Идрис Шах - Командующее Я

Я вежливо ждал. Немного успокоившись, он сказал: «Однажды, когда я задал одному человеку следующий по списку вопрос: "Вас когда-нибудь признавали невменяемым?", он печально ответил: "Нет, никогда, но теперь я к этому готов!"»

В.: Не могли бы вы привести аналогию нашей ситуации в смысле существования иного измерения, которое мы не можем реально постичь?

О.: В действительности аналогия сама по себе почти что бесполезна до тех пор, пока человек не сможет правильным образом ее постичь. Для вас я лишь обозначу подобную возможность в терминах знакомого опыта, но это не будет подлинной аналогией. Тем не менее вот она.

Вы сидите в самолете и едите сэндвич. Самолет, вы и сэндвич мчитесь в пространстве со скоростью несколько сот миль в час. Но до тех пор, пока вы не выглянете в иллюминатор и не посмотрите в течение нескольких мгновений на какую-нибудь неподвижную точку внизу, вы не сможете этого осознать. С практической точки зрения, вы не принимаете полета в расчет, потому что вам не кажется, что он на вас влияет.

Скорость же сама по себе не воспринимается.

Один мудрый человек как-то поведал мне следующий случай.

Некий ученый-грамотей, полный зависти и внутренних сомнений, поднялся однажды на кафедру для проповедей и подверг меня резкой критике.

Впоследствии, во время ужина, принимавший нас хозяин спросил меня, почему этот ученый был столь ожесточен — чем я настолько вывел его из себя?

Прежде чем я успел ответить, вмешался другой гость, настоящий мудрец.

«Господин, — обратился он к нашему хозяину, — если бы вы знали этого ученого так, как я, вы бы сформулировали свой вопрос по-другому!»

«В самом деле? — сказал хозяин. — Что же вы знаете об этом ученом такого, что полностью изменило бы вопрос?»

«Если бы вы знали его, как я, — продолжил мудрец, — вы бы поняли, что на самом деле он пытался ПОНРАВИТЬСЯ!»

В.: Вы рассказали историю о том, как человека отругали по телефону Забавная история. Но кажется, что человек, который отругал девушку, немногое получил. Да и девушка ничего не получила, ведь она не несет ответственности за сложившуюся ситуацию. Что хорошего принесло это действие?

О.: В самом деле, что? Яблоко упало с дерева. Что в этом хорошего? Кто-то поднял его и съел. Что хорошего в этом? Когда сгнила сердцевина, проросли семена и выросло дерево. Что хорошего случилось? Упадет больше яблок, больше яблок будет съедено, больше семян прорастет и так далее. Что хорошего во всем, что делается? Вы думаете, что подобные вещи могут быть поняты в таком ключе?

Запомните: «две неправды не приведут к правде». Прекрасно, а к чему же приведут две неправды? К чему приведет правда? А две «правды»? О чем именно вы спрашиваете? Фактически вы спрашиваете о чем-то таком, что можно охватить только восприятием. До тех пор, пока вы будете продолжать выхватывать обрывки каких-то понятий и относить их к какому-то виду индивидуального «добра», вы не сумеете понять, что такое добро и зло. «Какая удача! Я выиграл целое состояние!» «Как жаль! На эти деньги я напился вусмерть!» «Какая напасть! Кто-то стащил у него все деньги». «И в плохом можно найти что-то хорошее». «Нет худа без добра».

В.: Конечно, однако я ЗНАЮ, что где-то внутри себя я ощущаю добро и отвергаю зло.

О.: Если вы знаете, не пытайтесь отождествлять это с поверхностно оцененным, фрагментарным и искусственно «замороженным», неподвижным «добром». Следуйте тому «добру», что внутри вас, и пользуйтесь им. Как же можно совмещать и то добро, и это? Если вы опасаетесь, что внутреннего ощущения добра в действительности нет, тогда, конечно, вы будете просто тешить себя тем, что «в любой момент сможете обратиться к добру, стоит только захотеть», — и продолжите оценивать вещи старым и абсурдным способом.

В.: Но не предоставляется ли в этом случае человеку как бы право делать все, что заблагорассудится, оговариваясь, что есть в этом некое добро; или что по меньшей мере нет «зла» в том, что реально именно им и является?

О.: Нет, такого не случится, если только вы пришли к познанию паттерна (узора), РЕАЛЬНОМУ осознаванию добра, являющемуся вашим внутренним, вполне ощутимым опытом. С развитием этого опыта вы будете следовать не воображаемому, а «независимому» (объективному) добру. Если у вас такого опыта еще нет, следуйте добру, основанному на оценке. Однако не пытайтесь во всем разобраться или разгадать добро, потому что подобная задача невыполнима. Вы используете слишком грубый метод: поняв это, вы, по крайней мере, достигнете какого-то результата. Возможно, с этого момента вы начнете развиваться, хотя не факт, что так оно и случится. Одна из самых трудных вещей — понять, где же находится стартовая точка. Человек пытается стартовать с места, находящегося значительно дальше той позиции, откуда он мог бы реально начать свой путь.

В.: Вы часто сетуете на то, что суфийские материалы представляют люди, неосведомленные или не имеющие полномочий. Разве в этом может быть что-то плохое? Разве какая-нибудь информация не лучше, чем вообще ничего? Разве может не быть полезным простое накопление фактов и аргументов?

О.: Остановитесь, вы задаете вопрос за вопросом, и это начинает звучать риторически.

Суфийское знание — это опыт, а не накопление фактов и аргументов.

Нет никакой необходимости в постоянном увеличении количества информации о суфиях и суфийском опыте. Чем больше у вас этих сведений, тем более незрелый результат вы получаете и к тому же истощаете суфийское содержание.

Знаете ли вы, какая стопка получится из листа бумаги толщиной в одну тысячную дюйма, если пятьдесят раз сложить его вдвое?

В.: Дюйм?

О.: Нет, попытайтесь еще раз. В.: 20 дюймов? О.: Нет. В.: Сдаюсь.

О.: Видите, вы даже отдаленно не можете себе представить, каков правильный ответ для таких строго материальных вопросов, что же говорить о более тонких. А ответ такой: если пятьдесят раз сложить лист толщиной в одну тысячную дюйма — при условии, что это возможно, — получится стопка бумаги толщиной более чем семнадцать миллионов миль.

«Удвоение» инертных фактов только увеличивает их мертвый груз.

На Востоке, как и во многих странах Запада, нет права первородства. Это означает, что сыновья королей и других титулованных лиц не наследуют автоматически высокий ранг, а должны его заслужить. Отец решает, кто из кандидатов наиболее достоин.

Жил некогда король, у которого было трое сыновей. Однажды он почувствовал, что пришло время назвать своего преемника, и велел своим сыновьям отправиться в мир на поиски.

«Отправляйтесь по свету — искать себе жену, ибо наследнику трона следует иметь супругу. Моим преемником будет тот, кто вместе со своей невестой принесет самый ценный дар», — сказал им отец на прощание.

Так, трое юношей, каждый со своими собственными представлениями, отправились в путь. Первый принц вернулся через несколько дней с принцессой из соседней страны и с огромным богатством: тремя тысячами верблюдов, груженными золотом, серебром и драгоценными камнями.

«Все это предназначается для укрепления нашего королевства, — сказал он отцу. — Сомневаюсь, смогут ли другие братья привезти что-либо столь же великолепное».

Второй сын все еще искал себе сказочно богатую невесту, когда весть об успехе первого сына достигла его ушей. Он понял, что здесь не сможет соперничать с братом, и принялся размышлять, что делать. В конце концов он выбрал себе в жены женщину выдающихся качеств. Она была поэтесса и философ, искушенная в любой отрасли знаний.

«Эта госпожа, — доложил он отцу, — будет более драгоценна для нашей страны и подданных, чем любое сокровище».

Третий сын, никогда не придававший большого значения богатству или интеллекту, просто отпустил поводья своего верблюда, полагаясь на его чутье, и поехал, куда тот его повез, все дальше и дальше в джунгли, ожидая, что ему принесет судьба и что с этим можно будет сделать.

Прошло много дней, и принц оказался в стране, где высилось множество превосходных зданий и колосились обширные поля. Прежде чем он успел разузнать что-либо об этом месте, его схватила стая обезьян, привела его во дворец и заперла в тюрьме, глубоко под землей.

Пленнику доставляли еду и выводили на прогулки, и постепенно принц стал осознавать, что в этом царстве живут и правят обезьяны, такие как те, что схватили его.

Эти обезьяны не были похожи ни на каких других известных ему обезьян и в значительной степени вели себя как люди. Они возделывали землю, проводили дебаты, принимали законы, даже читали книги. Они делали все это по-своему, и многие их привычки ужасали принца. Более того, он был не в состоянии понять больше, чем несколько слов из их языка, основанного на хрюканье, хохоте и стонах.