Рудольф Штейнер - Смерть как перемена жизни

Голгофский крест спасти тебя не может,

пока в себе его ты не воздвиг.

Но если мы можем чувствовать бессилие и преодоление состояния бессилия, тогда, на наше счастье, мы можем действительно почувствовать реальную связь с Христом Иисусом. Ибо это переживание представляет собой повторение того, что мы столетиями раньше переживали в духовном мире. Таким образом, мы должны данное переживание искать в его зеркальном отражении здесь в душе, на физическом плане. Ищите в себе, и вы найдете бессилие. Ищите, и после того, как вы нашли бессилие, вы найдете спасение от бессилия, воскресение души к Духу.

Однако не дайте смутить себя в этих поисках тем, что проповедуется сегодня мистикой или неким позитивным познанием. Когда Гарнак, например, говорит о Христе, то, что он говорит — неправда, по той простой причине, поскольку то, что он говорит о Христе, — прочитайте это, — можно сказать о Боге вообще. Можно с таким же успехом говорить об иудейском Боге, о Боге мусульман и обо всех других. И многие желающие сегодня быть так называемыми «пробужденными», говорят: я переживаю Бога в себе. Однако они переживают только Бога Отца и то только в исключительно ослабленном виде, так как они, собственно, не замечают, что они больны, и всего лишь вторят традициям. Нечто подобное было, например, с Иоганном Мюллером. Но все эти люди не имеют Христа, так как переживание Христа состоит не из одного переживания Бога в человеческой душе, но состоит из двух переживаний: из переживания смерти в душе из–за тела и воскресения души благодаря духу. И тот, кто говорит человечеству, что он не только Бога в себе чувствует, — как чисто риторически утверждали теософы, — но говорит также и о двух событиях: о бессилии и о воскресении из бессилия, — тот говорит о настоящем переживании Христа. И лишь такой человек находится на сверхчувственном пути к Мистерии Голгофы. Он сам находит силы, которые пробуждают определенные сверхчувственные силы, ведущие его к Мистерии Голгофы.

Сегодня поистине нет нужды сомневаться в возможности найти Христа непосредственно из собственного переживания, так как Его находили, если заново обретали себя, выходя из состояния бессилия. Чувство полной ничтожности, которое нас охватывает, когда мы думаем о собственных силах без высокомерия, должно предшествовать импульсу Христа. Разумные мистики считают, что если они просто могут сказать: я имею в своем «я «высшее «Я «, я нашел божественное «Я», — то это будто бы и есть Христианство. Но это не есть Христианство. Дух Христианства находится в словах:

Голгофский крест спасти тебя не может,

пока в себе его ты не воздвиг.

Можно почувствовать из частностей жизни, что я говорю истину, тогда можно будет перейти от этих частностей к переживанию бессилия и воскресения из бессилия. Мои дорогие друзья, было бы прекрасно, особенно в наше время, если бы люди обнаружили, например, следующее. Совершенно несомненно, что в глубинах человеческой души живет стремление к правде, а также стремление высказывать правду. Но как раз когда мы имеем намерение высказать правду и начинаем затем размышлять об этом высказывании правды, тогда мы можем сделать первый шаг на пути к осознанию бессилия человеческой телесности по отношению к Божественной правде. В то мгновение, когда вы действительно занимаетесь подлинным самоосознанием через высказывание правды, вы приходите к чему–то совершенно странному. Поэт (Friedrich Schiller, «Tabulae votivae» Sprache) почувствовал это, сказав: Spricht die Seele, so spricht, ach! schon die Seele nicht mehr. «Говорит душа, так говорит, ах! Она уже больше не душа».

На пути, на котором то, что мы действительно внутренне в душе переживаем как правду, становится речью, оно притупляется. Душевно пережитое убивается в речи ещё не полностью, но оно притупляется. И тот, кто знаком с речью, тот знает, что имена собственные, указывающие всегда только одну вещь, являются правильными обозначениями для этой вещи. Как только у нас появились обобщенные имена, будь то имена существительные, глаголы или имена прилагательные, то, что мы говорим, не является полной истиной. Тут истина заключается в осознании того, что мы, в сущности, с каждым высказываемым предложением отклоняемся от истины.

Духовнонаучно мы пытаемся возродиться, признав следующее: «Каждым утверждением ты говоришь неправду», действуя при этом определенным образом, который я вам часто характеризовал. Я часто говорил вам: не столь важно в духовной науке то, что говорится — поскольку ведь и на высказанном отражается беспомощность суждения — но дело в том, как это говорится. Попытайтесь однажды проследить мысленно, — это можно проследить в моих сочинениях, — как каждая вещь описывается с самых различных точек зрения, как всегда делается попытка охарактеризовать вещь с одной и с другой стороны. Только в этом случае можно приблизиться к пониманию вещей. Тот, кто верит, что слова представляют нечто иное, чем некую эвритмию, тот очень ошибается! Слова являются лишь эвритмией, извлекаемой из гортани и создаваемой при содействии воздуха. Слова — всего лишь жесты, однако создаются эти жесты не при помощи рук и ног, а гортанью. Мы должны осознать, что мы в речи только намекаем на нечто определённое, и что только тогда получаем верное понимание истины, когда в слове видим намёк на то, что мы хотим выразить, и когда мы как люди живем друг с другом так, что осознаём: в словах живут намеки. На это хочет, между прочим, указать эвритмия, которая делает всего человека гортанью, то есть выражает посредством всего человека то, что обычно выражается только гортанью, чтобы люди снова почувствовали, что когда они говорят, они тем самым создают жесты. Я говорю “отец”, я говорю “мать”: когда я пользуюсь общими понятиями, я смогу только тогда истинным образом выражать себя, когда другой человек, находясь вместе со мной в социальной среде, свыкся с этими вещами, когда он понимает жесты. Только тогда мы возрождаемся из бессилия, ощущаемого уже в речи, и празднуем воскресение, когда мы понимаем, что в то время как мы открываем рот, мы уже должны быть христианами. То, что создано из Слова, из Логоса в процессе развития, это только тогда понимается, когда Логос снова связывают с Христом. Если мы осознаем: наше тело, становясь орудием речи, вынуждает истину отчасти умереть на наших устах, но мы оживляем её снова во Христе, осознавая, что должны одухотворить её, то есть мыслить её вместе с Духом — не принимать речь как таковую, но мыслить её вместе с Духом. Этому мы должны научиться, мои дорогие друзья!

Я не знаю, позволит ли завтра время публично привлечь внимание к этим вещам. Я бы это охотно сделал, но хочу сначала высказать это здесь. Если я завтра должен буду повторить это ещё раз, пусть это вам не мешает. То что я прежде в разных местах публично говорил, я хочу сначала высказать здесь. Видите ли, можно сделать удивительное открытие. Я хочу охарактеризовать это на примере одного особого случая. Я достаточно хорошо изучил действительно очень интересные статьи, написанные Вудро Вильсоном, лекции об американской истории, американской литературе, американской жизни. Можно сказать, что Вудро Вильсон великолепно, мощно описал картину развития Америки, как оно продвигалось с американского Востока на Запад. Он пишет совершенно как американец, и эти лекции, заново переработанные в статьи, действительно очень привлекательны, «Просто литература» («Mere Literature and Other Essays») — вот как названы они. Читая эти статьи, можно изучить американский характер, ибо Вудро Вильсон является самым типичным американцем. Далее я сравнил — можно было сделать совершенно объективное сравнение — многое в статьях Вудро Вильсона с изречениями, например, Германа Гримма, человека, который целиком и полностью является самым типичным немцем XIX столетия, типичным жителем Средней Европы XIX столетия. Этот человек своей манерой письма представляется мне симпатичным, тогда как Вудро Вильсон мне совершенно не симпатичен. Однако это, замечу мимоходом, чисто личное отношение. Мне нравится литературный стиль Германа Гримма, и я ощущаю какое–то внутреннее сопротивление по отношению к литературному стилю Вудро Вильсона — но при этом следует, между прочим, быть объективным: типичный американец Вудро Вильсон пишет совершенно блестяще, великолепно, особенно о развитии американского народа. — И затем, когда я сравнил статьи Вудро Вильсона и Германа Гримма, где оба писали о методе истории, я обратил внимание на нечто иное. Можно взять предложения, написанные Вудро Вильсоном, и убедиться, что они звучат совершенно так же, почти дословно с предложениями, написанными Германом Гриммом. Можно взять предложения, написанные Германом Гриммом, и перевести их в такие же предложения, написанные Вудро Вильсоном — они звучат совершенно одинаково. Всякий плагиат исключен! Ведь речь идет совсем не о том, что я намекаю на плагиат: это совершенно исключено. Здесь намечается пункт, где, чтобы не впасть в буржуазность, филистёрство, следует понять: когда двое говорят одно и то же, это не есть одно и то же! — Возникает проблема: что же это за странность, что Вудро Вильсон описывает своих американцев куда более убедительно, более реалистично, нежели делает это, описывая по своему методу историю, Герман Гримм, хотя Вудро Вильсон в своём описании говорит теми же словами, что и Герман Гримм? Почему это происходит? Это действительно становится проблемой.