Элиэзе Беркович - Вера после Катастрофы

Таким образом, вне Святой земли Тора как бы не полна. Это ведет к постоянной неудовлетворенности духа в диаспоре. Книжная наука, которую нельзя применить к живым, порой противоречивым проблемам, увядает. Иудаизм теряет гибкость, обрекается на застой. Те евреи, которые пытаются отделить иудаизм от Сиона, Тору от земли Израиля, по сути отказываются и от Эрец-Исраэль и от Торы. Невозможность полностью реализовать заповеди иудаизма порождает духовную трагедию. Евреи сжились с этой трагедией, но такую жизнь нельзя считать нормальной. Отрыв Торы от почвы Эрец-Исраэль выхолащивает самую суть иудаизма, низводит его до уровня прочих религий. От него остаются только молитвы и обряды. Конечно, заповеди общегуманного характера можно исполнять и в диаспоре, но уникальное значение иудаизма, вершащего историю, в галуте теряется. То, что было частью общественного сознания, требовало общественного поступка, стало в изгнании личным кредо, индивидуальным стилем поведения. Произошла не реформация классического наследия, а его деградация. То, что по сути своей было религиозной цивилизацией, превратилось в утешительные молитвы в часы тяжких испытаний. То, что исконно было образом жизни, вытекающим из задачи построения в этом мире царства Божия, стало средством успокоения индивидуума, причем все менее и менее успешным по мере упадка религиозного чувства.

Помимо прочего, попытка оторвать Тору от Эрец-Исраэль приводит к катастрофической переоценке всей еврейской истории. На протяжении веков евреи жили и умирали, глубоко убежденные в том, что будущие поколения увидят возрожденный Сион. Они терпели муки, зная, что день окончательного расчета еще не настал. В нашу эпоху миллионы евреев шли в газовые камеры, находя единственную поддержку в вере в приход Машиаха. В сущности, еврейское мессианство никогда не было ни политическим, ни националистическим. Это — проявление самой сути иудаизма: вера в неизбежное торжество Божьего замысла, по которому Израиль вернется на Святую землю для полной реализации заповедей. Иудаизм всегда бестрепетно провозглашал вероятность изгнания и неизбежность возвращения домой. Быть евреем означало принимать первое и ожидать второго. Тогда еврейская история приобретала смысл как часть космической драмы избавления. Даже ужасные муки Израиля не пропадали даром — они предвещали приход Машиаха. Это и понятно: только мессианское избавление может оправдать страшные страдания народа. Так проверяется подлинность избавителя: если он спасает только свое поколение и попытается списать трагедию двух тысячелетий изгнания как неприятный эпизод истории, Израиль будет знать, что он — очередной самозванец. Евреи признают только такое спасение, которое избавит всю еврейскую историю от проклятия бессмысленных страданий. Евреи, которые считают, что возвращение в Сион и Иерусалим не является жизненно важным для иудаизма, разрывают цепь еврейской истории. Они отказываются от еврейского мессианства и принижают таким образом страшную драму избавления до уровня "рядовых" несчастий. Получается, что пророки, мудрецы, миллионы простых людей, погибших в надежде на возвращение в Страну Израиля, — все было напрасно. Мессия изменил направление своего пути и остановился в Новом Амстердаме.

Такова неизбежная логика фальсифицированного учения. Если иудаизм превращается в личное кредо, не требующее коллективного выражения, — тогда действительно две тысячи лет галута — это прискорбный эпизод, неудачное стечение обстоятельств. И чем раньше он будет забыт — тем лучше.

Без Сиона иудаизм и еврейская история теряют смысл. Возвращение — это историческое воплощение веры в то, что наш мир должен стать царством Бога. Эта вера имеет основу в иудаизме, однако она могла бы поколебаться, если бы ее не поддерживала реальность существования еврейского народа и факт его возвращения в Сион. По правилам истории, творимой людьми, живучесть еврейского народа — нонсенс; такой "неправильный" народ просто не может существовать. А уж его возвращение в Сион абсолютно абсурдно: это невероятное сосуществление невозможных идей. Похожая идея есть у Камю: человек — абсурдное явление в абсурдной вселенной. Что ж, быть признанным аномальным абсурдной реальностью, которая сама довольно смехотворна, — это даже вдохновляет.

И все же Израиль существует. Это возможно только потому, что история двояка. Она творится человеком и Богом. Поскольку за построение царства Божия на земле ответствен человек, ход истории может трагически искривляться из-за крематориев и лагерей. И все же царство Божие наступит, оно уже грядет! Развитие этих двух исторических процессов и определяет мессианский ход истории. Израиль — единственный народ, включившийся в оба этих процесса. История Израиля — мессианская история. Для евреев история — мессианский путь к установлению царства Бога на земле. Поэтому Израиль прошел через Освенцим, и поэтому вся история Израиля — путь к Сиону.

Сегодня Израиль наконец пришел в Сион. Вполне возможно что большинство евреев не согласится с нашей интерпретацией иудаизма. Однако события Шестидневной войны были восприняты многими евреями как момент мессианской истории. Во всяком случае в Израиле почти все население было убеждено, что "от Господа это было…" [7]. По-видимому, близко наблюдавшие за поражением арабских армий не могли расценить события иначе. Военные были не в состоянии дать правдоподобные объяснения. Даже нерелигиозные люди настаивали на том, что без чуда здесь не обошлось. Евреи, которые никогда раньше не молились, испытывали огромное желание обратиться к Богу. И вовсе не в окопах, под обстрелом, где многие перестают быть атеистами, а на чистом воздухе победы. Видавшие виды десантники обнимали холодные камни Западной стены древнего Храма, как обнимают возлюбленных. В стране чувствовалось Божье присутствие.

Освобождение Иерусалима может быть поставлено в один ряд с величайшими событиями библейской истории. Ощущение Божьего присутствия безусловно было усилено неожиданностью молниеносной победы. Великие державы легко могли бы предотвратить столкновение враждующих сторон. Но они пренебрегли своей моральной обязанностью и в глупой болтовне потопили возможность сохранить мир. Хотя лидер арабского лагеря угрожал страшной резней, ясно было, что он мог и отступить. Израиль же вообще принял войну как горькую необходимость, к которой его вынуждали абсурдные обстоятельства. Никто не хотел войны, и она свалилась на нас во всей своей драматической неожиданности. Кризис достиг апогея почти за одну ночь. И вдруг произошел резкий перелом. Израилю в руки свалилась самая дорогая награда за всю его долгую историю. И произошло это в тот момент, когда никто ничего подобного не ожидал. Как сказали бы наши мудрецы, спасение пришло, когда мы забыли о нем. Бог спасает в мгновение ока. Древние пророчества приобрели новый смысл.

И тут мы поняли, что неожиданное чудо было на самом деле долгожданным. То, к чему мы меньше всего были готовы, было как раз самым желанным для нас. К своему удивлению мы обнаружили, что, если мы и забыли об этом умом, то не забыли сердцем. Наши сердца оказались мудрее наших умов. В сердце мы ждали не политических преимуществ и военных побед. На это рассчитывает ум, а он как раз был застигнут врасплох. Но сердце ждало Иерусалима с мессианской мудростью. Хочется выразить это состояние строкой "Песни песней": "Я сплю, но бодрствует сердце мое". Наши мудрецы так поясняют эти слова: "Израиль заснул, ожидая конца изгнания, но сердце его не спит и ждет освобождения". Мы пробудились в мессианский час истории и поняли, что сердца наши все это время не спали. Если мы и забыли о свободе, то о ней помнили стоявшие за нами поколения. Если мы и подчинились истории силы, то вся еврейская история не изменила своего направления. Волей-неволей нам пришлось принять то, что было надеждой веков. И то, что произошло у нас на глазах, подтвердило правду, которую всегда чувствовали наши сердца, правду, которую мы так часто отрицали.

После двух тысяч лет изгнания нашему поколению был дарован Сион. В этой точке мы встретились со всей еврейской историей. Мы как будто бы разговаривали с патриархами, гуляли с царем Давидом, слушали пророков, утешали мучеников. Мидраш рассказывает, что на горе Синай в дни дарования Торы присутствовали все еврейские души: и тех, кто умер, и тех, кому предстояло родиться. Когда мы стояли у отвоеванной Стены плача, с нами были все, кто в веках мечтал об этом событии. Стена хранила в себе память обо всех стенах гетто, тюрем, концентрационных лагерей. Стена свидетельствовала, что изгнание не было "просчетом" Бога. Она давала уверенность, что рано или поздно придет избавление. Как? Не так важны подробности. Главное, что "народ, блуждавший в потемках, увидел великий свет…"[8]. И люди испытали такое чувство единения, которое никогда еще не испытывало наше поколение. В эти судьбоносные дни мы действительно были одним народом. Я говорю здесь не о том единстве, которое естественно возникает в моменты угрожающей стране опасности, или о единстве восторга перед общей победой (в Израиле, кстати, не было официального всенародного празднования). Я имею в виду единство духа перед величием мессианского опыта. Ощущение мессианской эры нашло свое выражение в единстве народа. Израиль почувствовал свое всемирное предназначение, и это дало ему новое самоосознание. Возможно, многие не поняли этого так глубоко. И все же это ощущение может стать основой для будущего всего народа.