И Калышева - Основы истинной науки - I

Вольтер не хотел быть материалистом и энергично осмеивал атеизм. В нём бродило, очевидно, неразвитое и не вполне сознанное им начало основной исходной точки зрения Канта, когда он неоднократно возвращается к теме о Боге, которую он резче всего выражает известными словами: «Если бы не было Бога, то нужно было бы Его изобрести». Он чрезвычайно остроумно смеётся над Бэлем, считавшим возможным атеистическое государство, и говорит, что если бы Бэлю дать пятьсот или шестьсот крестьян под его управление, то он сейчас же заставил бы проповедовать учение о Божественном возмездии. Очистив этот взгляд от юмора и колкостей, можно безошибочно заключить, что Вольтер считал понятие о Боге вполне необходимым для поддержания добродетели и справедливости. Если он и был очень далёк от того, чтобы, следуя своим учителям Ньютону и Кларку, заключить мир с Церковью, то он всё-таки оставался всю жизнь верным двум великим основным мыслям из метафизики. Нельзя отрицать, что человек, который со всею силой работал над разрушением церковного верования, автор знаменитого Ecrasez l’infame, есть великий приверженец теологии, и что он относится к бытию Бога может быть серьёзнее, чем кто-либо из английских деистов. Для него Бог есть художник, Который создал мир на основаниях мудрой целесообразности. Если Вольтер позднее и перешёл к мрачному воззрению, любящему представлять зло в мире, то всё-таки он был очень далёк от признания слепо правящих законов природы.

Вольтер полагал, что следует потерять всякий здравый человеческий смысл для того, чтобы думать, что уже простого движения материи достаточно, чтобы произвести чувствующее и мыслящее существо (см. Hettener, II, S. 183). Следовательно, не только Творец нужен для того, чтобы создать мыслящую материю, но Творец и не может произвести в ней мышление посредством простого движения вещества. Должна быть особенная сила, которою Он наделяет материей, и эта сила, по всей вероятности, хотя она сама и не есть движение, может вызывать и движение (в произвольных действиях). (Ланге, т.I, стр. 270 - 273).

33) Фихте в Sittenlehre (стр. 189 - 194) говорит: «В Бога мы должны веровать, а не умозаключать о Нём. Вера есть основа всякого убеждения как научного, так и нравственного. Почему мы убеждены в существовании мира? Мир есть не что иное, как воплощение того, что заключено в нас самих, а между тем мы убеждены, что он существует. Точно так же Бог существует в нашем сознании, но мы признаём Его бытие. Бог есть нравственный порядок мира, только такое представление о Нём истинно. Лишь только мы начинаем приписывать Ему разум или олицетворять Его, - мы необходимо впадаем в антропоморфизм. Бог бесконечен, поэтому Он вне ведения нашей науки, способной обнять лишь конечное, но Он не вне нашей веры». (Льюис, т.II, стр. 298).

«Я убеждён также, что мы являемся в этот мир не для наслаждения, а для тяжёлого труда; всякая радость ниспосылается нам только для того, чтобы подкрепить нас для последующих усилий, и я уверен, что от нас требуется не устроение своей собственной судьбы, но саморазвитие. Поэтому я вовсе не беспокоюсь о том, что находится вне меня; я стараюсь не казаться, а быть. Быть может, этому я и обязан тем глубоким спокойствием, которым наслаждаюсь; впрочем, и моё внешнее положение довольно благоприятно для такого настроения духа». (Льюис, т.II. стр. 282).

33) Шеллинг. Если отделить его умозрения от чисто диалектических рассуждений, то выводы получаются такого рода:

«Идеализм односторонен. Кроме субъекта, должен существовать объект; оба же они совмещаются в Абсолюте. Этот абсолют не есть ни идеальное, ни реальное, - ни дух, ни природа, но и то, и другое. Он есть Бог; он есть всё во всём, вечный источник всякого бытия. Одна форма, в которой он реализует себя, есть объективность, другая - субъективность. Он сознаёт самого себя в человеке; человек же проявляет разум, как высшую форму своего существования, и посредством этого разума Бог познаёт Самого Себя». (Льюис, т.II, стр. 307).

35) Гегель признавал Троицу, да и вообще вся его система носит тройственный характер. Бог Отец есть вечная идея an und für sich, т.е. идея, как необусловленная абстракция. Бог Сын, рождённый от Отца, есть идея, как Andersein, или как обусловленная реальность. Происшедшее таким образом разделение сообщает абстракции, путём отрицания, реальное бытие. Бог Дух Святой есть совмещение Бога Отца и Бога Сына или, другими словами, отрицание отрицания и совершенная целостность бытия. Бог Дух Святой есть сознание самого себя как духа, сознание, составляющее условие его бытия. Бог Отец существовал прежде и создал его, это значит, что Бог Отец существовал an sich, как чистая идея, прежде чем принять реальность. Он создал мир потому, что творить - это его природа (es gehört zu seinem Sein, Wesen, Schöpfer zu sein). Если бы Он не создал мира, Его собственное бытие было бы неполно.

С вышеприведённым воззрением связано и другое, менее точно формулируемое, но столь же распространённое воззрение, согласно которому Бог, создав мир актом Своей воли, предоставил затем мир Самому Себе и не вмешивается в его развитие, как говорит Гёте: «Бог восседает на высоте, смотря на движущийся мир». Но не таково учение Св. Павла, которое он выразил полными глубокого смысла словами: «В нём мы живём и движемся, имеем бытие». Мы живём в Боге, а не вне Его и не только при посредстве Его. Это и разумеет Гегель, утверждая, что творчество не есть единичный акт. Творчество было, есть и всегда будет. Творчество есть реальность Бога, это такая деятельность Его, которая прекращается после одного акта и не исчерпывается им. (Льюис, т.П, стр. 326, 327).

36) Шлейден: «Органы, бывшие в молодости мягкими и гибкими, делаются жёсткими, костенеют и отказываются служить. Прах нашего тела всё больше и больше приближается к праху земли; душа, утомлённая постоянным стеснением, освобождается, наконец, от своей тяжёлой оболочки; тело, происшедшее из земли, предоставляется медленному горению, которое мы называем разложением. А душа одна, бессмертная и нетленная, сбросив вещественные оковы, улетает к вечному Источнику духовной свободы».

37) Клод Бернар: «Если бы нужно было определить жизнь одним словом, я сказал бы: «жизнь есть Творчество». (Introd. а l’etude de la medicine experimentale, p. 163).

38) Физиолог Бер говорит: «Очевидно, что в основании нападок на телеологию лежит лишь отвержение известной её формы, при которой представляют себе человекообразным Создателя, действующего на пользу человека при каждом отдельном процессе природы. Тогда, конечно, можно находить дурным, что жареные голуби не летят прямо в рот человеку. Тогда происходит странный взгляд, что необходимости не могут служить средствами для достижения целей. Кто же в том виноват, что эти господа исходят из такого жалкого и мелочного взгляда, а не смотрят на законы природы, как на постоянные выражения воли Творческого начала»? (Studien aus dem Geb. d. Naturw. II, 235).

39) Жофруа Сент-Илер в «Principes de philosophie zoologique», развивая теорию Литтре о законном развитии, утверждает, что она не только не отрицает Бога, но напротив есть: «славнейшее проявление творческого могущества и побудительная причина к большему удивлению, признательности и любви к Нему».

40) К.Д. Кавелин в своих «Задачах Этики» решает следующий вопрос: «Как же объяснить то равнодушие и забвение, которым христианская этика подвергалась в XVIII и XIX веках? Если она есть единственно верное напутствие личной душевной жизни, то как могло случиться, что мы его отбросили, от него отворотились и ищем на всех путях то, что у нас перед глазами и сияет ярким светом глубочайшей правды, проникающей человеческую психическую природу до мозга костей? Многие приписывают это врождённой греховности человека, суемудрию и гордыне, обуявшим человеческий ум до слепоты и ожесточения. Мы не разделяем этого мнения. Дурные и порочные наклонности отдельных лиц не могут объяснить повального отступничества от истины и правды. Христианское учение о нравственности - такая же неопровержимая правда личной духовной жизни, как математические, химические, механические и т.д. формулы в особенности положительного, реального знания. Как же можно их отвергать или от них отворачиваться людям с здравым человеческим смыслом, которые во всех сферах и слоях общества составляют огромное большинство? Ссылка на врождённую греховность не имеет, с точки зрения веры, никакой силы и убедительности, так как вероучение прямо говорит, что Спаситель своей земной жизнью и крестной смертью победил грех и смерть и искупил от них человеческий род. Мы думаем, что причины, почему христианское учение временно померкло в сердцах и убеждении людей, должно искать гораздо глубже, - именно в отношениях человека к вещественному миру, посреди и в условиях которого совершается личная жизнь его. Живя под его влиянием, испытывая на себе на каждом шагу его то благотворные, то вредные и губительные действия и влияния, человек, в интересах своего личного существования, вынужден был озаботиться о том, как бы приспособить свою обстановку к себе и себя приладить к ней. Эти заботы общи человеку со всеми другими организмами, но сознание чрезвычайно усиливает, расширяет и разнообразит средства и способы такого рода двоякой деятельности. Не оставаясь непосредственной, как у животных, она у человека переходит в знание; знание, в свою очередь, ведёт к поверке и выработке научных приёмов, способов познавания, словом -научного метода, а метод последовательно приводит к исследованию самих источников и оснований знания, законов умственной деятельности и её значения и роли в экономии человеческого существования. Таким образом, не простая любознательность, не идеальное, бесцельное стремление, а потребность, нужда влекли и гнали человеческий ум от вопроса к вопросу, до самых отвлечённых высот мышления, на которых голова естественно кружится, и человек так же естественно и легко теряет нить, связующую первые робкие и неопытные шаги в области мысли с самыми отвлечёнными задачами ума, как он теряет связь между своим личным существованием и условиями среды, в которой живёт. Что такое этот вещественный мир, действующий на людей сам по себе, независимо от человека - вот вопрос, который тотчас же задаёт себе человек, как только в нём пробудилось сознание, и этот вопрос занимал его столько же, сколько вопрос о его личном существовании. Оба, по самому существу дела, находились в теснейшей взаимной связи, но в то же время не смешивались, разрешались каждый особо и потому имеют - каждый - свою историческую судьбу и развитие. Исследователи истории человеческой мысли до сих пор мало обращали внимание на это коренное различие двух параллельных её течений» (стр. 52 - 54).