Доц.архимандрит Тихон Агриков - Пастырское богословие, т.3

В пастырском служении чудеса иногда могут подавлять человеческую личность внешним принудительным воздействием. Значительно важнее пастырю предварительно поддерживать внутреннее святое настроение пасомых медленным введением их в круг евангельских идеалов и убеждений. Чудо же заставляет временно отказаться многих скорее от дурного действия, чем от дурной воли и скрытой греховной жизни сердца. Пастырю полезнее действовать на окружающую его среду не внешними мерами, (хотя бы и чудесными, все же тщеславными), а носимым внутри себя тихим веянием благодати Божией и святого теснейшего единения с Богом.

Не менее вредно, чем желание чуда, и вражее внушение, побуждающее пастыря сводить свою деятельность к внешней культуре, изяществу, одежде (истоки тщеславия), чиновничеству.

По этому поводу замечательно выразил свою мысль Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий в слове при вручении архипастырского жезла новопоставленному епископу Иннокентию Смоленскому (10 мая 1959 года).

«Епископу, — сказал Святейший, — следует с кротостию ж долготерпением врачевать господствующие в мире сем недуги, заражающие многих чад Церкви Христовой: холодность в вере, полное неведение святейших истин Божией Церкви, равнодушие к делу спасения, пристрастие к духу времени и суетным обычаям мира, врачевать не только словом увещания, которое часто, подобно дыму, рассеивается в воздухе, но, прежде всего, примером личной безукоризненной жизни, примером ревности по вере, крепкою, как смерть, любовью к Богу, самопожертвованием до готовности положить душу свою за овцы вверенного стада Христова»[6].

В словах Святейшего Патриарха с особой силой выражается важность доброго пастырского примера, красота его личного подвига и влияния на пасомых не мишурным блеском своего внешнего авторитета, а внутренним смиренным подвигом личной жизни.

Как продолжение тщеславного самосознания, но более утонченного и скрытного, возникает у пастыря склонность к самочинию и самоволию. Во всех искушениях диавол обычно побуждает пастыря уступить ему лишь раз и пойти путем лжи, потворства страстям, путем самочиния и раскольнического разделения. Белокриницкая иерархия сетью опутала всю Россию из — за одной уступки греху митрополита Амвросия, без патриаршего разрежения перешедшего к раскольникам. Одна уступка ради личного благополучия, безопасности ведет за собой другие компромиссы без конца, прикрывая обман обманом.

Диавол всегда тонко влечет пастыря ко злу, прикрывая зло видом добра. Он предлагает ему много неверных, но легких путей к достижению будто благородных земных целей, вроде «чечевичной похлебки» (Быт. 25, 34), «сенпярской одежды» (4 Цар. 5, 23), (слуга пророка Елисея — Гиезий — Нееман), обмена двух одежд (Иис. Нав. 7,21) и тридцати сребренников (Мф. 26,15).

Но и единичная измена убеждениям, сознательное признание абсолютного господства плоти над духом погружает пастыря в тину житейскую, делает его наемником и даже волком Христова стада. Ему открывается в таких случаях много поводов поступиться своими идейными убеждениями, замалчиванием их, соблазном со всеми поладить ценою человекоугодничества, попустительства.

Безусловно, это вредное и гибельное настроение. Оно нарушает правильное направление пастырской жизни как борьба добра и зла, и растлевает благодатную любовь к пастве. Во избежание подобных искушений пастырь непрерывно должен совершать внутреннее делание, ежеминутно должен быть на страже своей совести и вое свои поступки отдавать на суд Христа. Нападения вражий здесь неожиданны и, по — видимому, невинны, но ими нередко в корне разрушается вся благодатная пастырская деятельность.

Иногда неверное понимание характера пастырского служения ведет пастыря к духовной прелести или подделке истинного пути мнимо — правильным. Вместо признания себя всецело орудием Христа, опирающимся на благодать Божию, у пастыря, таким образом, возможен уклон или в сторону чрезмерной самонадеянности и разделения, или в сторону апатии и малодушия.

Малодушное мнение о своей малоспособности и посредственности прежде всего влечет за собой ослабление пастырской энергии. Пастыри, охваченные такой мнительностью, постепенно опускаются духовно, позволяют себе механическое требоисправление, утрачивают идеалы и переходят к несвойственным пастырству интересам. Малодушным служителям престола следует напоминать себе о главном Деятеле в пастырстве — Боге и Его благодати и о некоторых своих небесполезных дарованиях к церковному служению, хотя бы они и не были велики. Пусть всеобъемлющие и даровитые натуры энергичнее других двигают жизнь вперед. Но в Церкви и работа заурядных делателей безмерно важна по благодати Божией. Подвигом жизни они могут развивать свои нравственные качества и достичь громадных пастырских успехов в церковной деятельности.

Да ободрит же себя всякий «средний» пастырь твердой надеждой на благодатную помощь. Смиренный труд его на Христовой ниве, не претендующий на соревнование с другими (1 Кор. 4, 3) и чуждый унылого ропота на Бога и маловерия, есть сам по себе залог незаурядного успеха. Погружение же в уныние обрекает малодушного священнослужителя на лишение Божией помощи и граничит с зарыванием таланта (Мф. 25,28).

Малодушие очень часто возникает на почве нелегкой пастырской черновой работы над духовным воспитанием отдельных пасомых. Труд здесь кажется чрезмерным и малоплодным. В таких случаях много ободряет трудящегося пастыря мысль, что он лишь эконом Господень, и ему незаметен процесс благодатного обновления душ и постепенного перерождения их. Если он не массы, а отдельных лиц приведет ко Господу, уже и это многозначительно. Велика радость, по Евангелию, пастуха, нашедшего заблудшую овцу, и женщины, нашедшей потерянную драхму (Мф. 18,13).

Еще более отрадно пастырю сознавать свое участие в спасении даже одного грешника. Ставшие хорошими членами семьи, в свою очередь, благотворно влияют на других, являясь своего рода благодатной закваской общества. Поэтому и апостол Павел, по словам Златоуста, заботился не только о целых народах, но и об одном человеке, и посылал послания то об Онисиме, то о прелюбодее Коринфском. Он смотрел не на то, что был грешник, но на то, что был человек… за которого распался Христос»[7].

Хотя пастырям и незаметен рост паствы в духовном отношении, но уже одно очищение грехов пасомых в таинствах весьма важно. Скорее более бесплодна и даже вредна мечтательность о влиянии на массы человеческой силы, чем скромный труд над возрождением паствы с верой в силу благодати Божией. Некоторые пастыри флегматичного темперамента или меланхолики готовы опускаться в бездействие по причине тех или иных неудач пастырской работы. Вместо напряжения энергии они вносят в свое служение апатичность, механичность, мертвенность и сокращенный вид отправления обязанностей. Такая небрежность есть презрение к Домовладыке Господу, подлежащее небесному суду виновных, которым грозит «изблевание из уст Божиих» (Апок. 3,15).

Но самое страшное и непростительное для малодушного пастыря — идейное шатание. Малодушный способен стушеваться и навсегда уронить себя пред порывами ветра иных искушений. Он чувствует себя совершенно беспомощным и бессильным идти вперед. Его устрашают самые ничтожные призраки опасностей. Он теряется при малейших трудностях и неприятностях. Подавленный камнем малодушия, маловерия и уныния пастырь теряет радость своего служения. В нем умаляется вера в Бога до минимума. Умственно он шатается, как пьяный, как потерявший опору в жизни. Подобное страшное искушение постигает тех пастырей, которые недостаточно глубоко живут внутренней духовной жизнью, не имеют живого религиозного опыта. Не связаны тесно со Словом Божиим и со своей паствой. Идейное шатание, (т. е. сомнение в Боге и истинности пастырства) постигает людей и довольно умных и талантливых. Они невольно теряют прелесть простоты святой веры и становятся в ряды колеблющихся, подвергая себя многим бедам и напастям. При малодушии следует чаще исповедоваться и читать Слово Божие.

Наряду с крайностью апатии и унынием пастырская энергия может ложно направляться в сторону тайной или явной гордости вследствие исключительного положения пастырей как духовных руководителей паствы.

«Душу священника обуревают волны, — замечает Златоуст, — и во — первых, является тщеславие, гордость, как бы скала, гораздо опаснейшая скалы Сирен»[8].