Михаил Найми - Книга Мирдада. Необыкновенная история монастыря, который когда-то назывался Ковчегом

На сей раз слезы полились ручьем, Шамадам долго молчал, всхлипывая. Наконец, Старейшина снова поклонился и, три раза поцеловав землю, произнес:

— Мирдад, мой повелитель, моя надежда, мое наказание и моя награда, прости горечь Шамадама. Голова змеи сохраняет яд даже после того, как ее отсекли. Но, к счастью, она не может укусить. Ты видишь, Шамадам теперь лишен зубов и яда. Поддержи его своей любовью, чтобы он увидел день, когда из уст его польется мед так же, как из уст твоих. Ты обещал. Сегодня ты освободил его из плена первого, не дай же ему долго томиться во втором.

И, точно в ответ на мой мысленный вопрос, он принялся говорить о том, что это был за плен. Однако голос его теперь стал мягким и густым, так что я едва верил своим ушам, словно не с этим человеком я только что разговаривал.

— В тот день он созвал нас в этой самой пещере, где он имел обыкновение учить Семерых. Солнце уже садилось. Западный ветер нагнал густого туману, который наполнил все ущелье и повис над землей, как

колдовское покрывало. Туман доходил до этой горы, и она напоминала морской берег. К западу на горизонте застыло зловещее, тяжелое облако, полностью заслонившее солнце. Мирдад обнял каждого из Семерых. Видно было, что чувства переполняют его, но он сдерживал себя. Затем он сказал:

— Долго жили вы в вышине, сегодня же в глубины вам сойти предстоит. Если не возвыситесь вы своим спуском и не присоедините долины к вершинам, высота всегда будет искушать вас алчностью, а глуби

на ослеплять.

Повернувшись ко мне и с нежностью глядя мне в глаза, он продолжал:

— Что до тебя, Шамадам, твое время еще не пришло. Ты станешь дожидаться моего возвращения здесь, на вершине. И пока будешь ожидать своего часа, ты станешь хранителем Книги, которая находится в железном сундуке под алтарем. Смотри, чтобы ни одна рука не касалась ее, даже твоя. В свое время я пришлю к тебе посланника, который заберет Книгу и

отдаст миру. Ты узнаешь его: он поднимется на вершину по каменному склону. Он начнет свое путешествие одетый, возьмет с собой посох и семь буханок хлеба, но ты найдешь его перед этой пещерой бездыханного, нагого, без посоха и без пищи. До его появления уста твои будут сомкнуты, и будешь ты сторониться людей. Один его вид освободит тебя из плена

молчания. После того, как ты отдашь ему Книгу, ты превратишься в камень и будешь охранять вход в эту пещеру до моего возвращения. Из этого плена лишь я один смогу тебя освободить. Если ожидание покажется тебе долгим, то удлинится оно, если же ты сочтешь его кратким, то станет оно еще короче. Терпи и веруй.

После чего он снова обратился к Семерым, и, махнув им рукой, сказал: «Братья, идите за мной».

И зашагал вперед, вниз по склону. Он шел, высоко держа голову, неотрывно смотря вперед, едва касаясь земли. Когда они достигли края, где начинался туман, солнце пробилось сквозь черную тучу, образуя в небе сводчатый проход, озаренный светом, слишком необыкновенным, чтобы выразить это словами, и слишком ярким, чтобы можно было на него смотреть. Мне показалось, что Мастер и его Семеро спутников отделились от горы и пошли через этот проход прямо к солнцу. Как же горько мне было оставаться здесь одному, совсем одному.

Словно изнуренный непосильным трудом, Шамадам вдруг обмяк и замолчал, склонил голову, закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. В таком состоянии он пребывал довольно долго. Пока я искал подходящие слова, он поднял голову и сказал:

— Ты — возлюбленный сын Судьбы. Прости меня несчастного, я много говорил, слишком много. А как иначе? Может ли тот, чей язык был скован полтора столетия, сбросив оковы, произнести лишь «да» иль

«нет»? Может ли Шамадам быть Мирдадом?

— Позволь мне задать тебе вопрос, брат Шамадам.

— Слова твои ласкают слух. Так давно никто не называл меня братом. Последний раз это было, когда мой единственный брат умер много лет назад. О чем ты хотел спросить?

— Если Мирдад — такой великий учитель, то мне странно, почему в наши дни никто не слышал ни о нем, ни о семи братьях. Как же так?

— Возможно, Мирдад ждет своего часа. А может, он учит под другим именем. В одном я уверен наверняка, Мирдад изменит мир так же, как он изменил Ковчег.

— Должно быть, он давно умер.

— Только не Мирдад. Мирдад сильнее смерти.

— Ты хочешь сказать, что Мирдад уничтожит наш мир, как он уничтожил Ковчег?

— Нет и еще раз нет! Он освободит мир так же, как освободил Ковчег. И затем он вновь зажжет вечно сияющий свет, который люди, похожие на меня, похоронили под толщей иллюзий и прозябают в тем ноте. Он возродит в человеке то, что человек успел разрушить. Скоро Книга будет в твоих руках. Прочти ее, и ты увидишь свет. Довольно медлить. Подожди

здесь, я скоро вернусь. Тебе нельзя идти со мной.

Он встал и поспешно вышел, оставив меня в недоумении и нетерпении. Я тоже решил выйти наружу, но дошел лишь до края пропасти.

Что за картина открылась моему взору! Волшебный пейзаж, раскинувшийся вокруг, насыщенный невиданными цветами и оттенками, покорял самое искушенное воображение. На какой-то момент мне почудилось, будто я растворяюсь в нем, растекаюсь мельчайшими капельками по всей поверхности — по морю, такому спокойному, подернутому жемчужной дымкой; по холмам, то изгибающимся, то отклонившимся назад, но все же вырастающим один за другим, образуя ровную гряду, возносясь выше и выше от самого моря до скалистых вершин Молочных гор; по мирным селеньям, приютившимся на склонах, утопающих в пышной зелени; по цветущим долинам, свившим свои гнезда меж гор и утоляющим жажду из плачущего сердца горного хребта, с множеством людей, занятых повседневным трудом, и животными, пасущимися на богатых лугах; по оврагам и лощинам, этим шрамам, нанесенным Временем на некогда молодое чело гор; я словно унесся с легким ветерком в лазоревое небо и вместе с тем остался на пепельно-серой земле.

Лишь созерцание Каменного склона вывело меня из состояния отрешенности и вернуло мои мысли к монаху, к его потрясающему рассказу о себе, о Мирдаде и о Книге. Думая об этом, я не мог не восхититься той невидимой рукой, что отправила меня в путь за одним для того, чтоб обрести другое. Я возблагодарил ее всем сердцем.

Вскоре монах вернулся и, протягивая мне небольшой сверток, завернутый в пожелтевшую от времени ткань, сказал:

— Отныне мой долг становится твоим. Будь верен

в выполнении его. Теперь же пришел час моего второго плена. Уже скрипят врата моей тюрьмы, открываясь навстречу мне, и совсем близок тот миг, когда они захлопнутся за мной. Долго ли будут они закрыты, знает лишь Мирдад. Скоро о Шамадаме не вспомнит никто. Как больно, ах, как больно пребывать в забвении!.. Но зачем я все это говорю? Мирдад не за бывает ни о. ком. Тот, кто живет в его памяти, будет жить вечно.

Повисло тягостное молчание, а когда Старейшина поднял голову, то я увидел, что глаза его полны слез. Едва слышно он прошептал:

— Теперь ты спустишься в мир. Но ты наг, а мир не терпит наготы. Ведь даже душу пытаются там об лечь в лохмотья. Моя одежда больше не нужна мне. Я пойду в пещеру, сниму ее, и тебе будет чем прикрыться, хотя одежда Шамадама подходит только

Шамадаму. Мне остается лишь пожелать, чтоб не была она для тебя тяжкой ношей.

Я не стал ничего говорить в ответ и принял его предложение в радостном молчании. Когда Старейшина ушел в пещеру, я раскрыл Книгу и начал с трудом переворачивать пожелтевшие, выцветшие листы.

Вскоре я обнаружил, что глаза мои прикованы к первой странице. Я попытался прочесть то, что там было написано. Книга захватила меня. Я читал и читал, все больше и больше погружаясь в текст.

Вместе с тем, подсознательно я ждал, что Старейшина закончит раздеваться и позовет меня, чтобы забрать одежду. Но минуты шли, а меня никто не звал.

Оторвав взгляд от Книги, я повернулся и заглянул в пещеру. Я увидел одежду, лежавшую на камнях. Но Старейшины там не было. Я позвал его несколько раз, каждый раз громче и громче. Ответа не последовало. Я удивился и заволновался. Другого выхода из пещеры, кроме узкого прохода, где я стоял, не было. Старейшина не выходил из пещеры — в этом я был абсолютно уверен. Быть может, я беседовал с призраком? Но нет, то, несомненно, был живой человек, из плоти и крови, я ощущал его присутствие каждой клеткой своего тела. Кроме того, в руках я держал Книгу, которую он принес, а в пещере лежала его одежда. Что, если он под ней? Я подошел и собрал вещи. Никого.

У меня мелькнула мысль: вдруг Старейшина каким-то волшебным образом выбрался из пещеры и свалился в Черную пропасть? Я бросился к выходу. Выбежав, я не успел сделать и нескольких шагов, как наткнулся на огромную каменную глыбу, стоящую прямо на краю пропасти. Раньше ее здесь не было. Валун напоминал сидящее животное, но голова была удивительно похожа на человеческую, с грубыми, тяжелыми чертами, широким подбородком, поднятым вверх, челюсти плотно сжаты, губы сомкнуты, незрячие глаза устремлены на север.