Дан Борисов - Взгляд на жизнь с другой стороны

– Я так разумию, що «виздух» на мови – «повитр». Чи ни?

Сначала народ задискутировал, но потом до всех дошла комичность ситуации, что москаль учит националиста, как правильно говорить по-украински. Блатные потом его так и звали «Виздух».

– Ей, Виздух, тебя на процедуры зовут.

Институтские ребята приходили меня проведать. Почти каждый день мы с ними играли в карты во дворике больницы под тенистыми деревцами Зеленой улицы. На территории росли огромные деревья с грецкими орехами, шелковица и каштаны.

Луцк, древний славянский город, понравился мне гораздо меньше, чем Ровно, потому что я там был только зимой. Он мне показался каким-то голым.

В Ровно последний раз я приехал тоже зимой и почему-то в поезде я ехал один. То есть буквально в купе никого не было до самой ночи, пока я не заснул. Я почему-то не люблю нижних полок и спал на верхней. Проснулся на рассвете от какого-то мрачного предчувствия или нервной обстановки что ли. Взглянул вниз. Там за столиком сидел совершенно незнакомый мне человек, видно подсевший ночью. Он строго посмотрел на меня и заговорил так, будто мы еще с вечера с ним о чем-то договаривались:

– Ну и сколько же можно спать?

– А что?

– Як що? Горилка стынэ.

– Да я вроде… мне еще на работу…

– Никаких вроде и никаких работ. Даю тебе на всё про всё три минуты. На работу ему… Усим працюваты трэба…

На столе стояла нестандартная бутыль, на хохлацкий манер нарезанное сало, порезанный уже круглый хлеб, зеленый лук с белыми головками (это зимой-то?) и два стакана вагонного чая в подстаканниках. То, что чай стынет мужика не волновало. Я с прошлого раза (когда мне стало плохо, и я упал в тамбуре) зарекся пить в поезде, но… слаб человек, отказать ему я не смог. Уж очень колоритен и приятен был мужик, да и сервировка стола располагала.

Сейчас если я выпью самогона под сало с луком, то либо помру сразу, либо неделю буду болеть, а тогда ничего, даже в радость было. В радость то в радость, но как я из поезда выходил, я не помню и никогда не помнил, не только сейчас. Я помню только, что подъехал к фабрике на такси. Почему-то очень злой на меня таксист выкинул меня из машины прямо в сугроб головой.

Кое-как выбравшись из сугроба и вытащив оттуда свою сумку я, пьяный-пьяный, а понял, что мне амбец, неприятности гарантированы по самые уши. Прямо ко мне шла комендантша общежития, одинокая злобная женщина лет пятидесяти. У нас с ней еще перед моим прошлым отъездом были стычки, а сейчас я попал по полной программе, пойдет сейчас звонить директору фабрики и т. д и т. п. Я попытался встать на ноги и не смог. Ну и хрен с ним, думаю, пропадай всё… но тут произошло чудо. Подойдя ко мне, довольно ласковым голосом она нараспев произнесла:

– Милай… где ж ты так нализался-то?

– В поезде… – говорю.

– Ну, пойдем, пойдем домой. Шапку-то, погоди… шапку-то из снега достану.

Она практически на руках отнесла меня в мою комнату, раздела и уложила спать. Чуть позже принесла большую кружку горячего чаю и тазик, на всякий случай. Единственный раз в жизни я столкнулся с таким феноменом, при общей непонятной даже озлобленности на весь белый свет, комендантша почему-то любила пьяных. Мне потом сказали, что мой случай с ней не единичный.

На пятом курсе мы учились, собственно, только один семестр. Перед Новым годом сдали госэкзамены, а после него была подготовка дипломного проекта и преддипломная практика.

Новый год праздновали в общежитии, в комнате моей будущей жены. За столом сидело человек семь-восемь. По радио уже начали бить куранты, а пробка всё никак не хотела вылезать из бутылки. Шампанское было никак не французским и даже не нашим, то ли венгерское, то ли болгарское. Но я, всё же, успел, где-то на седьмом ударе – открыл. Разлил по стаканам и до двенадцатого удара все успели даже выскочить в коридор, где уже яблоку негде было упасть. Мы все что-то кричали и плясали под студенческую песню Тухманова, которая тогда была в самой моде. Когда закончилась музыка, я подал народу дурной пример – допив вино, я разбил стакан об пол. Все, как с ума посходили, начали колотить не только стаканы, но и бутылки. Когда я под утро уже вышел в туалет, на этаже была полная тишина. Я шел по коридору в одних трусах и в ботинках под аккомпанемент звонко хрустящего под моими ногами стекла толщиной сантиметров в пять.

Всю зиму и часть весны я мотался на Украину и обратно. Кроме Ровно и Луцка я однажды заскочил во Львов, познакомиться со вновь обретенными родственниками. Там жили дед с бабушкой моего зятя, то есть мужа моей сестры. Свадьба они гуляли летом, когда я был в разъездах, поэтому на свадьбе не присутствовал и ни с кем не познакомился. Дед был отставным генерал-майором, героем Советского Союза. Это были хорошие люди, жили они во Львове в хорошем особняке, но мне почему-то было со старшими слишком церемонно и напряжно, а с молодыми (львовскими студентами), которые повели меня по каким-то барам, вместо того, чтобы показать город, я чувствовал себя вообще, как человек с другой планеты. Ничего общего, даже зацепиться не за что, говорить не о чем. Их совершенно не интересовали памятники древнего города, а меня в такой же степени не интересовали львовские кабаки. Я даже не остался у них ночевать. Взял билет в общий вагон, проходящего ночью поезда. От Львова до Луцка всего несколько часов.

На перроне, перед посадкой в поезд, я понял, что погорячился. Но отступать было уже некуда, с родственниками я уже распрощался. Я не учел одной мелочи. Вся Украина седьмого января колядует и справляет Рождество. Все едут к родственникам, а восьмого числа обратно. В свой вагон я смог забраться только на подножку. И так и висел, обдуваемый январским ветерком, до следующей станции. Там кто-то вышел, и я продвинулся сантиметров на пятьдесят в тамбур. Дверь уже смогли закрыть. Я смог присесть только минут за двадцать до выхода, а поезд оказался тяни-толкай, и пришел в Луцк уже по-светлому.

Весной, когда все практики уже закончились, и нужно было приступать к написанию дипломного проекта, я совсем перебрался в общежитие. Соседкой моей невесты по комнате была странная девушка с древней дворянской и даже княжеской фамилией. Я здесь буду называть её Княжной. Она была далеко не красавица, но, сколько я её знал, у неё отбоя от мужиков не было. Зимой к ней ходил Вовик. Хороший парень. Он мне всегда нравился, хотя он с первого курса был безнадежно влюблен в мою невесту. Странная улыбка судьбы – он был как две капли воды похож на еще одного Вовика, который примерно в то же время женился на Скво, моей первой любви.

У Вовика с Княжной были странные отношения. Вовик не очень любил Княжну, но ходил к ней постоянно, я подозреваю, что ему больше нравилась эта комната, чем сама Княжна. Она же совсем не любила Вовика, но ей хотелось за него замуж. При этом Вовик жутко ревновал и однажды, решив уличить Княжну, полез по водосточной трубе. Видимо хотел появиться неожиданно, через окно. Попытка оказалось неудачной, всё-таки пятый этаж! Но ему относительно повезло – труба обломилась где-то между вторым и третьим. Вовик упал вниз и сломал ногу. А могло быть и хуже!

На те три недели, которые Вовик провел в больнице у нас поселился Марк. Это произошло случайно, Марк пришел, собственно, ко мне, но мы засиделись допоздна, и он остался ночевать, в постели у Княжны. Вот его-то она любила! Но тем не менее вышла замуж за Вовика, уехала с ним в Сибирь и довольно скоро родила ему ребенка, черноволосенького, удивительно похожего на Марка.

Прожили мы это время до свадьбы вполне весело. Будущие теща с тестем присылали нам деньги на подготовку к свадьбе, мои тоже подкидывали. До сих пор ума не приложу, куда эти деньги девались? вместе с нашими стипендиями? Из всех необходимых покупок мы приобрели только обручальные кольца и что-то еще по мелочи.

Более того, когда изредка приезжал в Москву её брат, работавший тогда шеф-поваром в вагоне ресторане, мы съедали у него на кухне все, что могли съесть. Выглядело это так: утром на Казанский вокзал прибывал фирменный поезд Барнаул-Москва. Мы, в толпе встречающих, подходили к вагону-ресторану, трогательно целовались с Братом, махали ручкой бригаде, уходившей в город за покупками, и тут же садились есть. Поезд тащили в отстойник, в Миколаевку, как это место называли проводники. Это где рядом с Рижским вокзалом. Платить за еду никому было не нужно, это всё была усушка и утруска, а вином Брат нас угощал за свой счет. Часа в четыре поезд подавали обратно на Казанский. Мы выходили из ресторана сытые и довольные, и в толпе провожавших и отъезжающих отправлялись домой. И еще более того, я помню дни, когда по утрам приходилось выворачивать все карманы, чтобы насобирать мелочь на чай с бутербродом в буфете. Но золотые кольца мы всё же купили!

На свадьбу мы наняли редчайший автомобиль ЗиЛ-111, это была переходная модель правительственного лимузина между ЗиСом и ЗиЛ-114 Водитель обиделся на меня за то, что я запретил украшать машину лентами, а мне не хотелось портить вид редкого автомобиля мишурой. Вполне достаточно было золоченых колец на крыше. Я всегда не любил широких гулянок, и на свадьбе у нас были только ближайшие родственники и друзья по институту. Гуляли у нас дома, плясать выходили на крышу магазина, продолжавшую наш балкон.