Ханс Бальтазар - Сердце мира

Я хочу наполнить пустые сосуды всей Моей полнотою. Я хочу наполнить потерявшие надежду сердца зернами новой надежды. Я хочу, чтобы в бесплодном лоне Сарры было зачато дитя обетования. Что значит для меня ваше благочестие, выдуманная вами «духовная жизнь»? Милости хочу Я, а не жертвы. Вы стремитесь к совершенству, и это правильно, но не будьте совершенны иначе, чем Отец ваш Небесный, Который позволяет солнцу восходить над праведным и неправедным, Который посылает дождь на добрых и злых, Который слугам одиннадцатого часа платит тот же самый динарий, что и трудившимся от первого часа. Вы стремитесь к совершенству, и это правильно, но Я спрашиваю вас — зачем? Потому ли, что этого требует спасение ваших братьев? Потому ли, что вас воспламеняют несомые ими скорби? Потому ли, что вы хотите пожертвовать собою, помочь им силою вашей любви? Пытаетесь ли вы очистить ваши сердца — так, как Закон предписывает это для агнцев и овнов, уготовленных для всесожжения на том месте, где согрешил народ? И вы чувствуете: пока мое собственное сердце привязано к золоту мира сего, должны ли мне верить братья, которым я проповедую бедность? Пока мое тело творит дела плоти, может ли от него исходить целомудрие, которого хотят мои братья? Пока мой дух заслуженно наслаждается своей личной свободой, можно ли верить его речам о миро- искупительном послушании Господа? Пусть все это будет для вас лишь средством для того, чтобы вы сами стали средством любви и ее послушным инструментом. Ибо если вы и достигли всяческого совершенства, и ваши небесные закрома доверху заполнены вашими заслугами, но нет в вас любви, нет во всем этом никакой пользы.

Но как легко, не правда ли, обладать этой любовью! Взгляните на мир, взгляните Моими глазами — и вы увидите, как он заботится об утолении своего тщеславия, как он жадно взыскует яда, как он парализован отчаянием. Взгляните на обесчещенного ребенка, на зараженного юношу, на опозоренную девушку, взгляните, как их бросает попеременно то в жар, то в холод от ненависти и похоти, как окаменевают, разлагаются и истлевают их сердца, как танец похоти и ненависти все больше опутывает их — пока они не опускают руки перед ужасом открытой бездны. Таков порядок вещей в мире, и кто захочет изменить его? Но вы не позволяете победить себя, напротив, вы напрягаетесь, как пронзенные ножом: нет, этого не должно быть! Вы бросаетесь прямо в брешь. Вы знаете Я, ваш Бог, искупил мир. По Моей благодати вам дано бросить взгляд на дело Мое. Но завершено ли оно? Мертв ли грех? Неужели вам нечем заняться, кроме как просто благодарить Меня? Неужели немыслимый поворот оттуда сюда уже совершился? Неужели Царство уже здесь? Неужели камень отодвинут? Неужели человек более не разрывается от крика под пытками? Вы выходите вперед, вы бросаетесь под колеса, собственной плотью вы хотите дополнить то, чего недостает — чего действительно недостает, чего вроде бы недостает в испытанных Мною страданиях.

Что же теперь, дети Мои? Проповедь? Попытка переубедить людей — даже если Мое божественное Слово не достигло вас? Дела — немедленно заставить рай возникнуть здесь, на земле? Церковь, не делающая никаких ошибок? Орден Пробужденных к новой жизни? Вы знаете, куда все это ведет. Вы тянете на себе это ярмо, вы обессиливаете себя, вы израниваете себя. И когда после долгих лет упорного труда вы оглядываетесь назад, что из свершенного вами можете вы увидеть? Двое-трое обращенных, а, возможно, и двадцать или даже сто. Где же все остальные? Завершено ли дело, обращен ли мир? Или работа лишь началась? Не грозят ли искусно сложенные стены вновь обрушиться, погребая вас под своими обломками? Все тщетно! И тут вы поднимаете глаза и видите Крест. В первый ли раз?

Лишь превозмогающая сила благодати — в напряжении всех сил и всей своей гибкостью — побеждает превозмогающую силу греха. Все быстрее — подобно сброшенным покровам — падают на землю плоды достигнутого вами, и тут является тот сладкий плод, вокруг которого все вращалось — ваши ничем не стесненные страсти. Все жарче горит древо свершенных вами дел, и в конце концов, когда сгорает уже сам эшафот, непобежденным остается лишь обнаженное пламя Любви. Дела ваши хороши, но узы Павла были лучше, а от Иоанна в конце концов не осталось ничего, кроме моления о Любви. Мой зов становится все настойчивее. Ничто не насытит его, ничто не может удовлетворить его. Ничто не может наполнить заглатывающую вас пустоту, ничто не может остановить видимые вами слезы, ничто не может укрыть

бесчестие Лика, опутанного терновым венцом. Сожмите же вашу душу как платок, которым стирают пот с лица, и поднесите ее ко Мне. И поскольку она облегчит Мои страдания, черты Моего лица навсегда останутся на ней. И вы — поскольку несете Мой образ в душе вашей — постигнете наконец и Мои страдания, а постигнув — исполнитесь ими. Я не отведу Своего взгляда от Вашей души. Двух разных видов любви не бывает.

Кровь и пот наших душ вместе изливаются на землю, но вы знаете, сколь по-разному это происходит. Всю тяжесть Я несу на Себе один, вы же спите (скажите Мне заодно, когда вы не спите?). Вы — с вашей ношей — вечно запаздываете; а Крест уже выстрадан. Вы тащите на себе не суд, но благодать. Если ваше бремя прижимает вас к земле, все равно — это не более чем игра. Иго Мое благо, и бремя Мое легко. Мой Крест — для вас лишь намек. Ваше соучастие в вашем же искуплении, в выражении Моей любви — лишь притча. Но искупление — действительно: Я Сам делаю его таковым. Я довожу ваше поражение до полного предела, но вы — дерзайте же! — должны довести до полного предела то поражение, что потерпел Я Сам. Даже если Я Сам не позволяю вам этого; а иначе любовь не была бы любовью. Соучаствуйте в Моем поражении, вкусите вместе со Мной тщетность искупления! Именно из этого вещества извлекает Отец Мой Свою благодать. Вот Суд, и вот весы в руке Отца. На одной их чаше — тяжелая, тянущая вниз тщетность. На другой — легкая, ввысь летящая надежда. И поскольку перевешивает первая чаша, суд выносит решение: вверх улетает надежда, ввысь возносится победа Царствия Моего.

Царство Мое невидимо, но тебя, Невеста моя, Я проведу перед взорами людей, и увидят тебя, и никто из них не сможет не заметить тебя. Я вознесу тебя подобно Медному змию в пустыне, подобно твердыне, перед которой ад рассыпается в прах, подобно

Фаворской горе, над вершиной которой зависло светящееся облако, подобно Кресту, осеняющему земли, подобно знамени победы, одержанной Мною в Моем поражении. Я возведу тебя на железных опорах, и устроение твое должно стать знаком того, что Я Сам воздвигаю Себе памятник на земле. До края земли ты будешь свидетельствовать, что Я был здесь, Я же не оставлю тебя до конца времен. Ты будешь камнем преткновения среди народов, и никто, о Церковь Моя, не сможет прошептать имени твоего, не содрогнувшись. О тебе разойдутся мнения людские, ибо многие будут любить тебя, отдавая тебе все, что у них есть, но многие возненавидят и поклянутся, что не найдут себе покоя, пока не исчезнет след твой с земли людей. И будут презирать тебя, как не было презираемо ни одно существо на земле, кроме Меня, будут занимать очередь, чтобы плюнуть тебе в лицо, будут отирать грязь своих башмаков об одеяния твои, все стены облепят карикатурами на твои таинства, в кабаках будут распевать о тебе похабные песни, извиваясь при этом от смеха. Тебя выставят у позорного столба, и после того, как свяжут тебя и заткнут тебе рот, припишут тебе всякие пошлости и будут требовать, чтобы ты очистилась от них. Они не упустят ни единой возможности заподозрить тебя в чем только можно, и каждый из твоих недостатков будет раздут до поистине неимоверных размеров. Тебя ждут тяжелые времена, и тебе нигде не найдется места. Везде, где тебе будет мерещиться выход, ты натолкнешься либо на обвалившийся под ногами пол, либо на стену, на которой написано: «Невозможно». Тебе придется жить на земле, но у тебя никогда не будет дома. Ты соприкоснешься со всеми человеческими нравами, со всей человеческой безнравственностью и со всеми бедами людскими; но люди позаботятся о том, чтобы никак не соприкасаться с тобою. Тебе быстро дадут понять, что ты чужая в их доме, что тебя в лучшем случае лишь терпят, и никто тебя на самом деле не любит. Что бы ты ни попыталась предпринять, как бы ты ни пыталась закрепиться на месте, все будет не так. Если уподобишься им, они будут презирать тебя, если отстранишься, будут говорить: «Смотри-ка, сама знает, где ее место! Займемся мы сами своим делом, а ее выгоним раз и навсегда!» Какое-то время будет казаться, что тебе удалось добиться у них успеха и удачи: они будут толпиться вокруг твоих хоругвей и начнут селиться в тени твоих необъятных соборов, они будут питаться твоим словом, и твое благословение преобразит их жизнь. Но потом случится так, что твои дети перерастут то молоко, которым они питались от твоих грудей. Те из них, что поумнее, освободятся от своих небесных пелен, и лавина падений пронесется сквозь столетия — пока твою овчарню не покинут целые толпы, увлеченные этим неистовым стремлением к земле. И ты — что хотела собрать все человечество, чтобы принести его Мне как один-единственный плод в жертвенной чаше твоей молитвы, — ты, подобно осеннему древу, стоишь ныне без листьев: урожай не собран, а горящая в твоем сердце заповедь служения по-прежнему не исполнена — как в первый день, когда ты вышла на проповедь. Тогда — среди необозримой тьмы язычества — все было еще возможно: явился Свет, и все лица невольно повернулись к этому небывалому новшеству. Но нынче песнь твоя вроде бы становится похожей на шарманку: как только ты появляешься на улице, закрываются окна, а то, что невольно достигает слуха, вызывает лишь огорчение и бесконечную тоску. Позора полной неудачи, позора окончательного проигрыша тебе более не скрыть. Человеческая нужда еще может как-то заполнить пару-другую твоих уцелевших под обстрелом церквей. Но придет день благополучия, и о тебе забудут, как о тысячелетней мумии. Ты не узнала знамений времени. Струящийся поток любви, который некогда пробился от тебя сквозь пустыню мира (раб поднял свой безнадежный взор, женщины открыли дуновениям ветра окутавшие их покрывала, и все обездоленные ощутили дыхание неземного милосердия) — ныне этот поток прегражден плотиной, и твои чиновники скупо отмеривают протекающую сквозь трубы их учреждений бесценную влагу моей благодати. Кора некогда цветущего юного древа отвердела. Ты так приросла к своему дому, что даже ураганные бури времени и ломящиеся в твои окна и двери гонения вряд ли могут пробудить тебя от сна, а удар, нанесенный тебе в лицо, вызывает у тебя лишь смущенную улыбку.