Е. Кузьмишин - Калиостро и египетское масонство

О.: Этот вопрос не имеет отношения к текущему делу, но я буду рад дать вам удовлетворение. Какой смысл допытываться отпрыск ли я монаршего рода или родился в бедной семье, почему я путешествую, не желая придавать свою личность известности? Какой смысл дознаваться, как я добываю свои деньги, если уж я всем и за все плачу? Коль скоро я почитаю религию и законы, коль скоро я за все честно плачу, коль скоро я творю одно только благо и никакого зла, вопрос ваш выглядит не столь уж необходимым и совершенно неподобающим. Вы должны знать, что я всегда пользовался возможностью, и с удовольствием, не удовлетворять любопытство толпы в этом вопросе, даже в то время, когда обо мне распускали слухи, что я, мол, Антихрист, Вечный Жид, человек 1400 лет от роду, Неведомый Философ, – короче, все те мерзости, которые может изобрести злоба людей порочных. Я с радостью клятвенно заверяю вас, что раскрою вам мои источники дохода, которые не раскрывал доселе никому. Суть в том, что как только я оказываюсь в какой-либо стране, у меня появляется банкир, готовый обеспечить меня всем необходимым в счет будущего обязательного возмещения. Например, во Франции это Саррасен из Базеля, который выдает мне любые суммы, которые могут понадобиться; а в Лионе есть г-н Санкостар, который поступает так же. Однако я всегда просил этих господ никому не говорить, что они мои банкиры. У меня есть и другие источники дохода, которые происходят от известных мне вещей.

В.: Показывал ли вам принц записку с подписью Марии-Антуанетты Французской?

О.: Полагаю, за 15 или 20 дней до своего ареста он показывал мне записку, о которой вы говорите.

В.: Что вы о ней сказали?

О.: Я сказал, что думаю, что это не что иное, как доказательство подлога со стороны мадам де ла Мотт, которая во всем обманывает принца. Действительно, я всегда призывал принца поостеречься, общаясь с ней, поскольку она женщина порочная и злонамеренная, однако принц не желал прислушаться ко мне. Я всегда считал эту записку подложной.

В.: Посмотрите на эту записку и скажите, та ли это записка, о которой шла речь.

Затем г-н дознаватель показал мне записку, на которой значилось имя Марии-Антуанетты Французской, но я заметил, что она испещрена цифрами и ответил:

О.: Я не могу засвидетельствовать, что это та же самая записка, потому что этих цифр я на ней не видел.

В.: Вы имеете право знать, что эти цифры нанесены нами.

О.: Мне это все равно. Честью клянусь, что не могу засвидетельствовать, та ли это самая записка. Дело в том, что я посмотрел на нее тогда лишь мельком, потому что это было не мое дело, а значит, мне не было дела также и до того, подлинная она или подложная.

В.: Правда ли, что до ареста и посещения в Бастилию вы собирались приобрести дом за сто пятьдесят тысяч франков?

О.: Нет, это неправда. Я помню, что однажды, пока мой парикмахер причесывал меня, какие-то люди заговорили со мной по поводу летнего дома, который группа моих друзей хотела приобрести для себя, и я ответил, что заберу его себе. Но я более не возвращался к этой теме и считал этот разговор просто светской болтовней. Люди, желавшие приобрести этот дом, – это г-н де Бонди и другие.

Когда я вспомнил это последнее обстоятельство, допрос был уже завершен, и г-н дознаватель не посчитал нужным включить этот ответ в официальный протокол.

После того, как я рассказал о себе, я перехожу к ранее данному мной обещанию ответить на оскорбительные обвинения, которые позволила себе выдвинуть против меня графиня де ла Мотт. Это занятие будет для меня столь же утомительным, сколь и скучным для публики. Однако я, тем не менее, тщательно и подробно исполню сей долг, прося читателей, которые знают меня и которые готовы отстаивать мою правоту и честь, пропустить и не читать следующую далее часть.

Далее следует отрывок из Мемуара. Графиня начинает свое обличение так (С. 3):

На ваше сужденье представляется один из тех людей, кого невежественная толпа именует выдающимися, Эмпирик, Мечтатель о Философском Камне, Лжепророк тех сект, в которых, по его же словам, он обучался, Профанатор единственной истинной веры, самозваный Граф де Калиостро. Да, став хранителем (от г-на де Роана) прекрасного Ожерелья, Калиостро разрезал его на части, дабы с его помощью увеличить свое и так немыслимое тайное сокровище.

Что бы кто ни говорил о стиле, в котором исполнена апология графини де ла Мотт, в том, что она умудрилась вписать столько оскорблений в столь малое пространство, содержится весомое преимущество. И пусть я и не беру на себя роль цензора и редактора грамматических погрешностей ее сочинения, и я даже вообще пропустил бы это высказывание мимо ушей, удовлетворившись разве что поправив чисто грамматическую ошибку172, если бы графиня де ла Мотт в свое сочинении сохранила бы уважение к приличиям и истине.

Давайте же перейдем к оскорблениям.

Эмпирик в искусстве целительства людей

Я часто слышал это слово в устах определенных людей, но я никогда не удостоился чести узнать, что именно они имели в виду. Если они желали таким образом описать человека, который, не будучи официально врачом, обладает познаниями в медицине, навещает больных и не берет за свои визиты платы, который исцеляет нищих точно так же, как богатых и не получает за это ни с кого денег, то в таком случае я должен признать, что принимаю присущие этому званию честь и долг.

Низкий алхимик

Будь я алхимик или нет, но определение «низкий» пристало лишь тем, кто пресмыкается и просит. Все знают, просил ли когда-нибудь граф де Калиостро у кого-либо милостей или крова.

Мечтатель о Философском Камне

Каково бы ни было мое мнение о Философском Камне, я никогда не говорил о нем на публике, и общество было избавлено от необходимости выслушивать мои суждения о нем.

Лжепророк и т. д.

Я не всегда был таким. Если бы г-н кардинал де Роан поверил моему предсказанию о лживости г-жи графини де ла Мотт, ни он ни я не оказались бы ныне в том положении, в котором мы пребываем.

Профанатор единственной истинной веры

А вот это посерьезнее. Я всегда почитал Религию. Я передаю жизнь мою и все ее внешние сопутствующие обстоятельства на расследование (inquisition) Закона. Что же касается внутренней жизни моей, то лишь Бог один может требовать у меня о ней отчета.

Самозваный граф де Калиостро

Я пронес имя Калиостро по всей Европе. О моем графском достоинстве и его подлинности всякий может судить по образованию, которое я получил, и по уважению, которым я пользовался со стороны Муфтия Салахаима, Шерифа Мекки, Великого Мастера Пинто, Папы Реццонико и большей части властителей Европы.

Хранитель прекрасного Ожерелья

Я никогда не был хранителем прекрасного Ожерелья. Я его даже ни разу не видел.

Калиостро разрезал его на части, дабы с его помощью увеличить свое и так немыслимое тайное сокровище.

Если судьба моя столь поразительно счастлива, что я являюсь обладателем «немыслимого тайного сокровища», вряд ли мне нужно было бы распиливать ожерелье, чтобы увеличить его.

Если человек достаточно богат и достаточно велик, чтобы всю свою жизнь пренебрегать милостями августейших особ и отвергать даже те подарки, которые обычный человеческий сорт вполне спокойно принимает, ничем не унижая своего достоинства, он не может утратить всю честь свою и все достоинство безупречной жизни в единый миг. Он не может моментально пасть с высот княжеского величия до постыдных деяний, к которым способны принудить человека лишь исключительное отчаяние или глубочайшая порочность.

Однако графиня де ла Мотт продолжает:

Дабы сокрыть свою кражу, Калиостро повелел г-ну де Роану, властью, которую имел над ним, распорядиться, чтобы графиня де ла Мотт занялась ожерельем, разобрала его и отдала в оправку часть камней из него в Париже, а остальные камни чтобы ее муж отвез для того же в Англию.

Намерение графини де ла Мотт при изложении этой истории, совершенно, впрочем, невероятной, состоит в том, чтобы оскорбить и насмеяться над г-ном кардиналом де Роаном, который выставляется здесь не моим другом, но рабом, повинующимся моей воле, даже если я приказываю ему стать соучастником преступления, кражи, прибыль от которой достанется одному лишь мне. И он якобы без тени сомнения подчиняется мне.