Александр Шмеман - За жизнь мира

Эта небольшая книжка была написана в 1963 г. по просьбе устроителей всеамериканской конференции Национальной Христианской Студенческой Федерации. В то время в США нарастала очередная волна горячих споров о месте и роли христиан в мире. И в спорах этих обострялось разделение между теми, кто звал христиан и христианские церкви к принятию этой секуляризации, к участию в социальной, экономической и политической борьбе, и теми, кто чаял духовного возрождения Церкви. И те и другие, надо сказать, очень мало знали о православии. Их представление исчерпывалось длинными архаическими службами, равнодушием к мирским делам, заботой о спасении души и полным отрывом от «современности». Но вот нашлось среди них несколько человек, более осведомленных, получивших — в богослужении, в книгах, в личных встречах не только большее знание православия, но и личный опыт его. И они уговорили устроителей конференции пригласить православного богослова, который объяснил бы подлинное отношение Православия к миру и самое трудное для западного христианина — укорененность этого отношения в православном богослужении, в литургическом предании.

Этим богословом на конференции в Athens, Ohio, в декабре 1963 г. оказался я. Каждому участнику конференции (а их было свыше 2000) была послана моя книга, как своего рода программа ее. По всей вероятности, с Божьей помощью мне что-то удалось разъяснить, ибо книга получила широкое распространение и за истекшие двадцать лет вышла в переводе на французский, немец кий, итальянский, сербский, греческий, финский и японский языки.

Но в течение последующих лет я неизменно отказывался от издания ее на моем родном — русском — языке и вот по какой причине. Написанная по-английски и для читателей, религиозный и церковный опыт которых глубоко отличен от опыта русского, книга всегда ощущалась мной как написанная не в русской тональности, которая может быть понята как «поучение» тем, живущим в условиях гонений на религию, от которых нам надобно поучаться верности Церкви, жажде узнать ее веру и жить по ней, искать, превыше всего, Христа и Им и в Нем даруемого Царства Божия. Но участившиеся просьбы — главное из России — издать книгу по-русски пересилили мое сопротивление и я сдался.

Кое-что, относящееся исключительно к западной, или даже к американской религиозной ситуации, я опустил, многое переписал. Не знаю — помогло это или повредило книге, написанной в оригинале одним «порывом». Об этом да судит читатель. Но даже если немногие найдут для себя в этой книге нечто полезное я буду благодарен Богу. Для меня же обращаться к русскому верующему или ищущему веры - большая радость.

Прот. Александр Шмеман

Великий Пост, 1983 г.

«Человек есть то, что он ест» — провозгласив это, немецкий философ-материалист Фейербах был убежден, что этим утверждением он положил конец всем «идеалистическим» рассуждениям о природе человека. На самом деле, однако, сам того не подозревая, он выразил самую что ни на есть религиозную идею человека. Ибо задолго до Фейербаха такое же определение человека было дано в Библии. В библейском рассказе о сотворении мира человек представлен, прежде всего, как существо алчущее, а весь мир — как его пища. Согласно автору первой книги Бытия, сразу же за приказом плодиться и владычествовать над землею, человеку предписывается есть от плодов земли: «... вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя... И всякое древо, у которого плод древесный, сеющий семя: вам сие будет в пищу» (Быт. 1, 29). Для того, чтобы жить, человек должен есть; он должен принять мир в свое тело и превратить его в себя, в свои плоть и кровь. Человек, действительно, есть то, что он ест, а весь мир явлен как праздничная трапеза. Этот образ праздничного пира, пронизывающий всю Библию, и есть центральный образ жизни. Образ жизни при ее сотворении, а также образ жизни в ее конце и исполнении: «... да ядите и пиете за трапезою Моею, в царствии Моем» (Лук. 22, 30).

Я начинаю с этой, казалось бы, второстепенной, темы пищи — второстепенной в перспективе «религиозных проблем» нашего времени, так как главная задача этого очерка, посвященному вопросу христианской миссии в мире, состоит в попытке ответить на вопрос: о какой жизни мы, христиане, говорим, какую жизнь возвещаем и проповедуем, когда исповедуем, что Христос умер за жизнь мира?

Существующие ответы на этот вопрос распадаются на два общих типа. Есть те, с одной стороны, для которых жизнь, обсуждаемая в религиозных понятиях, означает религиозную жизнь. Эта религиозная жизнь есть как бы некий «мир в себе», существующий отдельно от секулярного мира и его жизни. Это мир .духовности» и похоже, что в наши дни, он завоевывает все большую и большую популярность. Ибо эта современная .духовность» воспринимается, прежде всего, как обещание помощи. Потерянный и сбитый с толку шумом, спешкой и трудностями «жизни», человек охотно принимает приглашение сосредоточиться на самом себе, уйти в себя и насладиться «духовной пищей», предлагаемой ему в виде бесчисленных книжек и брошюр, посвященных духовности». Он верит, что эта .духовная пища» поможет ему. Поможет восстановить внутренний мир и духовное равновесие, поможет претерпеть тяготы жизни, одним словом — поможет жить.

Эта первая категория включает в себя великое множество ,духовностей», начиная со всевозможных .духовных возрождений» и кончая изощренным интересом к «восточным» эзотерическим и мистическим культам и сектам. На глубине, однако, это одно и то же учение, в котором религиозная жизнь противопоставлена жизни «мирской», «секулярной», и эта последняя, тем самым, лишается всякого подлинного смысла, воспринимается всего лишь как испытание нашего терпения и благочестия... Иными словами — ни мир, ни его жизнь — не рассматриваются здесь как объект христианской миссии, воцерковления, спасения, возвращения к Богу.

С другой же стороны есть те, для которых, в отличие от первых, утверждение за жизнь мира естественно подразумевает — за лучшую жизнь мира. Здесь мы имеем дело с религиозными активистами. И хотя давно уже отброшены, как наивные, триумфальные призывы «обратить мир ко Христу в одно поколение», «завоевать его для Бога», хотя выдохлась эйфория «социального Евангелия» - основная уверенность в том, что христианство исторично, социально, «действенно» и что объект миссии его — этот мир и его жизнь, не только не ослабевает, но усиливается. Христианство, утверждают активисты, утеряло мир и утеряло потому, как раз, что ушло в «религию», в .духовность», и предало заботу о человеке, его жизни, его «проблемах». Поэтому цель его в том, чтобы «догнать» мир, ушедший от Бога. А это значит, что сама Церковь должна включиться в разрешение этих «проблем», будь то социальных и политических, будь то экономических и т.д. Здесь именно алчущий — голодный и страждущий — человек составляет объект христианства как «миссии»...

Но вот, и здесь тоже не найдем мы ответа на главный вопрос: что же такое эта жизнь, которую мы должны отвоевать для Христа, и к которой, как к своему исполнению, должна стремиться наша «активность», наша «борьба»? В чем, короче говоря, сущность той жизни вечной, без благовестия которой христианства просто нет. Можно сказать так: когда все цели нашей активности, нашей борьбы, нашей «включенности» в дела мира достигли своей цели, должна наступить радость. Но радость о чем? Пока мы не дадим ответа на этот вопрос, не преодолеть нам разрыва между религией и жизнью, о котором сказано выше. «Спиритуализируем» ли мы жизнь, или же, напротив, «секуляризируем» религию. Зовем ли людей к духовной трапезе, или же заботимся о пище материальной — в обоих случаях та жизнь мира, за которую отдал Бог Сына Своего Единородного, остается безнадежно недоступной нашему религиозному восприятию.

«Человек есть то, что он ест». Но что он ест и почему? Этот вопрос представляется ненужным и несущественным не одному Фейербаху. Еще более несущественным казался он «религиозным» противникам. Для них, еще более, чем для него, «питание» было чисто «материальной» функцией, и единственно важным был вопрос, есть ли у человека — вдобавок — некая .духовная надстройка». Фейербах отвечал нет, «религия» — да. Однако, оба эти ответа давались, да и сейчас даются, в рамках все того же, основоположного противоположения одного другому, «духовного» и «материального», «естественного» и «сверхъестественного», «священного» и «профанного», так что и сам Фейербах, со всем своим материализмом, на деле был всего лишь наследником старой, как сам мир, «дихотомии»...

Но вот где «дихотомия», где дуализм этот .духовного» и «материального» отсутствует, так это в Библии, которая, как мы видели, также открывается определением человека, как существа алчущего, который «есть то, что он ест». При этом, однако, в Библии — и это бесконечно важно — совершенно отсутствуют те противоположения, которые для огромного большинства людей являются самоочевидным контекстом подхода к «религии». В Библии пища, которой питается человек, мир, к которому он должен «приобщиться», чтобы жить, даны ему Богом и даны, как причастие Божественной жизни.