Мирча Элиаде - Шаманизм: Архаические техники экстаза

Возможно, что и предэкстатическая эйфория составляла один из универсальных источников лирической поэзии. Подготавливая транс, шаман бьет в бубен, вызывает своих духов-помощников, говорит "на тайном языке" или "языке животных", наследуя крики животных, особенно пение птиц. В конце он достигает "второго состояния", стимулирующего лирическую поэзию и языковое творчество. И в наши дни поэтическое творчество является актом совершенной духовной свободы. Поэзия обновляет язык, становясь его продолжением; каждый поэтический язык является прежде всего тайным языком, то есть творением собственного мира, мира совершенно закрытого. Самый чистый поэтический акт является пробой нового сотворения языка на основе внутреннего переживания, которое - как и экстаз или религиозное вдохновение "примитивных" людей - открывает самую глубину вещей. Именно из этого рода языковых творений, ставших возможными благодаря предэкстатическому "вдохновению", выкристаллизовались позже "тайные языки" мистиков и традиционные аллегорические языки.

Следует также сказать несколько слов о драматическом характере шаманского сеанса. Мы имеем в виду не только лечебные сеансы, иногда исключительно сложные, изысканные и оказывающие, несомненно, положительное влияние на больного4. Всякий настоящий шаманский сеанс становится в конечном итоге спектаклем, не имеющим аналога в повседневном опыте. Фокусы с огнем, "чудеса" вроде номера с канатом, демонстрация магических способностей показывают другой, сказочный мир богов и магов, мир, в котором все кажется возможным, где умершие возвращаются к жизни, а живые умирают, чтобы затем воскреснуть, где в одно мгновение можно исчезнуть и снова появиться, где опровергаются "законы природы" и появляется и интенсивно присутствует некая сверхчеловеческая "свобода".

Сегодня трудно нам, современным, представить себе воздействие такого спектакля на "первобытное" общество. Шаманские "чудеса" не только подтверждают и укрепляют структуру традиционной религии, но также стимулируют и оживляют воображение, стирая границы между сном и непосредственной реальностью, открывают окна в миры, населенные богами, умершими и духами.

На этом мы и закончим наши замечания о культурном творчестве, которое стало возможным и стимулировалось благодаря шаманским переживаниям. Его серьезное исследование не укладывается в рамки этого труда. Но какую же прекрасную книгу можно написать об экстатических "источниках" эпической и лирической поэзии; о предыстории драматического спектакля; и вообще о сказочных мирах, открытых, исследованных и описанных древними шаманами...

1. См. также M. Eliade, La Nostalgie du paradis dans les traditions primitives в Mythes, reves et mysteres, p. 80.

2. M. Eliade, "Experience de la lumiere mystique" в Mephistopheles et l'androgyne, p. 17.

3. См. выше; см. также R. A. Stein, Recherches sur L'epopee et le barde au Tibet, p. 317 sq., 370 sq.

4. См. также Lucile H. Charles, Drama in Shaman Exorcism, "Journal of American Folklore", 1953, LXVI, 260, p. 95-122, особенно p. 101 sq., 121 sq.