Луис Ривера - К западу от смерти

Я не пытался бороться с этими кошмарами. Я даже боялся подумать об этом… Мужества хватало лишь сидеть оцепенев и шептать побелевшими губами наспех сочиненные молитвы. Но и это удавалось все с большим трудом. Всему есть предел. Всему. Я думал, что скоро настанет момент, когда я попытаюсь убежать от своего страха, прыгнув в окно. Может, именно на это и рассчитывает тот, кто громко и размеренно стучит в мою дверь? А потом пытается выбить ее…

Но однажды я все же подошел к шкафу, который закрывал дверь, и отодвинул его. Наверное, я устал бояться… Действительно, предел есть всему. Но что будет за ним, угадать нельзя. Я должен был окончательно сойти с ума. Но вместо этого почувствовал, что больше не боюсь. Говорят, что выдержать пытку помогает довольно простая штука — нужно желать себе еще большей боли. Так «пережигается» нерв… И человек ничего не чувствует. То есть чувствует, но это уже не его тело… Что-то подобное произошло и со мной. Мой страх сгорел. Он дошел до высшей точки, когда я просто сидел в кресле и тихонько скулил, как щенок… И вдруг страх умер, оставив вместо себя лишь гнетущую пустоту. Не храбрость. Не мужество. Не готовность драться за свою жизнь… Всего лишь пустоту… Вот тогда я встал и подошел к двери.

И открыл ее.

Резко, одним сильным рывком распахнул ее, чтобы застать врасплох того, кто стоит за ней.

Я ожидал увидеть что-то такое, от чего мои волосы встанут дыбом, а ноги прирастут к полу. Я приготовился к самому большому испытанию в своей жизни и наполовину был уверен в том, что оно будет последним. Я собрал остатки мужества, чтобы достойно принять то, что мне приготовил этот проклятый город…

И… Словно с разбегу влетел в стену.

За дверью стояла девочка лет семи. В длинном глухом платьице и стоптанных туфлях. Черные волосы были аккуратно зачесаны назад и схвачены сзади ремешком.

Я не верил своим глазам. Откуда здесь, в этом отеле, в этом городе маленькая девочка? Я не видел здесь никого моложе сорока лет… И как эта кроха может с такой силой ломиться дверь?.. Или это опять галлюцинация?

На всякий случай, я ущипнул себя за руку. Больно. Выглянул в коридор — проверить, не стоит ли кто за дверью — никого. Снова перевел взгляд на девочку — обычная девочка. Одета мрачновато для своего возраста, но в целом…

Она стояла, разглядывая носки своих туфель. И молчала. Я тоже молчал, лихорадочно соображая, как поступить в этой ситуации. С детьми я не умел ладить…

Пауза затягивалась. Я вдруг почувствовал, что ко мне возвращается страх. Необъяснимы, иррациональный… Не может здесь быть никакой девочки! Не может, и все! Но если это не ребенок, то кто? Какое чудовище приняло обличье девочки и пришло ко мне?

Напряжение росло. Я попытался что-то сказать, но мое горло словно сжали стальной ладонью, и из него вырвался лишь жалкий писк. От девочки исходила угроза. И это было настолько дико и противоестественно, что я начал думать, что это просто сон. Очередной кошмарный сон… Но тут же вспомнилась боль в руке, когда я ущипнул себя. Нет. Если это и сон, то настолько реалистичный, что я просто могу умереть от разрыва сердца, не просыпаясь.

И вот, когда мне начало казаться, что сам воздух звенит от напряжения, как туго натянутая струна, ко мне вернулся дар речи.

— Кто ты? Что тебе нужно? — выдавил я из себя.

Девочка ничего не ответила. Даже не пошевелилась. Ее неподвижность пугала меня больше, чем стая бродячих собак на улице.

— Что ты здесь делаешь? Где твои родители? — спросил я, из последних сил цепляясь за мысль, что, может быть, я слишком сгущаю краски, и в отель на самом деле вселилась какая-нибудь семья…

И тут девочка начала поднимать голову. Медленно-медленно, как в покадровом воспроизведении кинопленки. Мир перестал существовать для меня. Не было полутемного коридора, не было вытертой ковровой дорожки и черных провалов дверей. Пропало все. Остался только детский затылок с хвостиком волос… Я с ужасом смотрел, как напрягаются мышцы ее тонкой шейки, и мог сосчитать все позвонки на ней…

Девочка подняла голову и посмотрела мне прямо в лицо. Я не сумел сдержать крик. У нее были темно-желтые собачьи глаза. С минуту она смотрела на меня, оцепеневшего, готового вот-вот упасть в обморок, а потом открыла рот и тонким детским голоском произнесла всего три слова:

— Спляши в петле.

Мне показалось, что стены отеля обрушились на мою голову.

После того, как я очнулся, у меня едва хватило сил снова завалить мебелью дверь и доползти до кровати. Потом я снова потерял сознание… Или уснул. А проснулся больным…

Меня лихорадило. Голова разламывалась от боли. И не только голова. Все тело болело, будто по мне проехал каток. Ныли каждая косточка, каждая мышца, до кожи было страшно дотрагиваться. Знобило так, что хотелось нырнуть в кипяток…

Я лежал на кровати одетым. Футболка насквозь промокла от пота. Подушка была влажной, простыня сбилась в мерзкую серую кучу. В комнате стоял полумрак. И единственным звуком, нарушавшим тишину, был стук моих собственных зубов.

Так плохо мне еще никогда не было. Я свернулся калачиком и натянул на себя поднятое с пола покрывало. Наверное, нужно было встать и надеть все то, что у меня с собой было, чтобы хоть как-то согреться. Но слезть с кровати я был не в силах. Даже соображать было тяжело. Мысли текли медленно, как кисель.

Я закрыл глаза и попытался немного расслабиться. Единственным доступным лекарством сейчас был бы сон. Но страшная головная боль уснуть не давала. Я попытался устроиться поудобнее, но малейшее движение сопровождалось новой вспышкой боли и приступом тошноты. Пришлось замереть… Замереть и терпеливо ждать, когда придет спасительное забытье.

Но оно не приходило. Секунды складывались в минуты, минуты — в часы… Вернее, мне казалось, в часы, потому что время тоже стало напоминать густой кисель. Оно медленно и тягуче текло мимо меня. А я по-прежнему чувствовал каждую клеточку своего тела, кричащую от боли. Но теперь к этому добавилась жажда. Пить хотелось смертельно. Я потерял слишком много жидкости. Но ванная была для меня недосягаема, как Луна… Несколько раз я, забывшись, слабым голосом позвал кого-то на помощь. Сейчас я был бы рад видеть и хозяина. Но услышать меня он, естественно, не мог. И ответом мне была лишь мертвая тишина.

Делать было нечего, нужно было как-то встать с постели и дойти до воды. Но едва я попытался сесть на постели, кровать сделала кульбит, и я снова рухнул вниз лицом, едва сдержав тошноту.

Так повторилось несколько раз. Я собирался с силами, пытался встать и тут же валился обратно, как мешок с фасолью. Мне хотелось плакать от боли, жажды и больше всего — от собственного бессилия.

Наконец я смог сползти с кровати. Именно сползти и растянуться на полу. Так я отдыхал несколько минут, прежде чем двинулся дальше. Отдышавшись и переждав приступ тошноты и головной боли, я пополз в ванную. Каждый дюйм пути давался мне с таким трудом, будто я тащил на себе слона. Руки были налиты свинцом, перед глазами плыли круги. Раз я кажется даже потерял сознание, но ненадолго. Просто на мгновение провалился в темноту…

В ванной я кое-как встал на колени и дотянулся до крана. Ударила струя ржавой, вонючей воды. Я жадно припал к ней ртом. Сейчас эта вода казалась мне вкуснее Four Roses десятилетней выдержки. Я пил и не мог напиться. На мгновение даже боль отступила.

Но стоило мне оторваться от воды, как накатила тошнота, и меня вырвало прямо в ванну. Блевать такой водой — удовольствие гораздо ниже среднего. Задыхаясь и отплевываясь, я без сил рухнул на холодный пол. Желудок так и норовил вывернуться наизнанку…

Тем не менее, я снова поднялся и сделал еще несколько глотков. А потом отправился в обратный путь. Он показался мне еще длиннее. На кровать я забрался лишь с пятой попытки. Лег и закрыл глаза. В ушах стоял звон. Тело сотрясала крупная дрожь… Я умирал. В этом не было никаких сомнений.

Но прошла ночь, день и еще ночь, а я был жив. Правда, жар не спадал. Зато немного утихла головная боль. Теперь у меня было такое ощущение, что мозг вынули. А вместо него залили ртуть… Я едва мог оторвать голову от подушки. Меня всего трясло. То было жарко, будто я лежал в пустыне на самом солнцепеке, то бросало в холод, и я никак не мог согреться, хотя в номере стояла страшная духота.

Время от времени я ползал в ванную, пил грязную воду, потом кое-как забирался в постель и проваливался в тяжелый, без сновидений сон. Иногда сил доползти до воды не находилось, и я просто лежал на грязной скомканной постели, тупо глядя в стену, чувствуя, как шершавый язык царапает небо… Иногда меня мучительно рвало прямо на пол. Но выходила из меня либо вода, либо совсем немного желчи. Я слишком долго ничего не ел…

В дверь больше никто не стучал. Хозяин тоже не появлялся, хотя я провел в номере уже не один день. В отеле стояла мертвая тишина. Не было слышно даже обычных для старого здания скрипов и шорохов. Хотя, может быть, у меня случилось что-то со слухом, потому что такая же тишина была и за окном.