Колетт Барон-Рид - Вспоминая будущее. Путь к восстановлению интуиции

Иногда внутренний голос сообщал мне о простых вещах, например, о том, когда в булочную завезут мой любимый шоколадный пирог с зеленой посыпкой, и тогда я знала наверняка: его привезут завтра. А однажды тот же голос сообщил мне, что осенью умрет пекарь. Я помню, как все лето говорила маме, что буду очень по нему скучать, и что нам, вероятно, следует запастись пирогами, ведь никто другой не сможет приготовить их так же вкусно, как он. Мама не понимала, о чем я пытаюсь сказать ей, и отказывалась покупать пирогов больше обычного. Это очень расстраивало меня, ведь я знала, что говорю истину, но никто не хотел меня слушать.

Я и подумать тогда не могла, что в моем знании было что-то «особенное», ведь такие предчувствия случались у меня постоянно, а потому казались мне совершенно обычными. Я не понимала, почему родители все время просили меня помалкивать о тех «воспоминаниях», которые еще не случились. Я не ведала разницы между действительным воспоминанием и предвидением или предчувствием. Вне зависимости от того, что и о ком я «вспоминала», слыша голоса в моей голове, реакция на мои слова всегда была одинаковой.

Однажды, когда сболтнула имя человека, с которым встречалась одна из подруг моей мамы, я даже была строго наказана и отправлена в свою комнату — посидеть в одиночестве и подумать над своим поведением. В моей голове постоянно звучало его имя: Пол, Пол, Пол, Пол. Я знала, что мамину подругу бросил возлюбленный, она очень грустила, а внутренний голос в моей голове постоянно произносил это имя, вот я взглянула на даму и произнесла машинально: «Не грустите, что ушел Пол... Он вернется — он провалился в туалет».

Без единого слова моя мать встала, отшлепала меня и отправила в детскую. Она была так рассержена, что даже потом отругала меня: «Никогда больше не открывай рот перед гостями». Только через двадцать пять лет я узнала, что мама наказала меня в тот раз потому, что подумала, будто я подслушала и повторила их с подругой телефонный разговор, состоявшийся за день до того. Тем более, как оказалось, Пол был водопроводчиком, плюс ко всему мамина подруга назвала его куском дерьма! Однако, после того как я отбыла свое наказание в своей комнате, мама все же поняла, что я не могла подслушать ее разговор с подругой, поскольку находилась в то время в детском саду.

Вот таким было мое раннее детство. Так начиналась моя жизнь. Передо мной не было никакого видимого барьера, а потому я не знала, какую линию мне надо пересечь. Иногда я просто могла видеть и ощущать мир по-другому, не так, как все, — с другой точки зрения, из другого времени.

Позже я поняла, что такие, как я, — не все и что не все испытывают то же самое, что испытываю я. Тогда я стала предпринимать попытки отказаться от своего дара, убежать от него.

История семьи как ночной кошмар

В три года меня начали мучить ночные кошмары. Они всегда были одинаковы и повторялись снова и снова. Мне снились: огонь, клубы дыма и серебристые дирижабли, сбрасывающие взрывчатку на опустошенный город; истощенный мужчина, горящий в огромной печи; изможденный человек, с рыданиями что-то соскабливающий с чьих-то зубов, разбросанных по столу. Я очень живо помню эти картины сна, потому что они сопровождались ужасным зловонием, подобного которому я никогда не встречала в обычной жизни, но предполагаю, что именно его называют запахом смерти.

Как выяснилось позднее, такие сны бывали у меня только в полнолуние. Это дает объяснение тому, почему в нашей семье так настороженно относились к влиянию Луны на меня.

Когда я просыпалась в слезах и в деталях рассказывала матери свой кошмар, у нее на лице всегда появлялось странное и испуганное выражение, природу которого я никак не могла понять. Как и то, почему она не пыталась успокоить меня, не хотела обнять или взять на руки. Казалось, будто мои сны пугали ее не меньше, чем меня, но я не представляла, как такое может быть.

Конечно, до пяти лет, в то время, когда по полнолуниям меня преследовали эти жуткие кошмары, я и понятия не имела о наследии Холокоста. Я не знала, что ужасы второй мировой войны имели такое непосредственное отношение к моим родителям: они оба были европейцами, сбежавшими в Канаду, чтобы оставить в прошлом тягостные картины того, что произошло на их глазах. Лишь позже я узнала, что, в то время как моя мама боролась с воспоминаниями о Холокосте, мои ночные кошмары были не просто снами, а картинами реальных событий, которые именно она перенесла в Берлине во время войны. И вполне вероятно, что именно мой дедушка, который был убит в концентрационном лагере в Дахау, и был тем самым мужчиной из моих снов, горящим в печи.

Все это было тайной моей матери, которой она не делилась со мной, пока я была крохой. Но эта тайна сама раскрывалась передо мной в виде моих ночных кошмаров, приходящих ко мне в полнолуние.

Серебристые шары и дирижабли, которые я видела в своих снах, на самом деле были цеппелинами и самолетами, сбрасывавшими бомбы на тот город, где жила моя мама, а зубы на столе принадлежали людям, погибшим в лагерях (стоматологическое золото использовалось для обмена, часто из него делали безделушки для жен эсэсовцев).

Первые двадцать лет моей жизни меня воспитывали как христианку, и я не знала, что у меня еврейское происхождение, пока однажды ночью, как всегда в полнолуние, я не увидела во сне то, что случилось с моими родственниками.

Глава 2

Каково это — быть «другой»

С того времени, как мне исполнилось четыре года, мы с сестрой посещали частную англиканскую школу для девочек в Торонто; сегодня она известна как школа для молодых леди из высшего общества — коренных, потомственных американок, но в то время ее двери были распахнуты для любой девочки, родители которой способны платить за обучение.

Я там выросла. Мы все носили одинаковую форму — с первого дня учебы до последнего. Все было замечательно, но я помню предвзятое отношение некоторых учителей к нам с сестрой, потому что наши родители не были «настоящими» канадцами, и поэтому мы не принадлежали к тем социальным кругам, в которые стремились попасть. Я чувствовала, что некоторые пожилые преподаватели скорее терпели нас, чем принимали.

Одно из самых ярких воспоминаний тех лет — восхитительные немецкие «мраморные» пироги моей мамы. На распродажах, устраиваемых в школе и в церкви, они всегда оставались лежать на прилавках. Тогда, я помню, подслушала чей-то разговор и узнала: это из-за того, что они «иностранные». Я никогда не смогу это забыть!

Да благословит Господь мою няню

В детстве я постоянно сталкивалась с необходимостью соответствовать каким-то меркам, что удавалось мне не всегда. Мне было крайне тяжело, пока судьба не сжалилась и не преподнесла мне чудесный подарок в лице нашей шотландской няни, миссис Келли. Ей было уже за семьдесят, когда родители наняли ее. Миссис Келли была не только великолепной няней, но и самым настоящим медиумом. Когда мамы не было дома, она садилась за кухонный стол, на котором раскладывала свои карты, и принималась рассказывать нам о будущем — нашем или любого, кто заглядывал в гости.

Я хорошо ее помню: это была эксцентричная пожилая женщина, заядлая картежница и азартный игрок; от нее всегда пахло лавандой и фиалками, а ее голос — да простит она мне это сравнение — напоминал кваканье лягушки (она говорила с сильным шотландским акцентом). Я любила ее — всем своим сердцем! Миссис Келли была уверена, что именно благодаря своему шестому чувству она так часто выигрывала на скачках. Она рассказывала, что на ипподроме с ней разговаривали духи и сообщали клички тех лошадей, на которых следует делать ставки, поскольку именно они и выиграют скачки. Моя няня жила насыщенной, полной жизнью, наслаждаясь ею во всех ее проявлениях: занимаясь с детьми, общаясь с духами, делая ставки...

Миссис Келли всегда была очень искренна, когда разговор или дело касались ее экстрасенсорных талантов, и всегда имела наготове пару историй о мире духов. Именно она объяснила мне, что у меня тоже есть этот дар. Думаю, она знала о моей судьбе задолго до того, как я сама нашла свой путь. Она любила говорить что-то вроде: «Знаешь, дорогуша, тоннель будет длинным, но даже когда случится что-то ужасное, я вижу, что ангелы подхватят тебя. Ты можешь оказаться в бушующем море, но ты не утонешь. Нет, ты не утонешь, — я вижу это. У тебя всегда это будет: Видение, понимаешь... Видение!»

Конечно, сначала я хотела знать только одно: когда придет мой Прекрасный Принц, выйду ли я в восемнадцать лет замуж, буду ли иметь шестерых детей и разбогатею ли. Однако няня всячески стремилась говорить со мной о вещах более серьезных. Я с детства помню ее заботу обо мне. Еще задолго до того, как я впервые попробовала алкоголь, она частенько говорила мне: «Ты должна остерегаться пьянства, дорогуша. Остерегайся алкоголя!»

В то время я понятия не имела, что означали ее слова, но сделала вывод, что она говорит о соке с противным вкусом, который моя мама иногда приносила домой с немецкого рынка. Спустя годы, уже после того, как я переболела алкоголизмом и переборола зависимость, мне было очень интересно вспоминать слова няни и размышлять о них. Меня очень согревает мысль, что миссис Келли, вероятно, с самого начала знала, что я чего-то добьюсь в этой жизни, несмотря на все свои проблемы.