Яков Бирсави - Кастанеда. Код иной реальности

– А чего тебе еще очень хочется?

Я задумался. Очень мне хотелось есть. Сильнее только хотелось забыть обо всем, что случилось. Продолжать жить так, как будто ничего не было. Я откровенно сказал об этом Кастанеде, надеясь на то, что он рассмеется, похлопает меня по спине, и объявит, что все это – шутка, подстроенная им для того, чтобы позабавить, а заодно и кое-чему научить своих не слишком одаренных курсистов.

Но Кастанеда был серьезен.

– С этой ночи, с момента, когда ты увидел свое зачатие и начал наращивать личное время, тебе нельзя ничего из того, что очень хочется. Абсолютное табу на сильные желания. Особенно на те, что кажутся тебе естественными, а потому вполне простительными.

– Да как же… тогда жить? – я был раздавлен этим приговором.

– Замечательно жить! – ответил вместо него Хесус. – Лучше не бывает!

– Да, да, лучше не бывает! – довольно подтвердил Фернандо.

– Видишь ли, Яков, – продолжал Кастанеда. – Отказ от сильных желаний не означает отказа от желаний вообще. Стоит тебе хорошенько поразмыслить, и ты поймешь, что все верные решения и поступки ты совершал отнюдь не под влиянием сильного желания. Некоторую часть этих поступков ты делал вообще без желания, или даже против него. Но ты делал это, зная, что так будет правильно и хорошо. Запрещая себе следовать сильным желаниям, ты ничего не потеряешь. А приобретешь очень многое.

– Многое – что?

– Самое главное для тебя: защиту, – неторопливо выговорил он. – Тебе надо выстроить мощную оборону, чтобы темные маги не могли к тебе даже приблизиться.

– А как же дон Хесус и дон Фернандо? Они покинут меня? – От одной этой мысли мне стало страшно.

– Они останутся с тобой, пока ты не станешь магом, – произнес Кастанеда. – А когда это случится, не имею понятия. У тебя нет наставника, и я не знаю никого, кто мог бы им стать.

– Значит, донам придется сопровождать меня до конца жизни?

– Ну почему же. Шансы на магическое посвящение у тебя неплохие – после ночного ритуала со смертью. Собственно, можешь считать это посвящением… Но за ним неизбежно идет следующий шаг. И этот шаг – табу. Самоограничение. Оно поможет тебе приблизиться к магическому осознанию – и тогда, прибавив намерение, ты начнешь продвигаться. Ограничь себя в сильных желаниях, – повторил он.

– А если это сильное желание будет касаться вопроса жизни и смерти? – спросил я. – Ну, хотя бы просто жизни… Вот сейчас: я сильно хочу есть. И это желание не пропадет само по себе. Я буду хотеть есть до тех пор, пока не утолю голод. Не ходить же мне голодным все время!

– С подобными желаниями расправляются очень просто, – рассмеялся Хесус. – Погоди немного, – он поднялся и ушел.

– Если сильное желание мучает тебя очень долгое время, – объяснял Кастанеда, – и тебе никак не удается прогнать его, или же ты понимаешь, что без удовлетворения этого желания тебе трудно двигаться дальше, ты можешь его осуществить. Но самым неприятным для тебя путем.

– Как понять – самым неприятным? – спросил я.

– Таким, что убьет это желание в корне. Пары-тройки подобных уроков хватит на что, чтобы приобрести Силу, которая позволит тебе без труда говорить себе «стоп!», когда сильное желание попытается овладеть тобой.

Я задумался. Как можно неприятно удовлетворить голод, жажду, или, допустим, зуд? У меня не хватало фантазии, чтобы представить себе это. Ну, пусть вместо изысканного блюда и бокала вина я съем кусок хлеба и запью его водой. Но это не неприятно; тем более что я совсем не гурман.

– Карлос, дай мне такой урок! – попросил я. – Чтобы я понял.

– Ты его получишь прямо сейчас, – сказал Карлос, глядя мне за спину. Я обернулся. Со стороны бара к нам подходил Хесус; в руках дон держал поднос, на котором стояла пивная кружка с чем-то красным. Он подошел и поставил ее передо мной. В кружке дрожала коралловая масса, полная белесых и коричневых ошметков. Запах она издавала прескверный.

– Хесус, что это за помои?

– Яичница из четырех яиц, много бекона, тосты и джем, и томатный сок, – буднично перечислил он. – Все что ты пожелал, дон Яго.

К горлу подкатила тошнота.

– Спасибо, – сказал я. – Лучше похожу голодным.

– О, нет! – возразил Кастанеда. – Ты это выпьешь, и голод моментально уйдет.

– Он уже ушел, – я отодвинул от себя кружку с мерзким пойлом.

– Ты это выпьешь, – повторил он.

– Ни за что, – настаивал я.

– Лучше выпей это сам, дон Яго, – угрожающе заулыбался Фернандо. – Или нам придется влить в тебя это силой.

Я оглядел их и понял, что с тремя крепкими магами мне одному не справиться. Хорошо хоть Тед и Касси не видят мой позор… Я зажмурил глаза, поднес кружку ко рту и начал пить.

На вкус масса оказалась не столь мерзкой, но все равно я едва справлялся с приступами тошноты. Поставив пустую кружку на стол, я обеими руками заткнул себе рот: боялся, что сейчас меня вырвет прямо на стол. Но, к моему удивлению, меня совсем не тошнило. Я прислушался к своим ощущениям: тошнота прошла окончательно. Я чувствовал себя сытым и… вполне удовлетворенным!

– Голод больше никогда не захватит тебя. А над остальными желаниями работай сам: как – Фернандо только что показал тебе. – Кастанеда хлопнул рукой по столу, словно ставил точку в долгом разговоре. Это действительно была точка: он объявил, что сейчас мы распрощаемся.

– Но… Карлос… – растерянно заговорил я. – Что же мне делать дальше? Как жить? Куда девать эти чертовы оболы и ту прорву денег, что я выиграл у магов и обменял на товар у Бриджстоуна? А как мне вести себя с дядей Джорджем? Дай хоть какие-то указания, ведь сам я ни за что не соображу!

– Табу на сильные желания с тебя вполне достаточно, – ответил он. – Вырвешься из их плена – и все решится само по себе. Фернандо и Хесус тебя прикроют, если что. С Джорджем… его лучше избегай – по возможности. Больше я тебе ничего посоветовать не могу.

Все каникулы мы пробыли в Париже: я давно обещал Делии провести с ней отпуск в городе ее мечты. Я немного беспокоился насчет дяди Джорджа: встречать я его больше не встречал, но он мог подослать другого мага. Впрочем, никто не нападал на меня – ни магически, ни физически, а потому я чувствовал себя совершенно свободным, хотя и знал, что Фернандо и Хесус находятся где-то рядом. Они мастерски умели скрывать свое присутствие; лишь однажды я мельком видел Хесуса; а может, мне показалось, что видел: обернувшись, чтобы кивнуть ему, я не обнаружил ничего, кроме фонарного столба. С момента, когда мы расстались с Кастанедой, сильных желаний у меня не возникало, так что держать табу было довольно легко. Зато Делию желания переполняли.

– Знаешь, чего мне хочется больше всего на свете? – спросила она, когда мы сидели в аэропорту Шарль-де-Голль, ожидая своего рейса. – Остаться в Европе! Навсегда… ну или так надолго, чтобы она успела мне надоесть. Я тебя так редко вижу, Яков… мы почти не бываем вместе. А здесь… здесь я счастлива, как нигде! Ах, если бы мы могли с тобой просто путешествовать, посещать музеи, любоваться природой, постигать этот странный мир, в котором все не так, как у нас!

Я ничего не ответил ей тогда – даже, кажется, пропустил ее слова мимо ушей. Но чуть позже, когда мы стояли в церкви святого Антония из Падуи, и слушали слова пресвитера, дающего наставление новобрачным Теодору и Кассандре Ловенталь, я вдруг вспомнил о них. А еще мне вспомнился блошиный рынок Сент-Уан. Делия набрала там множество антикварных мелочей для своего творчества (у нее родилась идея сделать выставку инсталляций на тему времени); а мое внимание привлек товар старика – букиниста и нумизмата. Среди пыльных, посеревших книг лежала папка со старыми деньгами, бумажными и металлическими. Здесь были лиры, фунты, пиастры, тугрики, рейхсмарки, довоенные франки, царские рубли, дукаты, гульдены и реалы. Я перебирал их, и ловил себя на странных ощущениях. Одни деньги были подобны конфетным фантикам, из которых вынули конфету, оставив одну обертку. Другие же – продолжая метафору – сами были конфетой. Среди денег, которыми торговал старик, были пустые деньги и деньги Силы. Я не смог пройти мимо и купил у него все сильные деньги, заплатив за них долларами Бриджстоуна. Мой поступок был спонтанным, и не имел под собой никакого желания (скажу даже больше: что-то внутри меня сильно сопротивлялось, когда я начал выяснять у букиниста цену). Я купил эти деньги – и забыл о них. А вот теперь, на венчании Теда и Касси, вспомнил.

Выходя из церкви, я уже знал, что буду делать дальше. Умом я понимал, что это решение спонтанно, неразумно и противоречит всем моим желаниям и интересам. Я очень хотел вернуться к прежней жизни и все-таки добраться до отдела закладных. Всего-то и нужно было, что на полгодика набраться терпения, поприсутствовать на совещаниях у отца (хотя бы в качестве мебели), подкинуть пару-тройку здравых идей своему братцу, с десяток раз отужинать с нужными людьми… Рынок начнет расти (куда же он денется!), и о моем провале все позабудут. Ведь я – не обычный клерк; хоть и без места, но все же я остаюсь наследником банка, а потому восстановить свои позиции для меня не составит особого труда. Но вернись я на эту проторенную дорожку, мое существование сведется к тому, чтобы всякое утро, проснувшись, идти в банк и делать то, что делали мой дед, мой отец, мой брат и я сам – каждый день своей жизни. На ближайший год я остался без работы – так почему не провести этот год подальше от всей этой милой мне, но совершенно безнадежной рутины? Делия мечтает о Европе? – и я осуществлю ее мечту. Год мы проживем в Старом свете; тем более что я знаю, чем займусь там. Для начала разыщу старика-букиниста на Сент-Уан, и выясню, каким путем попали к нему те деньги. Сила притягивает Силу: я верил, что те деньги с Сент-Уан притянуты были оболами (с которыми я никогда не расставался). Сила в моих руках умножилась – не для того ли, чтобы умножаться дальше? Быть может, мне надо собрать все сильные деньги Европы, чтобы создать противовес дяде Джорджу и его темным магам? Мой рациональный разум кричал, что это – полная дурость; но светящаяся сущность внутри меня осознавала другое.