Митрополит Макарий - Период самостоятельности Русской Церкви (1589-1881). Патриаршество в России (1589-1720). Отдел второй: 1654-1667

К концу года, в который вступил на свою кафедру митрополит Коссов, началось в Юго-Западном крае то великое движение против Польши, которое повело к присоединению Малороссии к Великой России, а затем и к присоединению Киевской митрополии к Московскому патриархату. Прошло уже пятьдесят лет, как на западе России, находившемся под властию Польши, появилась уния, а вслед за нею обрушились на русских всякого рода бедствия. Их, православных, заставляли отрекаться от своей родной веры; у них отнимали церкви и монастыри, отнимали пастырей и архипастырей, отнимали имущество; их за веру волочили по судам, заключали в темницы, лишали гражданских прав, доводили до совершенного разорения. На защиту православия восстали казаки, но скоро и сами подверглись тяжким стеснениям от польского правительства. Число казаков уменьшено до шести тысяч; вместо гетманов и полковников, которых прежде они сами избирали себе из среды своей, им стали давать гетманов и полковников от Короны. И эти нелюбимые начальники не выдавали казакам жалованья, употребляли их на черные работы, посягали на их собственность и вообще обходились с ними как бы с своими хлопами. Всего же несноснее была участь действительных хлопов, русских крестьян, живших в имениях польских панов. Эти паны, католики или окатоличившиеся русские, имели право жизни и смерти над своими крестьянами, обременяли их повинностями и работами, распоряжались по произволу их имуществом, вторгались в их семейный быт. Многие паны, ленясь управлять имениями сами, отдавали их в аренду жидам, а вместе с имениями отдавали в аренду самих крестьян и самые их церкви, и жиды издевались над несчастными хлопами и их верою как хотели; ключи от церквей держали у себя и брали с православных пошлины за всякое богослужение и требоисправление, за крещение, за венчание, за погребение и пр. Жалобы на обиды раздавались непрестанно на всем пространстве Западнорусского края, но напрасно. На каждый сейм отправляли казаки и вообще православные своих депутатов с просьбами и требованиями о защите и справедливости, но эти просьбы или оставлялись без внимания, или отлагались до будущих сеймов, или если и исполнялись в некоторой степени, то только на бумаге, а отнюдь не на деле. Выведенные из терпения невыносимыми гонениями, многие южноруссы целыми семействами бежали из польских пределов в московские и селились здесь с разрешения правительства по рекам Донцу, Ворскле и другим на окраинах государства, а казаки несколько раз восставали с оружием в руках на своих притеснителей в защиту своих прав и своей веры. Замечательнейшие из таких восстаний были в двадцатых годах XVII столетия под предводительством гетмана Тараса, а в тридцатых – под предводительством гетмана Павла и потом гетмана Остраницы. Но восстания эти имели мало успеха и оканчивались страшными казнями предводителей и новыми, тягчайшими притеснениями всем казакам. Такое же восстание против панов поляков, утеснителей русской веры и казачества, задумал теперь и сотник чигиринского полка Зиновий Богдан Хмельницкий, «козак, по свидетельству самовидца, расторопный в делах козацких военных, в письме сведущий и часто бывавший в посольстве у королевского двора». Поводом к восстанию послужили для Хмельницкого тяжкие личные обиды, каким подвергся он от панов державцев польских. Пан Чаплицкий, подстароста чигиринский, выпросил себе у чигиринского старосты, краковского кастеляна и великого гетмана коронного Станислава Конецпольского (скончавшегося весною 1646 г.) принадлежавший Хмельницкому родовой хутор Субботово, неподалеку от Чигирина, и с шайкою голодных людей сделал наезд на этот хутор и завладел гумном, в котором находилось 40 копен хлеба, а всех домашних Хмельницкого заковал в цепи. Хмельницкий поспешил в Варшаву и выпросил себе у короля Владислава подтвердительную грамоту от 22 июля 1646 г. на владение хутором Субботовым, но грамота ничего не помогла. Хмельницкий принес жалобу в суд на Чаплицкого, но жалоба не была уважена и только еще более раздражила Чаплицкого, который приказал своей дворне схватить сына Хмельницкого, десятилетнего мальчика, и высечь его среди базара плетьми так жестоко, что он чуть живым принесен был домой и вскоре потом умер. А зять Чаплицкого, пан Комаровский, несколько раз клялся в присутствии разных казаков, что если им, т. е. Чаплицкому и Комаровскому, не удастся сладить с Хмельницким, то они непременно убьют или прикажут убить его. В том же 1646 г., когда Хмельницкий возил к краковскому кастеляну двух пленных татар, в отсутствие его взяли у него из конюшни коня, на котором он езжал в степи. А в следующем 1647 г., когда Хмельницкий ехал подле своего полковника навстречу татарам, сделавшим набег на Чигирин, лях Дашевский, подговоренный кем-то, так сильно ударил сзади Хмельницкого по голове, что размозжил бы ему череп, если б не защитил его железный шлем. Наконец, и новый староста чигиринский, сын прежнего, Александр Конецпольский, хорунжий коронный, поверив клеветам на Хмельницкого, будто он замышляет отправить в море вооруженные суда, и подстрекаемый Чаплицким, разгневался на Хмельницкого и велел искать случая взять его под стражу и отрубить ему голову.

Находясь в таком безвыходном положении около двух лет, Хмельницкий старался обдумать, как бы успешнее повести свое восстание. Он открыл свое намерение Киевскому архиепископу митрополиту, просил его совета и благословения, указывая, без сомнения, прежде всего на те стеснения, какие терпела от поляков православная вера. И митрополит не только дал свое благословение, но и сказал, что пусть будет проклят всяк, кто не примет участия в таком деле, имея возможность помогать ему умом или оружием. С другой стороны, Хмельницкий позаботился достать себе такой документ, которым мог бы убедить казаков, что он подымает оружие вовсе не против короля Владислава, расположенного к казакам, а против своевольных панов польских, и притом «не без ведома и позволения короля». Впоследствии сам Хмельницкий рассказывал об этом следующее: когда мы с полковником Барабашем и другими знатными товарищами находились в 1633 г. при коронации короля Владислава, который особою грамотою подтвердил все наши давние права и вольности, войсковые и малороссийские, и свободу нашей православной веры, то он, прощаясь с нами наедине, говорил нам, чтобы мы твердо стояли при своих правах и привилегиях, не давая их в поругание полякам, и присовокупил: «А если бы польские паны или дозорцы не стали уважать ваших привилегий, то вы имеете при боку мушкет и саблю; ими и можете оборонять от поляков свои права и вольности». Чрез несколько лет вследствие непрекращавшихся притеснений от поляков мы все с Барабашем вновь послали к королю свою жалобу чрез нарочитых послов, и король не только устно, но и «приватным листом своим королевским до Барабаша и до всех нас, казаков» повторил и подтвердил то же королевское свое слово, т. е. что мы «для обороны прав наших имеем мушкет и саблю». Но Барабаш, недруг и нежелатель добра нашей отчизне, скрывал у себя это королевское слово и позволение и не объявлял казакам. И потому я, призвав Бога на помощь, отобрал хитростию у Барабаша эту королевскую привилегию, чтобы начать войну с поляками «за позволением королевским» Достав этот важный документ, Хмельницкий тотчас же объявил его нескольким казакам, своим друзьям, и вместе с ними 7 декабря 1647 г. бежал в Запорожье.

В Запорожье нашел Хмельницкий не больше 300 казаков, которым, без сомнения, и рассказал как о своей решимости воевать с поляками, так и о том, что имеет на это благословение митрополита и даже позволение, или грамоту, от самого короля. На клич Хмельницкого быстро начали стекаться к нему казаки со всех сторон. В феврале или в первых числах марта 1648 г., когда у Хмельницкого было уже до пяти тысяч казаков, он отправил четырех послов к крымскому хану Ислам-Гирею просить союза и помощи против Польши. Хан охотно согласился, прислал к Хмельницкому знатных мурз для заключения договора, а к концу апреля прислал и татарскую орду. Когда орда вступила в Запорожье, все собравшееся там казацкое войско пристало к ней и признало своим «старшим», или вождем, Хмельницкого. Знали о всем этом польские военачальники, коронный гетман Николай Потоцкий и полевой – Калиновский, и вступили с войсками в Украйну. Отпраздновав Пасху в Черкассах, они двинулись против Хмельницкого, а впереди отправили два шеститысячные отряда: один на лодках по Днепру, состоявший преимущественно из реестровых казаков под предводительством Барабаша; другой – сухим путем, состоявший преимущественно из коронного войска под предводительством Стефана Потоцкого, сына гетманова. Но плывшие на лодках казаки, не доходя еще до Днепровских порогов, умертвили своего вождя Барабаша, перекололи бывшую с ними немецкую пехоту и передались Хмельницкому, стоявшему у урочища Желтые Воды. Тогда Хмельницкий напал на сухопутный отряд польского войска, из которого также все казаки передались ему, и в продолжение трех дней (5–8 мая) истребил этот отряд совершенно, причем ранен был и молодой Потоцкий, вскоре скончавшийся в плену. Ободренный таким успехом, Хмельницкий двинулся навстречу самим гетманам Потоцкому и Калиновскому, которые между тем начали отступать, настиг их (16 мая) у Корсуня, на реке Росе, разгромил все их войско, а обоих гетманов взял в плен и отдал союзникам своим – татарам.