Дональд Уильямс - Пересекая границу. Психологическое изображение пути знания Карлоса Кастанеды

Глава 2. Путь охотника

Дон Хуан и Карлос остановились на отдых в пустыне. Помолчав, дон Хуан приподнял шляпу, надвинутую на глаза, посмотрел на Карлоса и сказал: "У тебя есть сноровка для охоты. И то, чему теперь тебе следует научиться, — это охотиться. О растениях отныне забудь". После этих слов дон Хуан немедленно изменил свою тактику по отношению к Карлосу. "Остаток дня мы бродили по пустыне, и он подробнейшим образом рассказывал о гремучих змеях: в каких местах они живут, и как подбираются к жертве, и как ведут себя в разные времена года, и какие у них ухватки". Затем дон Хуан сумел поймать и убить большую гремучую змею, которую приготовил для еды. Он настоял на том, чтобы Карлос съел порцию змеиного мяса, а затем дал несколько указаний на то, что значит быть охотником. [29]

Рассуждения дона Хуана об охоте представляют собой символическое описание психологического отношения, подходящего для получения информации из бессознательного. Прежде всего дон Хуан сообщает Карлосу, что игр для охотника предостаточно всегда; охотник может заниматься своей охотой где угодно, в какой бы игре он не участвовал. Другими словами, если мы внимательны, то всегда можем найти бессознательный материал, с которым можно работать дома или в ресторане, или в офисе, или, уединившись, в пустыне. При отсутствии сновидений, фантазий или симптомов — наиболее явных бессознательных форм — существуют и иные средства подхода к бессознательному, такие, как болтовня, оговорки, телесные реакции, знаки-знамения, события, поразительно совпадающие по времени, и любые повторяющиеся черты и характеристики нашей повседневной жизни. Охота — обычное дело, о чем свидетельствуют две нижеприводимые истории.

Не так давно у меня начал свой курс психоанализа молодой человек двадцати лет. Он только что окончил университет, и наша аналитическая работа началась с его рассказа об одном из профессоров, прекрасном преподавателе, утратившем свое реноме из-за недостаточного количества научных публикаций. Молодой человек отождествлял себя с профессором, проигравшим сражение "публикация или смерть". Мой анализанд успел в том же разговоре упомянуть, что в свободное время работает на солнечном коллекторе, используемом в качестве машины Стерлинга, и что работа продвигается очень медленно. Когда в течение того же часа я узнал о нем больше, то понял, что с самого начала он коснулся самых главных моментов своего личностного мифа. В детстве его бросил отец, и эта утрата пагубно отразилась на его способности самооценки в плане творческого потенциала. Бессознательно он чувствует, что должен что-то создать в своей жизни либо погибнуть; из-за отсутствия уверенности в этом вопросе он боится погибнуть. Однако работа с солнечным коллектором исцеляет его. Для того чтобы создать что-либо и построить свою бегущую машину, он должен собрать и сфокусировать свою жизненную энергию. Когда же он сфокусирует свою энергию, то сможет использовать ее в форме, символизирующей машину Стерлинга. Построение солнечного коллектора (отцовский принцип) и трансформация солнечной энергии для практического использования оказались идентичными его внутренней психологической задаче: осознанно собрать вместе или ассимилировать отцовский мир и действовать в соответствии с этой целью.

В сущности, все элементы его раны и потенциал для исцеления оказались затронутыми в первые же несколько минут нашего разговора. Спонтанность выбранной темы стала основой для охоты, указавшей направление его психологического процесса.

Другая история повествует о молодом человеке, попросившем меня изменить время аналитического приема. Мы разговаривали в ближайшем кафе за чашкой кофе. Разговор начинал становиться слишком интеллектуальным и скучным, когда я заметил, что молодой человек несколько раз оглядел двух женщин, сидевших за соседним столиком. Одна из них ему явно понравилась, и я спросил, что привлекло его внимание к ней. Он ответил, что поражен тем, как та слушает свою подругу и радуется своему участию в разговоре. И тогда я вдруг понял, что именно этот элемент и отсутствует в нашем разговоре. Я указал ему на это, и тогда он стал говорить более проникновенно и лично. Перемена отношения оживила беседу. Символического это можно выразить так, что бессознательное, как нечто очень важное, о чем он и не подозревал, находилось за соседним столиком и пыталось привлечь его внимание. Обучаясь охотиться в любое время и в любом месте, мы учимся наблюдать движения бессознательного и искать значение во всех его проявлениях.

Охотник принимает все, что производит бессознательное и работает скорее с этим материалом, нежели с сознательными проектами и чаяниями это. Он не охотится за горными львами, когда в поле бегают кролики, не гоняется за интеллектуальным знанием, когда на сцену выходит чувство. Такое восприимчивое отношение необходимо, поскольку бессознательное вводит нас в конфронтацию с тем, что сильно отличается от ожидаемого. Например, я работал с женщиной, которая пешком отправилась на два дня бродить по горам в охоте за видением (vision). Когда она собиралась спать, она надеялась, что увидит сон, в котором сможет "увидеть свет (light)". Во сне у нее было религиозное переживание, но это было переживание темноты, а не света. Ей снилось, что ее всосало в себя "мировое дерево" и погрузило в пульсирующую теплую темноту, Темнота была живой, и полностью охватывала ее. В корнях дерева она обнаружила маленький кусочек дерева, на котором была записана вся мировая история. Хотя сновидица охотилась за очевидным прояснением своего положения, сон, напротив, звал ее дальше и глубже в темноту вместо того, чтобы искать ясность и различение, которые приносит солнечное сознание. Между прочим, сновидица не была знакома с символизмом "мирового дерева" и "дерева-книги судьбы", обнаруженным в сообщениях о шаманистском опыте. [30]

Охотник не ограничен единственным представлением о мире, как говорит дон Хуан. Он может рассматривать жизнь с точки зрения своего сознающего эго, но с равным успехом, может относиться к ней с позиции вневременного психического бытия; он оценивает свою ситуацию сознательно и видит, что бессознательное говорит о том же самом с помощью сновидений и фантазий. В отличие от охотника большинство людей весьма смутно осознают возможность слышать, что изнутри говорит о жизни "Великий человек". Еще ребенком Юнг глубоко пережил эти два взаимодополняющие взгляда на жизнь:

Где-то глубоко внутри я всегда знал, что состою из двух личностей. Одна была сыном моих родителей, ходила и школу и всегда была не столь умна, активна, добросовестна и прилична, как многие другие мальчики. Другая была взрослой личностью, фактически, старой — скептической, недоверчивой; отдаленной от людского мира, но близкой к природе, земле, солнцу, луне, погоде, всем живым существам и, прежде всего, близкой ночи, сновидениям и ко всему, что Господь в нее внедрил. [31]

Личность "номер два", описанная Юнгом, компенсировала чувство опасности, переживаемое эго, но говорить о ней в отдельности, значит серьезно исказить саму природу явления. Все мы носим внутри себя «другую» личность, связывающую нас со всем, что имеет отношение к нуминозному и священному, к миру, в котором время неотделимо от безвременья. Обычно мы жертвуем личностью номер два, по мере того, как сознательное эго становится все более и более отчетливым. Хотя эта жертва, в некоторой степени, естественная и необходимая в эволюции сознания, отрицание безвременных аспектов психического, в то время как они продолжают существовать, вносит раздробленность и неполноту. Согласно Юнгу, необходимо "идти вперед — в мир исследований, поисков, делания денег, ответственности, запутанности, замешательства, ошибок, подчинения, поражений" — то есть в область времени, не отрицая при этом перспективу отсутствия времени и наличия священного. [32] Аналогично, охотник, согласно дону Хуану, живет в обоих мирах: временном и безвременном.

Дон Хуан далее говорит Карлосу, что охотники охотятся потому, что это их природа, их суть — выходить на охоту, а не потому, что им это нравится. Чтобы проникнуть в скрытую жизнь бессознательного, человек должен ощутить призвание; выбор поприща (vocation) охотника не является решением, находящимся в руках эго и только; скорее, он есть требование или предложение, исходящее из другого источника. Призвание охотника-шамана проявляется, как мы уже видели, посредством определенных знамений-предчувствий или же с помощью снов и видений, возникающих спонтанно, или в результате преднамеренных поисков видения, или же сильного страдания. Знаки, сновидения, видения и болезнь возникают для того, чтобы призвать охотника-шамана, обнаружить, кто он есть на самом деле. Есть гораздо более глубокая причина для охоты, нежели любое удовольствие, которое получает эго. Слова дона Хуана предостерегают: налаживание отношений с бессознательным становится подозрительным, когда оно служит для получения наслаждения, ибо удовольствие, получаемое эго, может выйти за этические рамки в отношении предмета охоты.