Звезда Альтаир. Старообрядческая сказка - Дмитрий Александрович Урушев

Раз в конце мая Додон призвал к себе сыновей.

Погода стояла солнечная и теплая, даже по-летнему жаркая. Царевы дети занимались кто чем. Старшие сидели в прохладном погребе у старухи-ключницы и пили бражку. Обсуждали соколиную охоту, борзых собак и скаковых лошадей. К отцу они пришли тотчас, но весьма неохотно.

А Ивана пришлось долго выискивать и выкликивать. Он с друзьями гонял по крышам голубей. Но вот наконец все собрались в царской палате. Государь крепко-накрепко запер двери, чтобы никто не подслушивал и не подглядывал. Сел на лавку, застланную пестрым ковром, поманил сыновей рукой. Они подошли и сели рядом.

Царь страшно зашептал:

– Вот что хочу сказать вам, сыновья мои любезные. Земля наша велика и обильна, а веры в ней нет.

– Чего нет? – в один голос переспросили царевичи.

– Веры нет, веры! Разве непонятно? – рассердился Додон.

– Как веры нет? – удивился старший сын Димитрий. – Все у нас есть! И хлеб есть, и лен, и мед, и меха. Надысь заморским купцам одной только пеньки десять кораблей отгрузили. Все у нас есть, батюшка, только поискать надобно.

– Все у нас есть, – поддакнул средний сын Василий. – Это завистники говорят, что ничего нет. А ты не слушай их, батюшка. Прикажи всех завистников, шептунов и втируш сослать на Колыму. Изведи крамолу в своей державе.

– Дурни! – рассердился Додон. – Вера – это не пенька, не хлеб и не мед. Вера – это вещь невидимая, бесчувственная, умозрительная. Вот ее-то и нет в нашей земле.

Царь встал и заходил по палате. Он уже не шептал, а громко возмущался:

– Заморские купцы говорят, в каждой стране есть своя вера. Куда ни приплывем, говорят, всюду есть церкви, костелы или кирхи. Только в вашей стране, говорят, ничего того нет. Говорят, как же вы без веры живете? Без духовных скреп? А что я им отвечу? Нечего ответить мне, стыдно мне.

И Додон тяжело опустился на лавку. Его лицо густо покраснело. Видно было: самодержец мучительно стыдится безверия своего народа. Даже невольная слеза навернулась на ясные государевы очи. И славный царь поник головой в расшитой жемчугом шапочке-тафье. Потом сжал кулаки и зло прохрипел:

– И выходит, светы мои, все есть в нашей земле, а веры-то и нет. И выходит, я хуже всех царей. И царство у меня самое негодящее. И народ у меня не такой, как у всех, а с изъяном. И надумал я…

Тут державный родитель порывисто встал, торжественно выпятил живот и зычно возгласил:

– И надумал я, светы, отправить вас на поиски веры для нашей страны. Отыщите нам веру самую хорошую, самую истинную, самую правую, чтобы была лучше прочих вер. И кто нам эту веру отыщет и первым привезет, того я объявлю своим наследником. Ясно?

Царевичи, вскочив с лавки, недоуменно слушали отца.

– Батюшка, – сказал Димитрий, неприятно пораженный тем, что отчий престол может достаться не ему, старшему сыну, а кому-то еще. – Батюшка, как же это так? Коли вера – вещь бесчувственная, то как мы добудем ее? Это не жар-птица.

– И не яблоки молодильные, – вставил Василий.

– Вот, сыновья мои любезные, вы и подумайте как. По белу свету поездите, в дальних краях побывайте, со знающими людьми посоветуйтесь. Вы молодые. Вам полезно на людей поглядеть, себя показать. А я стар стал. Мне уж не до богатырских подвигов. Мне бы дома сидеть да кости на печке греть, – с этими словами Додон пошел отпирать палатные двери.

Вышли царевичи от отца и разошлись кто куда. Димитрий и Василий отправились к ключнице допивать бражку и толковать о батюшкиных причудах. А Иванушка побежал назад на крышу, к голубям.

Додон призвал верных слуг и приказал собирать сыновей в путь. Сам же отправился к своей супруге царице Маланье. Она в ту пору на заднем дворе кур кормила.

В дорогой собольей душегрейке важно вышагивала толстая царица, окруженная сенными девками, и разбрасывала полными горстями сарацинское пшено. Лик государыни был непроницаем и строг: губы сжаты, взгляд сосредоточен. Девки подобострастно глядели на хозяйку. Куры благоговейно кудахтали.

Робея перед супругой, Додон подошел сбоку и заговорил, откашлявшись:

– Помнишь, Малаша, мы надысь о вере говорили? Что, дескать, веры в нашей стране нет.

Царица ответила мужу хмурым взглядом.

– Так вот, мать, я решил отправить наших дармоедов искать веру. Пусть найдут самую наилучшую и нам привезут.

– И Ванюшу отправил? – глухо спросила государыня, едва разжимая губы.

– И его. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни. Пора ему в люди выходить.

– Ах ты изверг! – взвизгнула Маланья и швырнула в лицо мужу горсть пшена. – Ах ты ядовитый змей! Дите малое, неразумное, а ты его в чужие страны посылаешь! К людям чужим! На смерть верную! Опомнись, старый дурень! Хоть малость очувствуйся!

– Сама, мать, очувствуйся! – отряхивался от пшена Додон. – Сама опомнись! Что он у тебя все дите да дите? Сколько лет Ванюше?

Неожиданный вопрос заставил царицу задуматься. Она сосчитала в уме.

– Да вот пошел девятнадцатый годок. Ванюша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Герасимовна и когда еще…

– Добро, – прервал Додон. – Никакое он не дите. Здоровый парень. Пусть с братьями собирается. Ничего ему не сделается. Мое царское слово – закон. Как сказал, так и будет. Сказал – поедет, значит, поедет.

И государь проворно отскочил от жены, чтобы не получить в лицо еще горсти. Подобрал полы бархатного охабня и побежал в терем, подметая пыльный двор длинными рукавами. Бежал так быстро, что даже тафья с головы слетела.

Маланья выхватила из рук остолбеневшей сенной девки медный таз, полный пшена, и с криком «Гицель проклятый!» запустила в спину мужа. Таз улетел недалеко, в цель не попал и только перепугал кур, гулко упав на землю.

Как потом ни плакала царица, как ни причитала, как ни просила за Ивана, Додон был неумолим. «Поедет, и все! Мое нерушимое царское слово!» Делать нечего. Утерла Маланья горькие слезы и стала любимому сыночку укладывать в суму печатные пряники.

В первый день июня царевичи покидали отчий дом. Провожали их в далекий путь с дворцовой площади всем стольным городом Осташковым.

Перед государевым теремом толпился народ. Царь Додон и царица Маланья стояли на высоком крыльце. У коновязи красовались их сыновья – высокие, статные, крепкие, одним словом, добрые молодцы. Царевичи были щегольски одеты в плисовые штаны, шелковые рубахи и дорожные кафтаны. На ногах – красные сапожки. На головах –