Наталья Нечаева - Седьмая раса

— Если вдруг предложит что-то такое, ни в коем случае не соглашайтесь. Это очень опасно. Обещаете?

Ольга снова качнула головой. Вроде бы, соглашаясь…

— И, я вас правильно понял, сфера ваших сегодняшних интересов — только сейды?

— Да. — Ольга кивнула. — Только сейды.

Июльский Мурманск был великолепен. Невероятно высокое и столь же невероятно голубое небо создавало ощущение праздничности и простора. Запах сирени, тяжелый и сладкий, полностью перекрывал и выхлопные газы множества автомобилей, и близкую свежесть моря, и иные, прочие признаки большого современного города. От этого запаха, от яркой зелени листвы, от солнца, любопытно заглядывающего в каждую щелку, создавалось ощущение, что дома, асфальт, машины и остальные признаки цивилизации — не более чем досадная случайность, наспех помещенная в центр огромного цветущего сада.

Утром, когда по дороге из аэропорта, едва успев справиться со страхом от пережитых треволнений, они въехали в город, Ольга попросила провезти ее по Мурманску. Что Влад с удовольствием и сделал, тем более что и Максиму, ни разу не посещавшему столицу Заполярья летом, это тоже было интересно.

Она почти не узнала город. Так он разросся и похорошел. Окрестные сопки, где они с Лешей тем памятным летом собирали морошку и чернику, оказались сплошь застроенными новыми кварталами. Дома размещались на разной высоте, иначе не позволял сложный мурманский рельеф, но издалека это создавало ощущение воздушной, невесомой сказочности, будто и не реальный город высился вдали, а нарисованная умелой и уверенной рукой декорация к красивейшему фильму, где если и могут происходить какие-то события, то исключительно радостные и многообещающие.

Сами же улицы, по которым они проезжали, оказались совершенно европейскими. С забавно-модерновыми, из стекла и бетона, многочисленными торговыми центрами, с обилием рекламных щитов и даже громадным телевизионным экраном в центре, напротив высотной свечки гостиницы «Арктика».

В то лето, когда Ольга побывала здесь, «Арктику» как раз достраивали, и площадь выглядела неухоженной и захламленной. Теперь же на широком пространстве, с развязкой дорог по самому центру, раскинулись клумбы, на которых, правда, отчего-то совсем не было цветов, лишь неаккуратная поросль травы. Зато по узенькой уютной улочке, отходившей от площади куда-то вглубь, весело цокали копытами лошади, бегали смешные гривастые пони. А на самом перекрестке, там, где толпилась разновеликая ребятня, ожидавшая своей очереди покататься, грустно и одиноко стоял настоящий олень. Серый, с невзрачными, будто обломанными рогами, с тоскливыми ребрами, распирающими усталые пятнистые бока.

Вот сейчас, выйдя из центрального подъезда откровенно желтого здания администрации, Ольга медленно шла по направлению к той самой главной городской площади. Несмотря на яркое солнце, было довольно прохладно: ветер, знобкий, вездесущий, ни на секунду не позволял забыть, что предельно южный, почти приморский городской антураж — видимость, а вот истинного местонахождения Мурманска никто не отменял — Крайний Север, Заполярье…

Ольга медленно брела по чистому тротуару. Вот он, тот самый проспект Ленина.

Вот она стоит на его обочине, время — два часа ночи, она в летнем сарафане. Модном, на тонких бретелях, которым она очень гордилась, поскольку знала, что выглядит в нем необыкновенно привлекательной… Девушка возвращается из шумной актерской компании, о которой сегодня снимала первый на этой практике сюжет. С трудом избавившись от приставаний местного режиссера, пожилого похотливого блондина, мнившего себя театральным гением, Славина возвращается в общежитие, куда поселили их с Машкой, студенток-практиканток. Денег на такси нет, как, впрочем, и самих такси. А редкие припозднившиеся автомобили, конечно, ни за что не остановятся, это вам не Москва… Город пустынен и тих. Ясное солнце на небе, чистый, умытый асфальт. Сирень с острыми, довольно редкими цветами, мало похожими на привычные с детства мохнатые кудрявые кисти… Ощущение абсолютной нереальности, даже — фантасмагоричности: мертвенно-пустой, безжизненный город и полуденное солнце над головой.

Она долго будет помнить это состояние: совершеннейшего одиночества среди пустынных широких магистралей и молчаливых, будто незаселенных домов. В какой-то момент ей стало жутко: слишком реальным был мир вокруг, и слишком нереальным — это ее абсолютное одиночество…

Девушка ускорила шаги, почти побежала, и в этот момент вдруг ударил злой холодный ветер, а через секунду повалил снег. Это было так непонятно, так жутко, так ужасно, что Оля, кажется, закричала, пытаясь отмахнуться, увернуться, убежать от холодных, обжигающих белых розог. Вот именно тогда, вопящую, испуганную, ее и подобрал на дороге Леша.

Просто рядом остановилась машина, из нее выскочил какой-то парень и силком втолкнул Олю в салон. Набросил на мокрые голые плечи куртку, весело спросил: «Куда тебя отвезти, Снегурочка?»

Что произошло в ту солнечно-снежную ночь? Как они поняли и почувствовали друг друга за десять или пятнадцать минут, что Леша вез ее до общежития? Почему уже на следующий день они встретились, как старые знакомые, которые, казалось, все время, проведенное друг без друга, только и жили ожиданием этой встречи?

В тот же день они решили пожениться, и Оля, невзирая на протестующие вопли Машки, переехала к Леше. Следующие полтора месяца были самыми счастливыми в ее жизни. Как на тот момент, так и до сих пор. После практики они собирались съездить к Олиным родителям, в маленький городок на Южном Урале, а уж потом — сыграть свадьбу. Они и съездили, и Лешка просто безумно понравился и строгой Олиной матери, и суровому отцу.

Еще бы, взрослый, самостоятельный морской офицер, хорошо зарабатывающий, с квартирой и машиной… И заявление в загс они подали. Казалось, жизнь впереди не просто ясна и понятна, а еще и волшебно, необыкновенно счастлива: она заканчивает университет, переезжает в Мурманск, работает на телевидении. Леша ходит в свое любимое море, без которого, как и без Оли, совершенно не мог жить. На это самое море его и вызвали срочной телеграммой, не дожидаясь окончания отпуска. Подводная лодка, на которой он служил, должна была выйти в какой-то внеплановый поход, и Леша, как командир боевой части…

— Снегурочка, — утешал он расстроенную Олю, — автономка всего полтора месяца. Вернусь — и сыграем свадьбу.

Он не вернулся. Ни через полтора месяца, ни вообще никогда. От его родителей Оля узнала, что подводная лодка затонула, и погиб весь экипаж. Тогда о таких вещах в прессе не сообщалось…

Море не захотело его делить. Славиной не осталось ничего. Только воспоминания да несколько фотографий. Вот тогда-то она возненавидела и Мурманск, и море, и весь советский подводный флот. Никого лучше Леши встретить ей так и не довелось. Видимо, понятие «однолюб» — это о ней. Конечно, мужчины в ее жизни появлялись, и не один. Но все они были… не того калибра. Ни Лешкиной силы, ни его удали, ни размаха, ни юмора, ни ума… У всех, кто ей встречался, оказывалось какое-то одно из этих качеств, но чтобы так, как у Лешки, все вместе, увы. Она и отношения с мужчинами завязывала, углядев, либо почувствовав, некую похожесть, хотя бы в чем-то одном, надеясь отыскать и иные желанные черты. Но стандартно оказывалось, что эта схожесть ровно на том же единственном и заканчивалась…

Уже потом, спустя много лет, став известной журналисткой, она пыталась что-либо разузнать о той давней трагедии, окончившейся гибелью подлодки. И потерпела полное фиаско. Все материалы о том «боевом эпизоде», как он именовался, были строжайше засекречены. По документам выходило, что Лешиной подводной лодки не существовало вообще! Однажды лишь, общаясь с пожилым, давно на пенсии командиром такой же подлодки, Ольга случайно узнала, что Лешин экипаж выполнял какое-то особое, не связанное с боевыми учениями задание. Но что за задание — моряк не знал. Сказал лишь, что Баренцево море свои тайны хранит свято, тем более такие… И еще один раз ей привелось услышать о той субмарине. В Америке. И тоже от пожилого американского подводника. Тот сказал ей, что лодка была торпедирована своими. То ли случайно, то ли сознательно…

Может, и свою нынешнюю, ставшую безумно популярной программу Ольга Славина стала делать потому, что та трагическая тайна не давала ей покоя. Подспудно казалось, что, исследуя прочие загадки, далекие от той, непостижимой, она когда-нибудь приблизится и к ней, терзающей ее долгие-долгие годы.

А лучшая подруга Машка все это время жила и работала здесь, в Мурманске. Как распределилась тогда в областную газету, так и оттрубила в ней четырнадцать лет, став уже главным редактором, сумев сохранить издание во все немыслимо путанные и тяжелые годы перестроек и прочих экономических и политических катаклизмов.