Луис Ривера - Matador

— Я не злой, — растерянно ответил юноша. Его сбил с толку тон, которым был задан вопрос Спроси она как-то иначе, Рафи просто ушел бы, оставив куртку на земле. Но вот это серьезное любопытство, словно девушка действительно была уверена в том, что он злой человек, и просто захотела выяснить причину этого, заставило его задержаться.

— Как же не злой? Ты хочешь уйти только потому, что я сказала, будто не вижу ничего хорошего в одиночестве. И мало того, вырываешь из-под меня куртку, чтобы я осталась сидеть на холодной земле.

Все это было сказано совершенно серьезно.

— Ты и правда так думаешь? — спросил Рафи. И тут девушка расхохоталась. Так весело и искренне, что Рафи и сам невольно улыбнулся.

— Конечно, нет! — воскликнула Вероника. — Не обращай внимания, я просто шучу. Если бы ты почаще разговаривал с нами, давно бы уже знал, что я не могу долго быть серьезной. Вот это по-настоящему скучно. Если ко всему относиться всерьез…

Она вздохнула, не договорив, и Рафи подумал, что, наверное, она махнула рукой.

— А что будет, если ко всему относиться всерьез? — спросил он, снова присаживаясь рядом.

— Да уж ничего хорошего, — хмыкнула девушка. — Засохнешь, как дерево в пустыне. Смех — это как вода. Что бы делали деревья без воды?.. То-то же.

— Ты хочешь сказать, что я похож на засохшее дерево?

— Еще как! Такое скорченное, скрюченное, почерневшее, с облезлой корой… Фу, гадость какая!

— Спасибо, — немного обиженно сказал Рафи. Девушка снова рассмеялась. Юноша вдруг заметил, что ее смех очень похож на смех Марии.

— Ты опять обижаешься. Это все потому, что ты не хочешь посмеяться.

— Над собой?

— Конечно! Это самое главное, что должен уметь человек, если хочет что-то хорошее в этой жизни сделать, — смеяться над собой. Без этого никуда.

— Что-то похожее мне говорил сегодня хозяин.

— Немудрено. Он часто об этом говорит. А уж мне так все уши прожужжал,

— Почему?

— Потому что я его дочь.

— Хозяин цирка — твой отец? — Рафи почему-то удивился.

— Ну да. Я же говорю, тебе чаще нужно разговаривать с людьми. Мог бы узнать много нового и интересного.

— О чем?

— Да о чем угодно. Например, обо мне, — девушка хихикнула. — Ну да ладно, не хочешь ничего знать, не надо. Расскажи тогда о себе.

— Что рассказать?

— Да что хочешь… Ну хотя бы, зачем ты подался в бродяги?

— Это тебя отец попросил разузнать?

— Так и думала, что ты это спросишь, — вздохнула Вероника — Ничего умнее придумать не мог, да? Весь мир озабочен тем, что, как, почему и зачем ты делаешь!

— Нет, но…

— Это я тебя спросила, а не мой отец. И вообще, если хочешь со мной дружить, забудь о том, что мой папа хозяин этого балагана. Ну, так ты скажешь, как очутился здесь и для чего тебе это было нужно? — напористо спросила Вероника.

— Это долгая история, — проговорил Рафи. — Очень долгая… Но если коротко — я ищу одного человека. Очень нужного мне…

— И ты надеешься найти его, путешествуя с нами?

— Ну да.

— Это женщина?

— Да… Девушка.

— Понятно, — холодно сказала Вероника. — Вечная любовь и все такое, да?

— Зачем ты так?

— Но ведь ты ее любишь?

— Наверное, да..

— Наверное?

— Понимаешь, она очень много для меня сделала..

— Она красивая?

— Не знаю… Мы познакомились, когда я уже не мог видеть.

— Странно… Ты не уверен, что любишь ее, не знаешь, красивая она или нет, но все равно подался в бродячие артисты, чтобы ее найти. Странно, — повторила девушка

— Да ничего странного, она очень много для меня сделала. С ней я забывал о своей слепоте. Было не так темно… Это трудно объяснить. Да и не нужно, пожалуй. Ближе ее у меня никого никогда не было.

— Почему же она сбежала? — хмыкнула Вероника

— Она не сбежала, — чуть резче, чем ему хотелось, сказал Рафи. — Она просто уехала

— Зачем?

— Не знаю.

— Куда?

— Она не сказала…

— Значит, сбежала, — категорично сказала Вероника — Если ты не знаешь, то люди именно так и сбегают — внезапно уезжают, не говоря, куда и зачем. Впрочем, это не мое дело. Ищи эту, как ее там?..

— Ее зовут Мария.

— Вот и ищи свою Марию.

Рафи почувствовал, как девушка встала. Сразу стало холоднее.

— Ладно, тоскуй о своей любви, — сказала Вероника. — Не буду тебе мешать. Только не засиживайся долго, завтра нам выступать… Поговорим еще после представления, ладно?

— Конечно, — ответил Рафи. — Если ты не обиделась… Мне показалось, что я тебя чем-то расстроил.

— Нет, я не обиделась. С чего это мне вдруг обижаться? Просто немного завидую этой твоей Марии.

— Завидуешь? Почему?

— Меня никто не бросился бы разыскивать, вздумай я убежать.

С этими словами девушка ушла, и Рафи остался один. На поле лег сырой туман, и сидеть стало холодно и неуютно. Юноша попробовал вернуться к своим размышлениям о том, что говорил ему клоун, но мысли упорно возвращались к его дочери. Что-то в ней привлекло Рафи, несмотря на то, что их разговор едва ли можно было назвать теплым и дружеским. Слишком она была прямолинейна и напориста. Но в этом было больше попытки защититься от чего-то, нежели настоящей враждебности.

Рафи посидел еще немного, пока сырость и холод не проникли под одежду и не заставили его отправиться в фургон. Вероника была права — завтра выступление, и перед ним нужно хорошенько выспаться. Завтра он должен показать хороший бой. Пускай это будет всего лишь клоунада. Он заставит толпу вопить от восторга, чего бы это ему ни стоило.

Перед выходом на арену к Рафи подошел хозяин.

— Ты подумал над моими словами? — спросил он.

— Да, — ответил Рафи.

— Хорошо. У тебя есть только один шанс. Если и сегодня будешь спать на ходу, вечером мы уедем без тебя.

— Я все понял. Я постараюсь сделать так, чтобы зрителям понравилось.

— Что ж, надеюсь… Помни, я буду атаковать, как бык. Хороший надежный бык. Всегда прямо. Без всяких сюрпризов. Пропускай меня слева. Топать постараюсь погромче… Слушай мои шаги.

— Я знаю, — сказал Рафи. Ему не нужен был этот разговор. Он и так прекрасно знал, что делать. Куда лучше было бы побыть сейчас в одиночестве.

По его тону хозяин догадался об этом и, что-то тихо ворча, отошел в сторону. Рафи вздохнул с облегчением. Ни к чему сейчас была эта болтовня. Каждый раз, когда он выходил на арену против этого клоуна, Рафи отлично понимал, что тот делает или собирается делать. Ни одно движение «быка» не ускользало от него. Все было ясно, словно он действительно видел. Рафи чувствовал, что вполне смог бы справиться и с настоящим быком. Не взрослым, конечно, а совсем молодым. Но справился бы… Почти наверняка. Главной проблемой была не слепота А обыкновенная гордость, которая заставляла его игнорировать все, что происходит вокруг. Теперь предстояло преодолеть ее. Ради того, чтобы не умереть с голоду в чужом незнакомом городе. Ради того, чтобы найти Марию. Ради того, чтобы показать этим алчущим развлечений бездельникам, что он настоящий мужчина и матадор.

— А теперь, почтенная публика, — услышал он кривляющийся голос хозяина, — позвольте представить вам быка по кличке Gordo![17] и храбреца матадора, который, не глядя, проткнет его деревянной шпагой… Рафи!

С этого визгливого объявления начиналось каждое их выступление. Рафи от него тошнило, но у хозяина было свое мнение насчет того, как нужно представлять артистов. Юноша услышал крики и громкий смех и понял, что хозяин уже выбежал на арену. Он помедлил немного, чтобы дать толпе возможность насладиться этим зрелищем, а потом, с мулетой в одной руке и шпагой в другой вышел на арену.

Как всегда, люди не сразу поняли, что перед ними слепой. Лишь спустя какое-то время Рафи услышал недоумевающий ропот. Он знал, что скоро он перейдет в смех и улюлюканье. Вернее, всегда переходил… Но не сегодня. Рафи поклялся себе, что сегодня над ним смеяться не будут.

Отсчитывая шаги, он вышел на середину арены. Хозяин тяжело пыхтел чуть справа, и Рафи повернулся так, чтобы оказаться к нему лицом. Пора было начинать. Он выпрямился и сдвинул ноги, как делал это бесчисленное количество раз, и только однажды — перед настоящим быком. Рафи горько усмехнулся. Действительно, он, скорее, шут, а не матадор. Он обречен лишь изображать бой… Дразнить мулетой пустоту или другого шута, наносить удар деревянной шпагой, а не стальным клинком и рисковать только своей гордостью, но никак не жизнью… Бумажный матадор, бумажный герой.

Но другого выхода у него не было. Ничего уже не вернешь. Надо жить с тем, что осталось. Если тебя лишили всего, что было тебе по-настоящему дорого, у тебя есть два пути — или опустить руки и провести остаток дней в собственной пустыне, сожалея о потерянном, или, презрев слабость и неуверенность, построить новый храм. Но и к тому, и к другому нужно идти с полным осознанием. Иначе у тебя не будет даже пустыни… У каждого есть право выбора. Но не у каждого хватает мужества воспользоваться этим правом.