и четвертого веков. Если бы император не послал в 389 году в Александрию приказа — на что его принудили христиане — об уничтожении всех идолов, наш век никогда не имел бы собственного христианского мифологического пантеона. Никогда еще Неоплатоническая школа не достигала таких высот философии, как перед своим концом. Объединившие мистическую теософию старого Египта с изысканной философией греков; стоявшие ближе к древним мистериям Фив и Мемфиса, чем когда-либо в течение веков; сведущие в науке предсказывания и гадания, так же как и в искусстве терапевтов; поддерживавшие дружбу с самыми проницательнейшими людьми еврейского народа, которые были глубоко проникнуты идеями зороастрийцев, — неоплатоники стремились слить воедино древнюю мудрость Восточной «Каббалы» с наиболее благородными концепциями западных теософов. Несмотря на измену христиан, которые нашли уместным по политическим причинам после дней Константина отвергать своих наставников, влияние новой платонической философии бросается в глаза в последующей адаптации догм, происхождение которых легко проследить в этой замечательной школе. Хотя они искалечены и обезображены, все же они сохранили сильное семейное сходство, которое ничто не может изгладить.

Но, если знание оккультных сил природы раскрывает духовное зрение человека, расширяет его интеллектуальные способности и безошибочно приводит его к более глубокому почитанию Творца, то, с другой стороны, невежество, догматическая узость мышления и детский страх заглянуть в глубину сущего неизменно приводит к поклонению фетишам и суеверию.

Когда Кирил, епископ Александрийский открыто ухватился за идею Изиды, египетской богини, и антропоморфизировал ее в Марии, Божьей матери, и когда начались споры о триединстве, — с этого момента египетская доктрина об эманировании творящего Бога из Эмефта подвергалась искажениям на разные лады, пока наконец Соборы пришли к соглашению принять ее в таком виде, как она выглядит теперь — обезображенной Триады каббалистического Соломона и Филона! Но так как ее происхождение все еще было слишком очевидно, то Слово больше не называлось «Небесным человеком», первичным Адамом Кадмоном, но стало Логосом — Христом, и было сделано таким же старым, как «Старейший из Старейших», его отец. Сокрытая МУДРОСТЬ стала идентичной со своей эманацией БОЖЕСТВЕННОЮ МЫСЛЬЮ, и ее заставили рассматривать соравной и совечной со своей первой манифестацией.

Если мы здесь остановимся, чтобы рассмотреть другую из основных догм христианства — доктрину об искуплении, то мы легко можем проследить ее назад до язычества. Этот краеугольный камень церкви, которая, по ее собственному мнению, покоилась незыблемо на прочной скале в течение долгих веков, теперь выкопан наукою и доказано, что он произошел от гностиков. Профессор Дрейпер представляет ее, как едва ли известную в дни Тертуллиана, и как «возникшую среди еретиков гностиков».[38] Мы не позволим себе возражать такому ученому авторитету больше, как только заявить, что она возникла среди них не более, как это было о их «помазанным» Христом и Софией. Первого они создали по образу «Царя Мессии», мужского принципа мудрости, а последнюю по третьему сефироту, из халдейской «Каббалы»,[39] и даже по индусскому Брахме и Сарасвати[40] и языческому Дионису и Деметре. И здесь у нас твердая почва под ногами, хотя бы уже потому, что теперь доказано, что Новый Завет совсем не появлялся в своей завершенной форме, каким мы его находим теперь, пока не прошло 300 лет со времени апостолов,[41] а в отношении «Зогара» и других каббалистических книг установлено, что они появились в первом веке до нашей эры, если не намного раньше.

Гностики переняли много идей от ессеев; а у ессеев еще за два века до нашей эры были свои «великие» и «малые» мистерии. Они были изаримы или посвященные, потомки египетских иерофантов, в стране которых они прожили несколько веков до того, как они были обращены в буддийское монашество миссионерами царя Ашоки, и впоследствии слились с ранними христианами; и они существовали, вероятно, до того, как старые египетские храмы были осквернены и разрушены беспрерывными вторжениями персов, греков и других орд завоевателей. У иерофантов было свое искупление, совершавшееся в мистерии посвящения за века до того, как появились гностики или даже ессеи. Оно было известно у иерофантов под названием крещение крови и не считалось искуплением за «грехопадение человека» в Эдеме, но просто как искупление за грехи прошлого, настоящего и будущего невежественного, но тем не менее развращенного человечества. Иерофант имел право выбора: или принести свою чистую и безгрешную жизнь в качестве жертвы за свою расу богам, к которым он надеялся присоединиться, или же ограничиться животною жертвою. Первое зависело целиком от его собственного желания. В последний момент торжественного «нового рождения» посвятитель передавал посвящаемому «слово» и немедленно после этого в правую руку посвящаемого вкладывалось оружие и он получал приказ нанести удар.[42] Вот это есть истинное происхождение христианской догмы искупления.

Воистину, «Христов» в дохристианские века было много. Но они умирали, оставаясь неизвестными миру и исчезали так же молчаливо[43] и таинственно из поля зрения людей, как Моисей с вершины Писгах, горы Нэбо (пророческой мудрости) после того, как возложил руки на Иисуса Навина, который таким образом «наполнился духа мудрости» (т. е. стал посвященным).

Также Таинство Св. Причастия не принадлежит одним только христианам. Годфри Хиггинс доказывает, что оно было учреждено за многие сотни лет до «Пасхальной тайной вечери», и говорит, что «жертва хлеба и вина была общим обычаем у многих древних наций».[44] Цицерон упоминает ее в своих трудах и удивляется странности этого обряда. Какое-то эзотерическое значение было связано с этим обрядом со времени установления мистерий, и таинство причастия является одним из старейших обрядов древности. У иерофантов оно имело почти такое же значение как у христиан. Церера была хлебом и Вакх был вином, первая означала возрождение жизни из семени, второй — виноградную гроздь — эмблему мудрости и знания; накопление сущности вещей, брожение и последующая за тем крепость эзотерического знания соответственно символизировалась вином. Мистерия имела отношение к драме Эдема; она, как говорят, впервые была введена Янусом, который также был первым, кто установил в храмах жертву «хлеба» и «вина» в память «падения в рождение» в качестве символа «семени». «Я есмь вино, и Отец мой есть виноградарь», говорит Иисус, намекая на тайное знание, которым он мог наделять. «Я больше не буду пить плода виноградной лозы до того дня, как я буду пить новое вино в Царстве Божием».

Празднества элевсинских мистерий начинались в месяце Боёдромион, который соответствует сентябрю, времени сбора винограда, и продолжался с 15 по 22 число, семь дней.[45] Еврейский праздник кущей начинался 15 и кончался 22 числа месяца этаним, что, как доказывает Данлэп, является производным от Адоним, Адониа, Аттеним, Этаним [140, c. 71]; и этот праздник называется в «Левите» [XXIII, 34] праздником кущей. «И собрались к царю Соломону на праздник все Израильтяне в месяце Афаниме, который есть седьмой месяц» [1 Царей, VIII, 2]. Плутарх считает, что праздник палаток относится к вакхическим обрядам, а не к элевсинским. Таким образом, «прямо взывали к Вакху», говорит он. Поклонение сабациям было саббатическим; имена Эвий или Хевий и Луайос идентичны с Хивит и Левит. Французское имя Луи есть еврейское Леви; Iacchus — тот же Iao или Иегова; и Ваал или Адон, подобно Вакху, был фаллическим богом.