Яков Бирсави - Карлос Кастанеда. Утраченные лекции. Охота за Силой. Путь Собаки

— Нет, — сказал я твердо. Вы не правы. Я обнаружил свою Ось Мира. Вчера, после занятия мы с Касси повторили ритуал. Моя Ось Мира была рядом весь вечер и всю ночь, и утром тоже. Я столкнулся с Реальностью. Многое для меня изменилось.

— Серьезно? — спросил Карлос. — И что же ты почувствовал при столкновении с Реальностью?

— То, прекраснее чего нет на свете! Мне открылся неведомый мир — его, я думаю, и называют Раем…

Кастанеда скривил губы, пытаясь скрыть усмешку.

— Тед, представь себе авиакатастрофу. Ты в самолете, пилот или пассажир. Самолет падает с ог ромной высоты. Спасения нет. У тебя есть несколько секунд, чтобы осознать: сейчас ты погибнешь. И ты это осознаешь. И секунды длятся бесконечно. А потом удар. Ты успеваешь его почувствовать. И этот короткий миг, когда ты его чувствуешь, и есть столкновение с Реальностью. Я бы не назвал это раем. Думаю, никто бы не назвал.

— Тогда что же я чувствовал? — я был озадачен.

— Великую сладость плена, — губы его раздвинулись в широкой улыбке. — Ты был пленен майей. Ты нырнул в самую глубину иллюзии, а это всегда сладко. И можно было бы нырять в нее и нырять, да вот беда: иллюзия нестабильна. Наслаждение не может продолжаться бесконечно.

— А Касси? Вы ведь сами сказали, что ей действительно удалось вернуть Ось Мира в границы тела. Я спрашивал ее, что она чувствовала в тот момент, и она ответила, что это было что-то бесконечно прекрасное! Скажи ему, Касси! — почти взмолился я.

— И поэтому она заревела и грохнулась в обморок? — холодно сказал Кастанеда. — От близости бесконечно прекрасного пригожие барышни могут разве что заплакать. А Кассандра столкнулась с Реальностью. И в обморок она упала не от неожиданности — маги с такой степенью осознавания готовы ко всему. Просто это было настолько больно, что она отключилась. Больно, а отнюдь не прекрасно!

— Касси, это правда? — тихо спросил я.

— Если Карлос говорит… — она пожала плечами. — Тед, а что это меняет? — и Касси послала мне взгляд, полный нежности и преданности.

Я был уничтожен. Я никогда не думал, что есть на свете вещи, которые могут приносить такую боль. У меня темнело в глазах, и если я, как вчера Касси, не потерял сознание, то только потому что не хотел выглядеть по-идиотски перед группой, а потому всеми силами пытался сохранить осознавание.

— Теперь ты понимаешь — что такое — приблизить Ось Мира? — звенел у меня в голове голос Кастанеды. — Сейчас твоя точка сборки очень близко от тебя, практически касается твоей кожи. Осознавай. Осознавай, Тед! — приказал он мне. — Ты переживаешь Крушение Иллюзии — горький урок, который люди получают в течение своей жизни постоянно. Но плоды его слаще всякой иллюзии. Ведь только благодаря этому люди имеют хотя бы смутное представление о реальности. Ты — маг. Ты умеешь осознавать. Ты можешь войти в Реальность и увидеть ее тиком, какая она есть.

…Когда пишешь, все выглядит так, будто Кастанеда только и делал, что занимался мною одним весь день. На самом деле наш разговор занял не больше десяти минут, причем все остальные понятия не имели, о чем мы беседуем. Закончив со мной, Карлос занялся кем-то еще, но я ничего не видел и не слышал. Он сказал — осознавай, и я осознавал, хотя и был бы рад этого не делать.

Занятие закончилось, я как-то добрел домой, надеясь застать там Якова: мне была нужна живая душа. Но Бирсави улетел с утра позировать своей художнице (там уже вовсю пахло романом), и я был вынужден осознавать свое жалкое положение снова и снова. В сущности, ничего не произошло: Кассандра нашла новую жертву, а то, что этой жертвой оказался я, наверное, должно было мне льстить.

Нрав Касси был известен многим; тем не менее, все охотно шли к ней в сети — даже те, кто понимал, что это будет им дорого стоить. По сравнению с остальными я даже в более выгодном положении: она ведь меня не бросила, более того — намекнула, что это все ничего не значит, что все осталось по-прежнему, и я могу продолжать наслаждаться ее благосклонностью.

— Койот умеет подсластить пилюлю, — усмехнулся я. — Только после сахара горечь кажется еще более горькой.

Больше всего на свете мне хотелось забыть и о Касси, и о Кастанеде, и о его семинаре. И я прибегнул к старому, как мир, рецепту.

— Ловенталь! — окрикнул меня Яков. — Ты опять напился? Что с тобой?

— Анестезия, — важно объявил я. — Тебе налить? — я поболтал остатки рома в банке.

— Да ну тебя, — устало отмахнулся мой приятель. — Завтра хочу серьезно поговорить с Делией. Если наша помолвка состоится, я тебе сам налью. К тому же, последний день семинара. Кстати, кое-кому здесь вставать в семь утра!

— Не-не-не… — промычал я. — Я туда больше не пойду. Пропадай твоя сотня пропадом! Заработаю когда-нибудь — отдам. А туда — ни ногой! Пусть над другими издеваются.

И тут Яков посмотрел на меня так, что я протрезвел.

— Я разбужу тебя, — жестко сказал он.

В семь утра Бирсави появился в моей комнате, и, не спрашивая, сдернул с меня одеяло.

— Поднимайся.

— Яков, какого черта? Не пойду я никуда! — я попытался сопротивляться.

— Ты. Пойдешь.

И тут он произнес то, что я бы сам не сумел выговорить никогда. Он назвал мое магическое Имя.

Когда мы все собрались, Кастанеды в аудитории не было. Столы и стулья стояли на своих местах, все было как на обычной лекции. Девушки-ассистентки сказали, что доктор немного задержится, а мы пока должны выполнить его задание — написать краткую автобиографию. На столах уже лежали стопки белой бумаги и ручки.

Касси села рядом со мной — я сделал вид, что не замечаю ее. И начал писать.

Я исписал несколько листов: автобиография у меня не вышла краткой. Не потому что моя жизнь была такой насыщенной, просто вспоминать я начал с самого детства. Я описывал все события, которые повлияли на мое становление — может быть, они были не слишком примечательными, но их было много.

Когда Кастанеда пришел, я только-только начал описывать, как поступал в колледж. Он вошел очень тихо и поздоровался только когда оказался за кафедрой. Мы вздрогнули, как по команде, и оторвались от своих записок.

— Времени не хватило? — спросил он. — Дать еще несколько минут? Мы закивали головами.

— Не дам, — сказал он, посмеиваясь. — Допишете дома. Если захотите. В любом случае, я это читать не буду.

— Тогда зачем мы это все писали? — спросил Тернер.

— Вы писали личную историю себя, — ответил Кастанеда. — Так, как вы ее видите. Но если бы вашу биографию описывал кто-нибудь из ваших близких, я уверен — она была бы совершенно другой. А если бы ее писал ваш друг? А если — враг? Но самое интересное было бы, если бы вашу биографию вдруг написал человек, который о вас не знает ничего, кроме имени. А может, и его не знает.

— Но как человек, который не знает ни меня, ни даже моего имени, может что-то обо мне написать? — удивился Андрияки.

— Но ты же написал, Кифас, — сказал Кастанеда. — Хочешь сказать, ты знаком с собой? Или твое Имя тебе известно? Этим у нас тут только Ловенталь похвастаться может.

— Что ты скажешь, Люсинда, — повернулся Карлос к нашей тихоне, — если я сообщу тебе, что всю свою жизнь, от самого рождения, ты была хранителем Кольца Силы? И на этот семинар попала только для того, чтобы узнать это?

— Это… правда? — с надеждой спросила Люси.

— А правда ли то, что ты написала в своей автобиографии?

— Да, — она встряхнула челкой.

— Тогда правда и то, что я сказал. Ты мне веришь?

— Не знаю. Не очень. Хотелось бы, но…

— Что но? — отечески улыбнулся Кастанеда. — Ты не веришь в это потому что ты об этом ничего не знала до сих пор. Но факт в том, — заговорщицки произнес Карлос, оглядывая группу, — что никто ничего о вас не знает. И первый из этих незнающих — вы сами.

— Маг остается магом ровно до той минуты, пока он осознает это незнание, — сказал Карлос. — Как только он начинает думать, что он что-то о себе знает, у него появляется личная история. А это приговор. Личная история — это портрет, нарисованный пятилетним ребенком, у которого нарушены связи между полушариями. На этом портрете нельзя будет разобрать даже, где голова, а где ноги, не то, что найти какое-то сходство. То, что вы думаете о себе, и то, чем вы являетесь, отличается настолько, насколько «портрет» отличается от вашего настоящего облика. Тем не менее большинство людей почему-то крайне заинтересованы в том, чтобы в глазах всего остального мира выглядеть именно так, как их нарисовал бедный больной малыш. Поэтому из всех более всего похожи на людей Маги. О которых никому ничего не известно.

Я прошу вас порвать, а лучше — сжечь эти листки, которым вы посвятили так много времени. И написать дома новую личную историю. Но я прошу вас писать ее так, как написал бы ее человек, не знающий даже вашего имени. Вы абсолютно свободны в своем творчестве. Помните только об одном: все, что вы напишете, будет чистой правдой. А правда — сильное оружие. Она может не только защитить вас, но и разрушить. Это оружие будет вас защищать, если вы будете осознавать, что миллионы историй, которые могут рассказать о вас миллионы не знающих вас людей — истинны. И это оружие сильно покалечит вас или даже убьет, если вы хотя бы на секунду поверите в то, что написанная вами история — единственно правдивая.