Алексей Скалдин - Странствия и приключения Никодима Старшего

К тому же времени относится сближение Скалдина с петербургскими литературными кругами. В начале 1910 года он уже постоянный посетитель "башни" Вяч. Иванова. Гостивший здесь в течение нескольких недель А. Белый писал в своих мемуарах: "Из частых на башне запомнились Е. Аничков, Бородаевский, Н. Недоброво, Скалдин. Чеботаревская, Минцлова, Юрий Верховский, Пяст…"

Имя Анны Рудольфовны Минцловой в этом списке обращает ни себя особое внимание. Говорили, что она — антропософка, последовательница Штейнера. Сама же она утверждала, что не может быть последовательницей, ибо равна Штейнеру. Как и Минцлова, вскоре ставшая духовной наставницей Вяч. Иванова, Скалдин был мистик, и этого нельзя не иметь в виду, читая "Странствия и приключения Никодима Старшего". Десятые годы ознаменовались мощной волной мистицизма в России, и литература серебряного века оказалась в известной степени причастной к подъему этой волны, ее размаху и энергии. "Поэзия символистов, — писал редактор "Аполлона" С. Маковский, — искала выход в мистике посвятительного знания. Она тяготела к своего рода жречеству, не литературному только, а действенному. Поэты зачисляли себя в ряды — кто масонов, кто штейнеровцев, кто мартинистов. Вячеслав Иванов, несомненно, принадлежал к тайному обществу…" К эзотерической группе принадлежал и Скалдин, хотя данные, которыми мы располагаем, не позволяют с несомненностью сказать, к какой именно.

Скалдина связывала с Вяч. Ивановым ("наиболее культурным человеком в России", по словам Бердяева) многолетняя дружба. Благодаря Иванову Скалдин сразу же вошел как "свой" в избранные литературные круги и свел знакомство со многими посетителями "башни" на Таврической улице, сближаясь, однако, по большей части с теми, кто был от природы расположен к поиску посвятительного знания. На А. Белого он произвел неизгладимое впечатление.

Через два года Белый писал Блоку о необходимости сближения "немногих" москвичей и петербуржцев. "Этими немногими считаю тебя, Вячеслава, Пяста, Скалдина". И затем он добавил еще три имени с оговоркой: "Может быть, Недоброво, может быть, Сюннерберга, Аничкова". Описывая свою жизнь на "башне", А. Белый вспоминал в "Начале века", что к нему постоянно "забегали" Пяст, Княжнин, Скалдин.

К тому же периоду относится и знакомство с Блоком. Скалдин собирался прочитать в Религиозно-философском обществе реферат под названием "Идея нации". Совет общества забраковал доклад "как реакционный". Блок же был удивлен глубиной мысли в этой рукописи Скалдина и дважды прочел доклад. Идеи Скалдина он назвал открытием. И в этом для него состояло принципиальное различие двух родов мысли. В одном случае творческий человек, размышляя, создает нечто — пусть новое, но оно является лишь созданием ума. Во втором случае человеческий разум открывает то, что есть. Блок придавал значение этому различию между тем, что "открыто", и тем, что "создано". Вскоре Блок писал матери: "На днях у нас очень долго просидел Скалдин — совершенно новьш и очень интересный человек".

Тем не менее Скалдин не стал близким другом Блока, какими были на протяжении времени Пяст или Городецкий, Евгений Иванов или Зоргенфрей. Как и многие современники, Скалдин переоценивал мистические интересы Блока, хотя сам Блок в своих письмах, а возможно, и в разговорах со Скалдиным, давал ему понять, что они живут в смежных, но все-таки отделенных реальностях. С большим опозданием посылая ответ на одно из писем Скалдина, Блок признается: "Не отвечаю я Вам потому, что нахожусь совсем в другом круге идей и переживаний, чем те, о которых говорит Ваше письмо, для меня дорогое".

Впрочем, встречи, хоть и, нечастые, продолжались, и Блок имел возможность наблюдать рост этой незаурядной личности. О многом может нам сказать, например, лаконичная запись от 15 ноября 1912 года в дневнике Блока: "Скалдин (полтора года не виделись) совершенно переменился. Теперь это — зрелый человек, кующий жизнь. Будет крупная фигура". Такое же впечатление он оставлял и в других людях, с которыми готов был держаться более открыто. Знавший его на протяжении семи лет Г. Иванов вспоминал о нем: "Человек он был расчетливый, трудолюбивый, положительный. Если Россия действительно когда-нибудь будет крестьянской республикой, такие, должно быть, будут в ней министры и по внешности, и по складу ума… Эсхил в подлиннике — Эсхилом, но это так, постороннее, форма. Главное же — "свое", с Волги, где ребята купцов топором рубят и спасаются в скитах и продают (вот те крест!) тухлую рыбу с барышом. Все это было собрано в С., как в фокусе, хотя держался он европейцем, порой даже утрируя".

Знакомство Скалдина и Г. Иванова состоялось в марте или начале апреля 1911 года. Встретились они в редакции литературного журнала "Гаудеамус", в котором оба печатали свои стихи. Журнал выходил под редакцией Владимира Нарбута, будущего акмеиста, друга Н. Гумилева. Средипоэтов, печатавшихся в "Гаудеамусе", была и Ахматова. Скалдина как поэта высоко ценили в "Гаудеамусе". "Его стихи, — писал Г. Иванов, — все хвалили, о нем самом никто толком ничего не знал, в редакции С. показывался очень редко и мельком".

Скалдин фактически жил в трех отделенных друг от друга мирах: в деловом, литературном, эзотерическом. Два последних все же соприкасались на "башне", где Скалдин продолжал бывать. В остальном же это были хорошо отгороженные друг от друга три круга общения. С Г. Ивановым его связывали чисто литературные интересы. Когда Г. Иванов уезжал на лето из Петербурга, связь поддерживалась перепиской. Письма хранятся в ЦГАЛИ. Куцый отрывок одного из них вошел в "Литературное наследство". По нему можно судить о характере этой корреспонденции — откровенной, но вполне сосредоточенной на литературе.

Несмотря на разницу в возрасте, влияние было взаимным, Г. Иванов свел Скалдина с эгофутуристами… В это время Г. Иванов переживал пору увлечения стихами Игоря Северянина и сам состоял в кружке эгофутуристов. Скалдин же печатался в самых разных изданиях, видимо, пренебрегая всевозможными групповыми ограничениями и перегородками. Его стихи появлялись под одной обложкой вместе со стихами символистов, эгофутуристов и акмеистов. Он печатался в "Аполлоне", "Сатириконе", "Орлах над пропастью", "Альманахе муз"…

Даже и теперь, читая его (с трудом находимый и прекрасно изданный) сборник стихотворений, мы видим, что несколько из них достойны того, чтобы остаться в антологии русского серебряного века. Его учитель в поэзии, Вячеслав Иванов, писал в одном из своих стихотворений: "Открыта в песнях жизнь моя". Открыта ли она в стихах Скалдина? Лишь в очень малой степени. Для русского сознания стихи поэта и его судьба нераздельны. "Жизнь сочинителя, — писал Герцен, — есть драгоценный комментарий к его сочинениям". Отнюдь не так у Скалдина-поэта и именно так у Скалдина-прозаика. Зная хотя бы отчасти биографию Скалдина, мы гораздо глубже можем прочесть его роман. Но, читая стихи Скалдина и желая найти при этом "драгоценный комментарий" к его личности, мы остаемся неудовлетворенными. Все-таки это стихи прозаика, наделенного вкусом, знакомого с образцами мировой поэзии, изобретательного в приемах — но стихи прозаика.

Сборник стихов Скалдина не принес ему известности. Гумилев, к критическим выступлениям которого уже прислушивались и союзники, и противники, написал очень негативную рецензию. Втайне она была направлена против эстетики Вяч. Иванова, но внешне и явно и, надо сказать, справедливо, обрушена была на Скалдина. Что же касается Вячеслава Иванова, знавшего Скалдина дольше и лучше, то он ни в какой мере не утратил веры в него как в талантливого человека. Он писал Брюсову: "Посылаю… изданную "Орлами" книжку Скалдина; надеюсь, что ты согласишься со мной, что он даровит и делен; если же так, при случае литературно ему помоги".

Это письмо датировано 1913 годом, когда Скалдин стал сотрудником журнала символистов "Труды и дни". Журнал был задуман как издание для немногих. Цель его, по словам А. Белого, состояла в том, чтобы сблизить лучших мыслителей Москвы и Петербурга. Именно благодаря этому частному характеру издания журнал сумел сохранить исключительно высокий уровень теоретической мысли, не пытаясь популяризировать или идти на компромиссы с широкой публикой. Один из главных сотрудников этого журнала, Вячеслав Иванов, любил повторять слова Генриха Гейне: "Мы издеваемся над тем, чего не понимаем". Символизм же по своей природе сродни посвятительному знанию. Это убеждение разделял и Скалдин.

О его литературных связях в годы перед революцией известно нам немного. Отчасти причина тому — его образ жизни. В литературных кругах он появлялся лишь спорадически: 'появлялся и пропадал надолго. В какой-то, видимо, слабой степени он был связан с Академией стиха, но несколько чаще его видели на собраниях другого петербургского литературного кружка, так называемого "Общества поэтов", в обиходе именуемого "Физой".