Елена Хотулева - Гравбры на ветру

Еще не пришло время открывать карты, поэтому я уклонился от ответа:

— Это зависит от людей. Бывает по-разному. Кстати, мы забыли про вино. Я же обещал угостить вас чем-нибудь необыкновенным. Вы не передумали? — я подошел к винному шкафу и открыл дверцу.

Что ей предложить? Пока мы болтали в ресторане, выяснилось, что она неплохо разбирается в алкоголе. И что теперь. Она так напряженно смотрит на меня, будто бы эта бутылка должна дать какие-то важные ответы и ей и мне. Невероятно. Что происходит? Мы экзаменуем друг друга на звание «человек моей судьбы»?

— Вы хотите красное или белое? — сказав эти слова, я подумал, что если сейчас услышу «как вам угодно» или «как хотите», то сразу отвезу ее домой. Однако своим ответом она показала мне, что я просто мальчишка в сравнении с ней.

— Ну думаю, что с «Шато Марго» вам не особенно хочется возиться. Его надо готовить к питью, настраивать, как хорошую скрипку. Поэтому скажу коротко — я бы выпила красного.

Я посмотрел на бутылку, по которой только что провел рукой. «Шато Марго»!!!! Не скрывая удивления, я обернулся и взглянул на Елену. Она с трудом скрывала улыбку. Что все это значит? Комната куда-то поплыла, и я снова увидел тот другой интерьер, стол, сервированный на две персоны, и пресловутое «Шато Марго». Что вообще происходит? Может быть уже мне имеет смысл упасть в обморок?

— А итальянское, то о котором вы рассказывали в ресторане? — я попытался быстро перевести разговор в реальное русло. — Вы вроде сокрушались, что так и не попробовали его в тот год, когда был самый лучший урожай. Вот, оказывается, оно у меня есть.

— Прекрасно! — воскликнула она с неподдельным восторгом. — Когда сбываются такие странные мечты, жить становится намного приятней.

Но как бы мы оба ни старались находиться в настоящем времени и вести непринужденные беседы, процесс уже пошел. Я понимал, что меня не остановить. Ее взгляд говорил о том же. Было понятно, что нас интересует истина, и было уже наплевать и на возраст, и на приличия, а главное, на логичность поведения.

Каждым своим словом она отправляла меня в мои видения и заставляла мотаться среди обрывков прошлой жизни. Мне казалось, что она знала о том времени все — интонации, слова, жесты. Это ставило нас в равное положение. Я экзаменовал ее поведение здесь, она же проверяла, насколько я тот отличаюсь от себя нынешнего.

Я откупорил бутылку и разлил вино по бокалам. Она сделала глоток. Я должен был задать вопрос. Но кажется, я начал бояться ее ответов. Но все же:

— Вам нравится?

Она улыбнулась так, будто мы встретились после очень долгой разлуки:

— Честно говоря, я еще никогда не пила такого хорошего вина.

Это был тот самый ответ. Тот самый!!! Но как она это делала? Мне захотелось подвергнуть ее какому-нибудь фантастическому рентгену, который бы проявил на бумаге все мысли, что безумствовали в ее голове. Но я никак не мог пробиться в омут ее взгляда и узнать, кем именно она была для меня в прошлом.

В отчаянии от своей неспособности понять и увидеть, я как-то неловко закрыл штопор и пробуравил себе тыльную сторону запястья. Ее реакция была мгновенной и парадоксальной. За секунду она выудила из сумки пластырь, бросилась ко мне и залепила рану. И тут возникла довольно любопытная сцена. Я сидел в кресле. Она, чтобы все это проделать была вынуждена опуститься на пол. Моя рука лежала в ее ладонях. Мы замерли. Она смотрела на меня, я — на нее. Я видел ее у своих ног. Мы замерли. Мы смаковали момент. Она явно пыталась на что-то решиться. Но как видно долгие раздумья, и взвешивания всех за и против, не были ее сильной чертой. Она привыкла подчиняться импульсу. Поэтому наклонилась и поцеловала мое запястье возле пластыря:

— Теперь меньше болит?

— Теперь у меня другая проблема, — я понял, что жажду объяснений. Хоть каких-то. Пусть немного. Но я должен был это услышать. — Спасибо. У вас очень качественный пластырь и прекрасная реакция. Но все-таки хотелось бы узнать… Вроде бы вы не врач, чтобы так остро реагировать на вид крови. Сядьте в кресло и объясните мне, почему вы так поступили?

— А… Этот поцелуй? — она сделала невинное лицо. — Чисто материнская реакция. Знаете, из серии «мама поцелует, и все пройдет».

— Очень убедительно звучит, особенно из уст профессиональной журналистки. С этим вашим сочинением мы разберемся позже. А сейчас меня интересует другое. Почему вы носите в сумке специальный кровоостанавливающий пластырь и так быстро реагируете на вид крови.

Она вздохнула, как попавшийся на месте проделки ребенок:

— Я бы хотела попросить у вас разрешения извиниться за этот поступок.

— Что??!! — я даже не сразу включился в то, как она меня поддела, ввернув мне ответ на мой собственный приказ, так глупо высказанный ей на шоссе. — Ах, да. Конечно. Разрешаю.

— Простите пожалуйста мне мою навязчивость. Я виновата. Не следовало так поступать. Ведь это всего лишь царапина. Но, понимаете… У меня был жених. Он любил меня сильно. Я его… Не то чтобы не любила. В общем, это сейчас не важно. Так вот. У него была гемофилия. И я с тех пор… Прошло очень много лет… Но я реагирую на кровь немного острее других людей и да, у меня такая вот привычка с той поры, всегда носить с собой пластырь.

Я был удивлен. Какое странное совпадение:

— Но это очень редкое заболевание.

— Да, я все об этом знаю, — она выпила немного вина и задумчиво покрутила бокал. — В свое время я даже нашла кармическую причину его болезни.

— Что вы говорите? — я закурил и поудобнее сел в кресле. Она нашла причину. А я-то тоже искал ее так много лет. И до чего же могла додуматься женщина со столь многогранными талантами… — Так и в чем крылась эта причина?

— Надеюсь, что не шокирую вас своими религиозными взглядами. Дело в том, что этот мой жених в прошлой жизни был врачом в концлагере. Он ставил опыты. Нехорошие. С летальным исходом. Пролил много крови. Ну и в этой жизни ему дали такую болезнь. Да, и кстати, он закончил медицинский с отличием. Но судьба лишила его возможности работать по специальности. Такое вот наказание.

— И что с ним теперь? — я не мог поверить в то, что услышал.

— Он умер. Не знаю точно. Кажется, его убили. Но, это же было не так сложно. Одно ножевое ранение. Он без лекарства. И все…

Да она была права. Одно ножевое ранение в каком-нибудь закоулке. И все. Без фактора крови смерть наступила бы довольно быстро. Но здесь интересно и другое. Она как-то очень просто об этом говорит. Я привык, что даже близкие мне женщины, узнав о моей особенности, как-то внутренне отстранялись. Это тоже было некоторым наказанием для меня — приходилось скрывать, обманывать, сочинять истории. Но Елена, кажется, относилась к этому иначе.

— А эта его болезнь… Она как-то влияла на вас? Вы из-за этого расстались?

— Нет. В отличие от окружающих, в том числе его собственной матери, я смотрела на это спокойно. Меня это вообще не волновало. Ведь главное в этом то, что я вспомнила, правда? А быть вместе нам все равно не было суждено.

— Пойдемте посидим на балконе, — я почувствовал, что мне не хватает воздуха, чтобы переварить все услышанное.

Она согласилась, и мы вышли в темноту, освещенную лишь огнями мегаполиса и огромной луной. Я курил, а она стояла рядом, завернувшись в свой плащ. Мне безумно хотелось ее поцеловать. Но снова передо мной встала преграда из моего и ее возраста. Не слишком ли это для нас? Вдруг я спугну ее? Я понял, что за последние часы эта женщина стала мне очень дорога. Гораздо сильнее, чем я мог себе представить…

Нужен какой-то знак с ее стороны. Подтверждение, что она тоже этого хочет. Я осторожно положил ладонь на ее прохладную руку. В ответ она прислонилась головой к моему плечу. Все было ясно.

Я резко притянул ее к себе и начал как-то неистово целовать. Она ответила мне с такой же страстью. Мы целовались, и мне было уже непонятно в какой реальности я нахожусь и кого держу в объятьях — ее ли, или ту женщину из странных видений? Я чувствовал, что схожу с ума от любви, которая с каждой секундой овладевала мной все сильнее.

— Ты останешься у меня? — я понимал, что скорее всего она захочет уехать, но не мог остановиться.

— Простите… Пожалуйста… Ах, да… Ведь вы не разрешили… Ну я теперь вдвойне виновата, — она говорила, не переставая целовать меня. — Я не смогу. Должна была предупредить сразу, но не подумала… Мне надо домой… У меня мама там одна. Мне надо было ее как-то подготовить… А так нельзя… Вы простите?

Я крепко сжал ее в объятьях. Сбылась моя глупая тоталитарная мечта. Я назвал ее на «ты», в ответ она продолжила говорить мне «вы»:

— Конечно. Я отвезу тебя. Пойдем, а то и правда очень поздно.

И уже после, когда мы прощались у лифта на ее этаже, она снова спросила:

— Вы не обижаетесь на меня?

— За что? — я смотрел на нее, как на дар небес, посланный мне так поздно, но все же так вовремя.