Кристина Рой - Работник

— Так дивно все идет на свете, — говорили соседки. И они были правы.

И опять чудный летний вечер стоял над землею.

Лунный свет нежными серебристыми нитями спускался на деревню, сады, поля и леса. Отдельные лучи серебрили хижину старого Давида и скамью под орешником, на которой он сидел.

Старик был одет по-праздничному, и радость светлою улыбкой отражалась на его лице. Он сам не знал, почему он так радуется сегодня.

Почему его так радует, что Самко, наконец, сегодня открыл торговлю и что он, старый еврей, во многом ему помог? Давид не мог понять самого себя. С чего у него эта любовь к людям. Их горести раньше не трогали его, радости не веселили. И, вдруг, он, чужой всем старик, почти плачет от радости, что Дорка там, в лавочке, подошла к нему и сказала:

— Господь Иисус Христос воздаст вам за все то добро, что вы сделали Самко.

И старика от души радовало то, что молодые Самко и Дорка так любят друг друга, что они оба такие милые, что они будут счастливы и что в этом помог им также и он.

Самко и Мефодий тоже благодарили Давида, и это еще более обрадовало старика.

Он, сидя на скамейке, рассуждал:

— Жил один, все заботы брал на самого себя и был несчастлив. Случился поворот: приблизился я к людям, сделал кое-что им, и счастье стало вдруг ко мне также ближе, улыбнулось и мне. Я понимаю теперь, почему Бог повелел нам любить ближних, как себя. Их счастье — наше счастье.

«Сын человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мф.20:28) — так сказал мой Спаситель, — прошептал невольно старый Давид и, выпрямившись, поднял свой взор к безоблачному звездному небу.

— О, Адонай, Господь! Не покинь меня, не отвернись от недостойного, если я сказал об Иисусе Христе — мой Спаситель. Я — беспомощный и старый человек: Иерусалима нет, храм разрушен, жертвенник забыт, и нечем мне умилостивить

Твою правду святую за мои скверны. Мне нужна жертва заклания. И я верю, что Иисус Христос есть достойная жертва небу за грехи земли. Если эта моя вера ошибочна и греховна, то Ты, Бог Иакова и моих предков, порази меня сейчас же, на этом месте. Пусть по одному из этих холодных и тоскливых лучей месяца сойдет с неба Твой ангел смерти и уничтожит меня. Но если моя вера истинная, то правдою и страданием Христа, Сына Твоего, дай мне новое сердце и новую жизнь. Я верю, что Он мой Мессия, мой Спаситель пришел, что Он творит Свое дело избавления людей от ада. Я чувствую, что Он обновил меня, что Он вошел в меня и во мне живет.

Старый Давид прижал обе руки к сердцу, и лицо его озарилось таким внутренним светом, что он казался одним из старцев, окружающих престол Божий.

Старик уже не с собою рассуждал, а обращался к Самому Богу:

— Я, как Давид, взывал всегда: « Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего» (Пс.118:18). Бог отцов моих — Авраама, Исаака и Иакова, — Ты услышал мою мольбу и открыл мне Слово Твое. Я упирался: не знал и не хотел знать Сына Твоего. Теперь Иное: не хочу быть, как Савл. Теперь я познал, что Иисус из Назарета есть Христос, Мессия, Сын Твой, и что Ты Его послал на землю к нам.

Старик умолк. Только губы его шевелились. Что шептали они? Это осталось тайною межде старым евреем и вечным Богом. Из глаз, устремленных на небо, текли слезы. То были слезы горести за прожитые данее долгие годы скорби и лишений, слезы ребенка, который искал Отца, и которого Отец, наконец, прижал к своему любящему сердцу.

Так, с молитвою и с чистым кротким сердцем, старый еврей поднялся вслед за ласточками, чтобы по верному пути лететь к Богу. Поздно, в исход двенадцатого часа его унылой и одинокой жизни, проснулась душа, и неугасимый свет вечной жизни ярко осветил и его сердце.

И долго просидел старик, погруженный в глубокую думу. Не слыхал он приближающихся шагов, не видел и того, что недалеко от него остановился парень, которого он так горячо хотел видеть и о ком так пламенно молился сейчас в своем сердце.

Вдруг в деревне послышался крик. Какому-то пьянице улица показалась тесною, и он требовал, чтобы ему расширили дорогу, раздвинули дома. Старик очнулся, повернул голову и увидел, что он не один. Обрадовался гостю, усадил рядом на скамью и сказал Мефодию, как некогда Руфи Ноимени:

— Твой Бог — мой Бог! И твой Спаситель — мой Спаситель.

— Хвала Богу! — восторженно произнес Мефодий после того, как старый еврей ему подробно рассказал о своем духовном обновлении. — Хвала Богу! Обетования его

— вечная истина, и кто Ему верит — тот не постыдится. Я вот молил Бога, чтобы

Он указал мне вас:

— Меня?

— Да, вас. Сегодня, когда вы стали достоянием Иисуса Христа, дорогой отец, я могу и должен сказать вам, наконец, что я никогда и не заглянул бы в эту деревню, если бы не жили здесь вы. Не удивляйтесь, не смотрите на меня с таким недоумением. Вы в своей молитве сейчас упомянули, что я призвал вас ко Христу, как Филипп Нафанаила. Это правильно, Филипп искал Нафанаила, чтобы призвать. Искал и я вас.

— Искал?.. Ты?.. Меня?.. Разве ты знал меня прежде? Не понимаю: На что я тебе был нужен?

— Я объясню сейчас. Был у меня знакомый, о существовании которого вы и не знали, но который любил вас до последнего часа своей жизни. Я уже говорил вам однажды, что некий урожденный еврей привел меня к познанию истины. Имя этого моего благодетеля, которого я никогда не перестану благословлять, было Рувим Соколов. Он был сыном богатого русского еврея, а мать его была тем чудным дитем, которое вы и доселе не перестаете оплакивать, — ваша дочь Эсфирь.

— Мефодий! — закричал старик и заметался. — Мефодий, ты знал мою дочь, мое дорогое дитя? Ты видел ее? Был знаком с нею? Какова она была?

— Да, я знал ее, но никогда ее не видел. Я видел ее лишь на фотографии, где она была еще невестой. Сама она умерла незадолго до того, как я познакомился с Рувимом Соколовым.

— Умерла? Значит я не увижу ее?

— Увидите: у Бога, в новой жизни. А в этой жизни она умерла с молитвой о вас и с вашим именем на устах.

— Так разве она обо мне что-то знала?

— Все. Мать, ваша жена, все рассказала дочери и научила ее любить вас.

— Моя жена?

— Да, ваша жена. Она, бедная, вынесла более, чем заслуживала. Она скоро осознала свою вину и хотела вернуться, но ее не пустили. Ей сказали, что вы очень сердиты на нее, и когда от вас пришел развод, она поверила этому и вышла замуж за того, кто ее увлек, но она не была счастлива и умерла незадолго до свадьбы дочери, которая потом с мужем уехала в Канаду.

Там Господь привел к познанию правды Христовой сначала мужа вашей дочери, а потом и ее саму. А они уже крестили и сына Рувима. Много труда и жертв вложили они в воспитание своего детища и добивались лишь одного, чтобы он стал проповедником Евангелия среди своего еврейского народа. Желание их исполнилось. Отцу даже удалось, хотя и недолго слышать проповеди сына. Когда этот сын и меня, христианина только по имени и по рождению, сделал также христианином в душе, отец его скоро умер, и я остался с моим другом, потерявшим родителей. Как я его лбил! Но еще более любил меня он! Он узнал, что я словак, из Венгрии, и рассказал мне, что в Венгрии у него есть дед, и что покойная мать его взяла с него обещание этого деда найти. Поэтому каждый раз, когда мы молились вместе, он прежде всего, молил Бога о благополучии деда и о возможности его найти.

Однажды он послал меня в Пенсильванию, где как он слыхал было немало словаков из Венгрии. Мы надеялись, что через них нам, может быть, удасться кое-что узнать о старом Давиде. И это было указание Божье, что после долгих и напрасных поисков я встретил, наконец, молодого зятя Ондрачика, который теперь из-за болезни опять вернулся сюда, на родину. Это было вскоре после его прибытия в Америку. От него яи узнал кое-что о старом Давиде, от которого ушла его жена. Тогдамы запросили Градово письмом и узнали все. Старый Давид, дед Давид, которого мы искали, был здесь. Радости Рувима не было конца, и он не знал, как благодарить Бога, что Господь дал ему возможность найти и просветить учением Христовым деда. Рувим решил приехать сюда. Но Господь, Хозяин жизни и смерти, решил по-другому. Рувим был так занят Божьим делом, что не смог сразу собраться. Тысячи людей возлагали на Рувима все свои надежды, и он считал себя не вправе вдруг все оставить. А потом случилась беда, сильная простуда. И внук ваш, дорогой сосед, скончался. Его чистая душа пошла на небо, куда она стремилась всю свою земную жизнь.

Я хорошо знал, какое это для него горе, что он не донес свет Евангелия до своего дела. Но если это ему не удалось — что мешало мне исполнить это вместо него? И я в его последний, предсмертный час пред лицом Бога обещал ему, что приложу все силы, чтобы привести его деда ко Христу, чтобы старик, если он здесь на земле не видел своей дочери и внука, мог встретиться и быть вместе с ними в вечности. Рувим умер с именем Христа на устах. Мы похоронили и оплакали его, а затем я с его поручением, как наследник его дела, отправился в Градово.