Валентин Сидоров - В поисках Шамбалы

Словом, взаимное тяготение духовных полюсов России и Индии — характерный признак прошлого и в еще большей мере — сегодняшнего времени.

Обычно, когда говорят о нашем взаимном тяготении, возникает имя Афанасия Никитина, автора знаменитого путевого дневника «Хождение за три моря». Кстати, Афанасию Никитину принадлежит мысль, говорящая о простодушной, но незыблемой вере в чудесные возможности индийского духовного потенциала: «И от всех наших бед уйдем в Индию». Но надобно сказать, что Афанасий Никитин, обретший славу благодаря тому, что рукопись его дошла до наших дней, не был исключением из правила, не был одинокой фигурой на многотрудных путях в индийские ашрамы. Судя по скупым сведениям из старинных русских и индийских источников, таких путников было немало. Просто следы их завалены горными обвалами и занесены песками пустынь.

Несомненно также, что индийская тема у нас началась не с Афанасия Никитина. Свидетельство этому — произведения устного народного творчества, и прежде всего былины о Садко. Знаменитый русский критик-демократ Стасов впервые, пожалуй, обратил должное внимание на индийские мотивы русского фольклора. «Наш новгородский купец Садко есть не что иное, как являющийся в русских формах индийский царь Яду, — утверждал он. — Наш царь морской или царь Водяник — это царь Нагов, царь Змеев, Ракшаза индийских и тибетских легенд». К этому перечню Николай Рерих добавлял языческого Леля, который, по его мнению, являлся своеобразной трансформацией образа бога Кришны, играющего на флейте. Можно сказать, что индийская тема началась у нас задолго до того, как образовались современный язык, письменность и литература. Она началась тогда, когда началась Русь, которая впоследствии выросла и превратилась в государство по имени Россия.

Если мы обратимся уже к XIX столетию, заговорившему на языке Пушкина и Гоголя, столетию, которое принято считать золотым веком русской литературы и искусства, то здесь (имея в виду утверждение и развитие индийской темы в русской литературе) мы должны отдать пальму первенства Василию Жуковскому. Именно он открыл для читателей своего времени Индию, сделав замечательный, живущий и поныне перевод одного из сюжетов «Махаб-хараты» — истории любви Наля и Дамаянти, так точно отвечающий духу и устремлению поэта-романтика, каковым являлся Жуковский. Свой перевод он предварил стихотворным вступлением, которое представляет собой не что иное, как объяснение в любви к Индии и духовной красоте этой страны.

Великий критик Белинский, в котором глубокий аналитический ум сочетался с интуицией настоящего поэта, вскрыл подлинную причину пробуждающегося интереса к Индии (впоследствии он будет нарастать стремительно и неодолимо), охарактеризовав Индию как страну, «где впервые пробудилось в людях стремление к сознанию абсолютной истины». Такого рода стремление критик сравнивал с вершинами Гималаев, олицетворяющих собой духовную мощь Индии.

Однако в русской литературе XIX века (в основном в творчестве некоторых поэтов) индийская тема была лишь намечена и обозначена. Это был пунктир, который будущим поколениям предстояло превратить в сплошную линию. Существовали объективные причины, не благоприятствующие духовному и художественному открытию Индии. Не нужно забывать, что в силу определенных обстоятельств знакомство с Индией в то время ограничивалось книжными источниками. Возможности непосредственного общения с далекой страной отсутствовали, и это, естественно, накладывало отпечаток на содержание произведений наших авторов. Как правило, это были или переложения древних индийских преданий и легенд (например, поэма Афанасия Фета «Саконтала», баллады Семена Надсона о Будде), или откровенные стилизации определенных индийских образцов, как, например, стихи Аполлона Майкова, а также стихи более поздних поэтов — Константина Бальмонта и Валерия Брюсова.

Качественный скачок обрело освоение индийской темы после 1917 года. Центр внимания сразу переместился с истории на современность. Объективные трудности, мешающие общению двух стран, не только Не отпали, но даже усугубились, ибо английские власти делали все возможное, чтобы отгородить свою главную колонию от революционной России. Но давно уже сказано: «Ничто так не помогает истине, как сопротивление ей». Прорываясь сквозь рогатки и кордоны, в Москву, к Ленину, потянулись своеобразные индийские паломники — представители многомиллионных масс Индии. Этот порыв угнетенного народа, как ничто другое, приблизил Индию к сердцу и сознанию наших людей. В 1920 году Николай Тихонов (впоследствии он не раз побывает в Индии) пишет небольшую поэму «Сами». В ней он сделал попытку передать внутренний мир индийского мальчика, до которого дошла весть о русской революции, о Ленине. Не беда, что мальчик называет Ленина на свой лад — «Ленни». Не беда, что он молится ему, как некоему богу. Главное в другом: он понял сердцем существо великой вести — теперь, когда есть Ленин, все в мире будет по-другому, с помощью Ленина «Сами всех сагибов погубит». В истории советской литературы поэма Тихонова занимает почетное место, потому что она принадлежит к числу тех произведений, с которых начиналась интернациональная тема в советской литературе. После нее революционно-интернационалистский дух, дух солидарности и братства с угнетенным народом Индии становится на многие годы главным, определяющим мотивом нашей поэзии.

Обретение Индией своей независимости вывело все наши отношения на другой, более высокий уровень. Мы получили драгоценную возможность прямиком, без помех поглядеть друг другу в глаза, поговорить и даже, как это бывает у близких, иногда и помолчать друг с другом. Индийская тема в советской поэзии (поскольку мы ведем речь пока о стихах) стала многоаспектной и полнокровной, ее, несомненно, обогатили непосредственные впечатления, которых была лишена поэзия XIX века. И действительно, для того чтоб в одном и том же стихотворении поэт мог заявить об Индии: «Вся не такая, вся в иной судьбе, вся непохожа на мою Россию» — и в то же время утверждать как бы прямо противоположное: «Как ты похожа на мою Россию!» — для этого нужно было увидеть Индию воочию, и мало того — почувствовать увиденное сердцем.

Советская литература об Индии в наши дни становится не только многоаспектной, но и многожанровой. Поэзию иногда сравнивают с легкой кавалерией, вслед за которой вступают, так сказать, на поле боя другие виды войск — пехота, артиллерия, то есть проза, публицистика, драматургия. Правда, судя по всему, индийские впечатления наших прозаиков еще не улеглись, не отшлифовались, не трансформировались в значительные художественные произведения. Нельзя сказать, что нет в наличии повестей и романов об Индии, но говорить об особых достижениях в этой области пока еще рано. Собственно говоря, это естественно. Тяжелые виды войск разворачиваются медленнее. Здесь требуются время и длительное накопление опыта и впечатлений.

Непосредственное общение наших писателей с Индией — на первом этапе такого общения это выступает рельефно и четко — дало добротный материал для очерков и путевых записок. Литература такого рода обширна и богата. Разумеется, она неоднородна. В ней немало вещей откровенно туристского толка, типично журналистского характера. Но есть в ней вещи, уровень которых поднимает их над общим потоком. Это, например, очерк Николая Тихонова «В дни васанты», это «Путевые записи» Ильи Эренбурга.

Что касается чисто художественной прозы, то я, пожалуй, рискнул бы назвать роман Ивана Ефремова «Лезвие бритвы». В этом романе, сочетающем в себе элементы детектива и фантастики, сделана серьезная попытка прикоснуться к существу духовной культуры Индии, понять то, что делает Индию Индией. Но все же если взять в целом сферу художественной литературы, то приобщение нашего читателя к Индии, к ее культуре, к ее истории, к таким фигурам, как Акбар, Рамакришна, Вивекананда, Махатма Ганди, Джавахарлал Неру, Рабиндранат Тагор, идет пока что главным образом через поэзию.

Очерк, посвященный индийской теме в русской и советской литературе, был бы неполон, если бы мы не упомянули о двух фигурах нашей отечественной культуры, имевших исключительное воздействие на развитие совместных связей и контактов извечно дружественных стран. Это — великий русский писатель Лев Николаевич Толстой. Это — великий русский художник Николай Константинович Рерих.

Интерес Толстого к Индии, к ее истории, культуре, к ее отшлифованной веками мудрости был продиктован самим характером мучительного нравственного поиска писателя. К концу жизни интерес усилился, чуть ли не захватив его целиком. Об этом, в частности, свидетельствует книга Ивана Бунина «Освобождение Толстого». Оказывается, перед смертью Толстой «несвязно внешне, но совершенно точно внутренне» — так говорит Бунин — "сказал… чисто индусские слова: