Алексей Прийма - От тайны к тайне

ВЕНЧАЛЬНОЕ ПЛАТЬЕ

История, которая будет пересказана сейчас, была опубликована в одном русском журнале в начале нашего века. Ее автор сообщает:

«Я учился в университете стипендиатом, как нуждающийся. Моя мать имела много детей. Жили мы крайне бедно.

После окончания университета меня загнали, как говорится, в медвежий угол — отрабатывать стипендию, в местность, где свирепствовал сыпной тиф.

В это время смертельно заболела моя мать. Я получил телеграмму об этом, но меня не отпустили домой.

У постели умирающей сидела почти все время моя старшая сестра Таня, которая была уже невестой.

Мать обратилась к ней с просьбой:

— Танечка, похорони меня, родная, в моем венчальном платье. Оно — освящённое. В нем я венчалась в церкви. В нем же и в гроб хочу лечь.

Дочь зарыдала:

— Мамочка, не умирайте! Я — невеста, а у нас еще столько малых сестер и братьев.

— Такова воля Божья. Не горюй. Господь поможет. Исполни же мою просьбу о платье.

— Не сомневайтесь, все исполню, как вы сказали.

Через несколько дней мамаша скончалась. Мне опять прислали телеграмму. Но из-за усилившейся эпидемии сыпного тифа меня, как врача и бывшего стипендиата, снова не отпустили домой.

Я попал в родной дом только через два месяца.

Иду по нашему садику. Лето. Солнце светит. Два часа дня. Иду и думаю: как-то Таня справляется с хозяйством, слушаются ли ее младшие? О покойной мамаше я даже и не думал в те минуты.

Вдруг вижу — навстречу мне по дорожке идет моя мать. Что это — галлюцинация? Иллюзия? Я хлопнул себя по лбу. Нет, живая. И приближается ко мне. Остался между нами один шаг, я остановился в изумлении, а мамаша заговорила:

— Сережа…

— Позвольте, мамаша! Вы же умерли!

— Это ничего не значит, Сережа. Я теперь более жива, нежели тогда, когда была с вами… Я не просто так к тебе явилась. Господь разрешил мне это. Мне жаль Таню. Не исполнила она моего последнего желания, хотя и обещала исполнить. Не похоронила меня в моем венчальном платье. Жаль ей стало его. Я боюсь за ее душу. Скажи, Сереженька, чтобы сегодня же это платье было отдано нищему.

— Мамаша. Какое платье? Не понимаю. Вы умерли, а я вот живую вижу вас сейчас. Да я, наверное, с ума сошел…

— Не беспокойся, Сережа, не волнуйся, ведь я жива, умерло только тело… А насчет платья тебе сама Таня расскажет. Только ты передай ей мой разговор с тобой. Скажи ей, что я прощаю ее. Вот только платье мое пусть сегодня же будет отдано нищим.

Ласково взглянув на меня, мамаша перекрестила меня большим крестом.

Я, взволнованный, вошел в квартиру и поспешил войти в комнату Тани.

— Таня, я сейчас видел маму, живую маму, и говорил с ней!

— Как живую? Как говорил? Наверное, ты видел ее во сне. Я тоже дважды видела во сне. Не волнуйся.

— Да нет, Таня, не во сне, а наяву. Вот сейчас здесь, в нашем саду на дорожке я встретил ее. И вот что меня удивило. Она сказала, что ты не исполнила ее желание — положить в гроб в ее венчальном платье, а одела покойницу в другое платье. Неужели это было так, скажи, Танечка?

Таня побледнела и заплакала.

— Да, я пожалела в гроб это платье… Оно — шелковое, а я — невеста. Ну, а мы, сам знаешь, как бедны! Вот я и одела мамашу в ее сатиновое платьице. И никто, кроме меня, не знал, что мамаша сказала мне — одеть ее в венчальный наряд. Я потрясена тем, что она сама с того света явилась к тебе и сказала об этом.

— И не только сказала, Танечка, но велела передать тебе, что беспокоится о душе твоей, что ты нехорошо сделала, дав обещание умирающей матери исполнить ее последнюю просьбу, но потом пожалела платье…

Таня горько зарыдала:

— Виновата я, Сережа, виновата…

— Не плачь. Мама еще велела сказать, что прощает тебя. Но чтобы венчальное платье сегодня же было отдано нищим.

— Да как же мы отдадим платье нищим? Ни один нищий к нам не заходит. Все вокруг знают, как мы бедны сейчас… Мы — в долгах, я едва справляюсь с хозяйством и с многочисленными сиротами.

— Нет, Таня, если мамаша распорядилась сегодня же отдать ее наряд нищим, значит, придет к нам какой-нибудь бедняк. Вынимай-ка из сундука венчальное платье.

Таня вынула платье и положила его на стол. Не прошло и двух часов, как раздался стук в калитку садика. Вошел старичок и сказал:

— Пожертвуйте, ради Христа, на бедную невесту что-нибудь из одежды. Не во что одеть ее, чтобы венчать. Она — моя правнучка.

Сейчас же было отдано нищему венчальное платье матери».

Примерно в ту же пору случилось весьма странное происшествие и в жизни другого доктора — известного московского врача Снегирева.

Однажды вечером он закрылся в своем служебном кабинете на задвижку и начал просматривать истории больных, которых принял в этот день. Читая, доктор попивал чай. И вдруг совсем близко от себя увидел девочку лет десяти, одетую очень бедно, в ситцевом, местами порванном платье с голубыми яркими цветами. Девочка была босой. Тонкая русая косица на ее голове была повязана пожелтевшей ленточкой. Девочка нервно, быстро и громко заговорила:

— Доктор, доктор, помогите скорее моей маме. Она так больна — у нее жар! Может быть, она умирает… А братец маленький тоже совсем плох. Память потерял и лежит горячий такой… Съездите к нам, помогите маме и моему братцу, полечите их.

— Как ты попала сюда, девочка? — спросил в ответ недоуменно Снегирев. — Ведь дверь на задвижке. Я велел никого не принимать. Откуда ты? Да и я не езжу к больным, у меня и так слишком много приходящих пациентов.

— Ну, а к нам, молю, поезжайте скорей, а то будет поздно!

Девочка схватила со стола карандаш и на листке белой бумаги, лежавшей на столе, написала крупными буквами адрес: переулок, номер дома, фамилию… Снегирев взглянул на листок, потом вновь поднял взгляд на девочку, но та непонятно как исчезла из его служебного кабинета.

— Девочка, зачем ты спряталась? Где ты?

Он встал из-за стола и осмотрел все углы в кабинете — пусто, девочки нигде нет. А дверь по-прежнему закрыта на задвижку.

Снегирев открыл дверь и позвал служившего у него человека.

— Ты впустил ко мне девочку, — рассерженно сказал он. — А я не велел тебе никого принимать. Теперь эта девочка куда-то словно сквозь землю провалилась…

— Да я не пускал никого, как вы и велели! Никакая девочка не приходила к вам. Это вам просто показалось, доктор.

— Как показалось? Я же разговаривал с ней. Она написала мне свой адрес.

— Не понимаю, о чем вы толкуете, профессор. Ваша дверь была все время заперта. Это, как вы по-научному говорите, начались у вас галлюцинации от переутомления.

Снегирев заставил лакея тщательно осмотреть свой кабинет. Никакой девочки в нем не оказалось.

— Вот видите, — поучительно сказал лакей. — Вы заболеваете. Вашим глазам представляется то, чего на самом деле нет. Вам лечиться надо.

— Да что ты меня раздражаешь! Она была здесь. Вот и адрес, написанный ее рукой.

— Это… Это кто-нибудь другой написал, а вы забыли. И теперь вам кажется, что написала девочка, которой и не было здесь никогда. Дайте я еще налью вам крепкого чая. Мне страшно за ваше здоровье.

— Нет, скажи кучеру немедленно закладывать лошадь. Я поеду из любопытства по этому адресу. Исполню просьбу девочки.

— Что с вами, барин? Куда и зачем вы поедете?

— Я уже сказал тебе, иди к кучеру, чтобы сейчас же была готова лошадь.

Через несколько минут доктор Снегирев ехал по записанному на листке бумаги адресу, взяв с собой все необходимое для оказания первой помощи.

Вот и указанный в записке переулок, а вот и дом с нужным номером, гнилыми покосившимися боками вросший в землю.

Снегирев выбрался из коляски и спросил старушку, проходившую по двору, не знает ли она, где живет такая-то.

— Да здесь, в подвале, — ответила старушка, — но ее что-то давно не видать. И детишек ее тоже что-то не видать. Может быть, уехали они все куда-то…

По скользкой мокрой лестнице доктор Снегирев спустился в подвал. Там он обнаружил полуоткрытую дверь. Перешагнув через порог, вошел в сырое полутемное помещение. На кровати, покрытой какими-то тряпками, лежала исхудавшая женщина — очень бледная, со скорбным лицом. А рядом с ней лежал трехлетний мальчик. Он был без сознания, метался в жару.

— Вам кого? — удивленно спросила женщина слабым, едва слышным голосом. — Как вы попали сюда?

— Я — доктор. Вот приехал к вам и, буду лечить вас.

— Но кто же сказал вам о наших болезнях? Ведь у меня никого нет, кто мог бы позаботиться о нас. Никто не знает про наши страдания.

— Как — кто сказал? — удивился, в свою очередь, Снегирев. — Да ваша дочь и сказала. Она приходила ко мне в ситцевом платье с голубыми цветами.

Глаза больной широко открылись. А Снегирев продолжал говорить: