Современные старцы Горы Афон - Херувим Карамбелас

Однажды он благословил нам приносить из сада дрова для растопки Каждый раз, когда мы проходили мимо сада, мы прихватывали с собой сухие ветви Таким образом, хотя мы специально и не заготавливали дрова и не уставал и особенно, куча медленно росла, пока не скопилось достаточно дров на зиму.

Его любовь и благородство проявлялись повсюду. У него было одинаково теплое отношение к братии и отцам скита. Даже если ему приходилось нарушить свой режим, чтобы помочь ближнему, нуждающемуся в этом, он нарушал режим.

Бот его наставления, говорящие о его любви и благородстве

«Если навестивший нас брат приходит на нашу службу, мы всегда должны уступить ему лучшее место, особенно для пения на клиросе. А если он случайно ошибется — например, сделает ошибку в тональности — то вы, те, кто на левом хоре, не должны его поправлять из опасения смутить его. Пусть уж он сам исправит свою ошибку. Любовь и уважение важнее, чем тональность».

Он был мудрым и прозорливым наставником, освещающим путь для нас, более молодых монахов.

У отца Иоакима была редкостная борода, о которой нельзя не сказать несколько слов.

Живя еще в Америке, он со скорбью наблюдал, как дух прогресса и моды начал влиять даже и на церковную жизнь. Он видел священников, которые считали, что могут добиться большего в обществе, если расстанутся с православными традициями. В этой светской атмосфере отец Иоаким вел себя благочестно. Ему больно было видеть, как православные священники снимали свои рясы, стригли волосы, подстригали или вовсе брили бороды. Достойна внимания молитва отца Иоакима, которую вознес он к Пречистой Деве перед своим монашеским постригом: «Пресвятая Богородице, когда я стану священником, прошу, дай мне длинные волосы и бороду так, чтобы я, живя среди мира, выглядел, как должно выглядеть иерею Божию».

И Матерь Божия не отвергла его просьбу, исполнила его желание. Как мы уже рассказывали, американцев поражала его впечатляющая внешность и густая длинная борода. Когда же он прибыл на Гору Афон, произошла вещь удивительная. Борода росла все длиннее и длиннее — явление очень редкое даже в его отечестве. Мы приписываем это той молитве, которую он сотворил к Богородице. Чтобы свободно двигаться и не доставлять неудобств окружающим, он вынужден был носить свою бороду в мешочке, подвязанным к шее.

В последние годы его жизни отцы попросили его сфотографироваться в облачении и с распущенной бородой. Сначала он не желал того, но на повторные просьбы согласился.

День ото дня возрастала святость отца Иоакима. Однако, вместе с тем плоть его слабела. Здоровье его было неважно. Несмотря на протесты отца Иоакима, отец Григорий послал за доктором. Диагноз был неутешительным: туберкулез. Жить ему оставалось всего несколько месяцев, но для этого надо было соблюдать диету. Ему нужно было есть мясо, рыбу, яйца и, так как на Афоне почти все это было недоступно, необходимо было уехать оттуда. Доктор предписал также полный отдых.

Отец Иоаким выслушал все это спокойно, но когда доктор ушел, обратился к отцу Григорию:

«Старче, — попросил он, — благослови меня нынче ночью остаться в церкви. Я хочу помолиться Владычице Богородице. Утром мы сможем обсудить, что можно сделать для моего здоровья».

Старец благословил. Всю ночь промолился неукротимый духом отец Иоаким, а утром после заутрени сказал отцу Григорию: «Я прошу тебя не делать того, что велел доктор. Оставим вопрос о моем здоровье на попечение Богородицы. Она Сама решит. И чтобы мы могли быть уверены в Ее заступничестве, вместо мяса и других скоромных продуктов дай мне свое благословение продолжить пост. А кроме того, я не буду брать в рот сладкого. Да будет посему во славу Матери Божией».

Старец был изумлен силой его веры и силой его воли. Он дал благословение, вспоминая, чему сам научил его. Старец вспомнил время, когда ходили они в келию святого Константина (Кафисма Лавры), дабы отец Иоаким научался там иконописи. Его неутомимый учениктак усмирил тогда свою плоть, что в течение целого года у него было правило есть только раз в сутки — к вечеру. А то годовое молитвенное стояние ночами в церкви!

Прошло полгода, и доктор, озабоченный, жив ли отец Иоаким, спросил о том Старца.

«Конечно, он жив,» — ответил тот.

Доктор пожелал осмотреть отца Иоакима.

«У него все в порядке, — сказал доктор в изумлении. — Несомненно, что диета и покой, которые я ему предписал, дали свои результаты. Он полностью поправился».

Отцы Григорий и Иоаким посмотрели друг на друга, едва удержав улыбки. Оставшись наедине со Старцем, доктор узнал историю выздоровления пациента. У него не было слов. Он был восхищен силою веры и, возможно, в первый раз осознал, что стал свидетелем чуда.

Высота православной веры отца Иоакима была неотмирной — до того, что миролюбцам поведение его представлялось юродством. Но все, что он делал и говорил, исходило всегда из чистых побуждений.

Его волновал вопрос о положении Церкви, вопрос о календаре. Его беспокоила каждая попытка управителей изменить порядок вещей, который ввели в Церкви святые Отцы. Он боролся с отступлениями всеми способами, допустимыми для строгого монаха.

Все греки тогда, от представителей самых низших слоев общества до чиновников высочайшего ранга, горели желанием быть верными членами Церкви. Пребывание в Америке многому его научило. Когда он узнал из греческих и иностранных изданий, что многие люди, облеченные высокой властью, в том числе даже сам король Георгий II, пали до того, что стали масонами, он был опечален и взволнован. Каждому из известных ему высокопоставленных масонов он безо всякого страха написал лично о вреде масонства. Он призвал их покаяться и выступить против врагов Бога и Отечества.

Это послужило причиной вызова его на суд в Фессалоники. И свидетельствовал он об Истине чистосердечно и мужественно. На всех произвели впечатление глубокая вера и верность Богу этого тщедушного монаха с Горы Афон — даже газеты отдали ему должное. Он спокойно принял свой приговор и, подобно преподобному Никодиму, с радостью последовал по дороге изгнания на остров Скопелос в январе 1941 года.

Жители острова были поражены его молитвенностью, его постом и чистотой его души. Многие из них помнят этого монаха, изгнанного правды ради; его яркое житие оставило по себе память на острове.

Разрушительное продвижение германской армии застало его в