Энтони Мелло - Молитва Лягушки

После этого с места поднялся адвокат и сказал:

— А сейчас, ваша честь, я бы хотел представить суду версию случившегося со стороны обвиняемого.

— Садитесь, — сказал судья, — в этом нет необходимости, ибо это только собьет с толку присяжных.

Если у тебя есть одни часы, ты четко будешь знать время. Если у тебя двое часов, ты никогда не будешь знать точного времени.

Однажды искатель истины услышал в груди громкий стук.

— Кто там? — спросил искатель.

— Это я, истина, — последовал ответ.

— Не смеши меня, — ответил искатель. — Истина разговаривает на языке тишины.

К большому облегчению искателя стук мгновенно прекратился.

Но он не знал лишь одного: это стучало его боязливое сердце.

Истину, несущую нам освобождение, мы, как правило, не хотим слышать.

Когда мы говорим, что что-то не соответствует действительности, мы практически всегда имеем в виду, что нам это не нравится.

Одно китайское книжное издательство отказалось принять рукопись автора к печати, прислав ему письмо следующего содержания:

«Мы с огромным наслаждением ознакомились с вашей рукописью. Однако мы боимся, что, если напечатаем ваш выдающийся труд, то больше никогда не сможем издавать другие книги, ибо даже представить себе не можем, чтобы в ближайшие сто лет появилась работа столь высокого уровня. Поэтому с величайшим сожалением мы вынуждены вернуть вам ваше превосходное произведение. Мы просим простить нас тысячу раз за нашу близорукость и малодушие».

Одна американская девушка занималась танцами в старой танцевальной школе танцев. Ей все время хотелось вести партнера. Это вызывало среди них протесты: «Эй! Кто ведет танец, я или ты?»

Однажды ее партнером был китайский парень. Спустя несколько минут после начала танца он вежливо прошептал ей на ухо:

— Разве не лучше даме во время танца отказаться от предвзятого мнения о том, куда должна двигаться пара?

Два странствующих коммивояжера встретились на железнодорожной станции.

— Добрый день.

— Добрый день.

Тишина.

— Куда направляетесь?

— В Калькутту.

Тишина.

— Послушайте! Говоря, что едете в Калькутту, вы прекрасно знаете, что я подумаю, будто на самом деле вы поедете в Бомбей. Но у меня есть достоверная информация о том, что вы действительно направляетесь в Калькутту. Почему бы вам сразу не сказать правду?

Однажды пьяный бродил по городским улицам и свалился в канализационную яму. Все глубже погружаясь в зловонную жижу, он стал вопить:

— Пожар, пожар, пожар!

Несколько прохожих услышали его крики и прибежали на помощь. Вытащив беднягу, они спросили его:

— Почему вы кричали «Пожар!», когда никакого огня не было и в помине?

Здесь он дал им классический ответ:

— А кто пришел бы мне на помощь, если бы я кричал «Помогите! Дерьмо! Дерьмо!»

Одного солдата отпустили с линии фронта к умирающему отцу. Ему было сделано исключение, потому что у отца кроме него больше никого не было.

Войдя в реанимационное отделение, солдат увидел старика в полусознательном состоянии, от которого в разные стороны отходили всевозможные трубки. Но это был не его отец.

Кто-то совершил чудовищную ошибку и вызвал с фронта совсем другого человека.

— Сколько ему осталось жить? — спросил солдат у врача.

— Несколько часов. Вы прибыли как раз вовремя.

Солдат подумал, что сын этого человека сражается сейчас где-то в Богом забытом месте за тысячу километров отсюда. Он подумал, что старик с надеждой цепляется за жизнь ради того, чтобы в последний раз побыть нескольких мгновений рядом с сыном. И солдат принял решение. Он наклонился к старику, взял его за руку и мягко сказал:

— Отец, я вернулся.

Умирающий судорожно ухватился за эту руку; его незрячие глаза раскрылись, чтобы обозреть все вокруг; на его лице появилась довольная улыбка и оставалась там до самой смерти час спустя.

В небольшом городке произошла автомобильная авария. Жертву окружила такая плотная толпа зевак, что репортеру местных новостей никак не удавалось вплотную приблизиться к месту происшествия.

Вдруг газетчика осенила идея:

— Я отец пострадавшего! — завопил он. — Пропустите меня к нему!

Толпа покорно расступилась; журналист приблизился к месту аварии и, к своему стыду, обнаружил, что жертвой был ишак.

Насколько я помню, впервые мы встретились с Тони де Мелло лет тридцать назад, а если точнее — в Лонавле, в том самом доме, который много лет спустя стал Институтом Садханы.

Тони тогда еще был студентом-иезуитом, но уже увлеченно возился с молодежью, только что закончившей начальный период обучения. Группа прибыла на виллу св. Станислава на короткие каникулы. Помню Тони со стайкой юниоров, как мы их тогда называли; юноши сидели под деревьями рядом с кухней и чистили овощи к обеду, а он ублажал слух очень внимательной аудитории своими бесконечными рассказами.

С тех пор мы все сильно изменились; Тони сам прошел через многочисленные этапы духовного развития: он становился специалистом в новых областях знаний, интересовался всем на свете, совершенствовал методы служения людям. Но прежде всего он оставался несравненным рассказчиком. Вряд ли он сам придумывал анекдоты; некоторые из них были довольно плоскими, но в его устах они оживали, обретали смысл и остроту или просто вызывали смех. Вот почему любая затронутая им тема привлекала к себе живой интерес и внимание.

Сегодня он дарит нам свой сборник «Молитва Лягушки», который, несомненно, станет в один ряд с другими его бестселлерами. Тони редко давал литературную оценку своим произведениям, но всегда очень тщательно редактировал свои книги. Перед самым вылетом в Соединенные Штаты из Индии он провел более трех часов со своим издателем, обсуждая детали своей рукописи.

Это было 30 мая 1987 года. А 2 июня бездыханное тело Тони обнаружили на полу его комнаты в Нью-Йорке: у него оказался обширный инфаркт. Незадолго до смерти он написал длинное письмо своему близкому Другу, в котором говорил о своем раннем опыте: «Прошлое, похоже, принадлежит совсем иной эпохе, иному миру. Сегодня я сконцентрировал все свое внимание на ином, на мире духа. Все остальное мне кажется невероятно банальным и пустым. То, что в прошлом казалось таким важным, больше не имеет для меня никакого значения. Сегодня то, о чем говорит Ачаан Ча, буддийский учитель, волнует меня больше всего; ко всему остальному я потерял всякий интерес. Возможно, это иллюзия. Не знаю. Но никогда раньше я не чувствовал себя таким счастливым, таким свободным…»

Эти слова могли бы служить характеристикой того Тони, каким он был — каким его и запомнили окружающие — в последний период жизни, когда он неожиданно покинул нас, не дожив трех месяцев до своего пятьдесят шестого дня рождения. Сегодня все больше говорят о его литературном даровании; он стал настоящей золотой легендой, о чем свидетельствует признательность многочисленных поклонников на всех континентах. Многие из них говорят, что никогда не видели Тони, однако его книги оказали на них неизгладимое впечатление. Одни наслаждались близкой с ним дружбой, другие лишь недавно смогли ощутить магическую силу его слова.

Немногие принимают то, что говорил или делал Тони, особенно после того, как он размыл установленные границы духовного; да он и не ожидал слепого следования, совсем наоборот. Его личность, его идеи привлекали такое количество людей прежде всего потому, что он призывал каждого сомневаться, задавать вопросы, искать на них ответы, избавляться от шаблонного мышления и поведения, рвать со стереотипами и смелее проявлять свою собственную природу — в общем, стремиться максимально раскрыть свое истинное Я.

Неослабевающее стремление к истинной природе человека — вот что отличает мировоззрение Тони, с какой бы стороны и под каким бы углом мы на него ни смотрели. Это привносило в его многогранную личность определенную прямоту, целостность, которой характерны собственное очарование и сила: она примиряла противоположности не насильно, а объединяя их в единое гармоническое целое. Тони всегда легко заводил друзей, всегда всем сопереживал, и каждый чувствовал в нем какую-то недосягаемую внутреннюю силу. Он мог веселиться в компании, рассказывать шокирующие анекдоты, но никто никогда не подвергал сомнению серьезность его намерений. За годы жизни он очень изменился, но были в его характере некоторые черты, над которыми время было не властно.