Александр Мень - Библия и литература

Лай колоколов над Русью грозный —

Это плачут стены Кремля.

Ныне на пики звездные

Вздыбливаю тебя, земля!

Заметьте, уже не музыка колоколов, а лай колоколов! Он восстает на Бога, он произносит кощунства, он проклинает те слова, которые поколениями были священны для людей, даже грубых, те слова, которые поколениями были священны в древнецерковных традициях. В нашей церковной истории — в Византии, древней Руси, Болгарии, на церковном Востоке, — как и в западной церковной истории, было немало темных пятен, и мы этого не скрываем. Но и на Западе, и на Востоке всегда существовала мысль, что Бог охраняет малый остаток, что в Церкви грешников всегда есть оазис, остров праведников. В старинной русской традиции этот оазис назывался градом Китежем, скрытым градом. И вот Есенин пишет:

Проклинаю я дыхание Китежа,

И все лощины его дорог.

И хочу, чтоб на бездонном вытяже

Мы воздвигли себе чертог.

Языком вылижу на иконах я

Лики мучеников и святых.

Обещаю вам град Инонию,

Где живет божество живых!

«Божество живых», какое-то реальное божество, — это, по-моему, даже не требует комментариев. Старая Русь, которая была любима Есениным, здесь невольно оказывается противоположностью новой (невольно, я повторяю это еще раз, — он как одержимый говорит).

Плачь и рыдай, Московия!

Новый пришел Индикоплов.

Все молитвы в твоем часослове я

Проклюю моим клювом слов.

Чтобы не читать всю эту псевдобиблейскую, хотя и безусловно сильно написанную поэму, я закончу ее эпилогом. Поэт пародирует пророка, он видит новый град:

По тучам иду, как по ниве, я,

Свесясь головою вниз.

Слышу плеск голубого ливня

И светил тонкоклювых свист.

В синих отражаюсь затонах

Далеких моих озер.

Вижу тебя, Инония,

С золотыми шапками гор.

И дальше поется песня нового мира: «Слава в вышних Богу и на земле мир!», — так начинается эта песня. Вы знаете: согласно евангелисту Луке, когда родился Христос, эту песнь пели ангелы. Но на самом деле это была древняя песнь о Спасителе, которую пели уже несколько поколений людей: Сияние Бога на небе, но оно же и на земле среди людей доброй воли.

«Слава в вышних Богу

И на земле мир.

Месяц синим рогом

Тучи проводил.

Кто-то вывел гуся

Из яйца звезды —

Светлого Исуса

Проклевать следы.

Кто-то с новой верой,

Без креста и мук,

Натянул на небе

Радугу, как лук.

Радуйся, Сионе,

Проливай свой свет!

Новый в небосклоне

Вызрел Назарет.

(Опять библейские ассоциации: есть пророчество о том, что Христос въезжает на Сион, то есть в Иерусалим, на осле - осел знаменовал мир, и пророк Захария говорит: «Ликуй от радости, дщерь Сиона, и Царь твой грядет к тебе… кроткий, сидящий на ослице».)

Новый на кобыле

Едет к миру Спас.

Наша вера — в силе.

Наша правда — в нас!»

И «Спас» пришел, приехал (только не на кобыле — как ни странно, Иосиф Джугашвили, хотя и был горцем, почему-то не любил ездить на лошадях и предпочитал другие способы передвижения). Его призывали и ждали, поэтому он пришел. Такие слова не рождаются просто в фантазии поэта. Я еще раз подчеркиваю, что Есенин здесь выступил медиумом, почти невольным медиумом, проводником какой-то демонической силы, которая заставила его произнести эту библейски-кощунственную поэму.

В то же время жил и трудился у себя в Коктебеле Максимилиан Александрович Волошин. В прошлый раз я вам говорил о том, что из всех поэтов того времени он глубже всех понял ситуацию, глубже всех понял огромную историческую перспективу происходившего. Он не увидел тут рождения апокалиптического нового мира, который виделся Белому, или чистого восстания антихриста, как у Есенина, или некоего абстрактного принципа добра и справедливости, выступающего в образе Христа, как у Блока. Он видел это в огромном масштабе горизонтов всей истории — он знал ее лучше их всех. Для него период 1612 г., Лжедмитрий, события Французской революции, перевороты, которые совершались в мире, были уроками, и он смотрел на события двадцатых годов с этой точки зрения. Проникая в самую суть событий, он часто выражался на языке библейской эсхатологии: «Народу русскому я грозный ангел мщенья».

Почему «ангел мщенья»? Потому что он видел нечто закономерное в катастрофе, которая произошла. Дело в том, что уже тогда, начиная с 1917 г., и в 1920-е годы, да и теперь иногда, многим людям казалось и кажется, что негативные явления, связанные с революционными процессами, были случайностью, их могло не быть. Нет, все это имело свои глубочайшие причины. Они уходили далеко в историю и глубоко в душу человека. Недаром Волошин писал поэму о святом Серафиме Саровском как об идеале русской святости, о протопопе Аввакуме, о трагедиях русской и европейской истории — он мыслил глобально. Сторонник индийских воззрений сказал бы, что он мыслил кармически. Я не очень люблю употреблять эти термины, но могу сказать так: он ощущал осмысленность мирового процесса. И не просто так, интуитивно, а на основании своей колоссальной эрудиции и глубокого проникновения в суть вещей. Он был не просто поэтом. Я никогда не забуду, как его вдова рассказывала мне о тушении пожара. Она была достаточно скептической дамой, чтобы что-то выдумывать. Загорелся их дом, и Макс, как все его фамильярно называли, подошел, сделал особый жест руками и медленно пошел на огонь — и огонь отступил. Он дистанционно погасил этот пожар.

Один из исследователей личности и творчества Максимилиана Волошина, Владимир Петрович Купченко — человек, который в молодые годы приехал с Урала в дом Волошина, к его вдове, жил там долгое время, проделал колоссальную работу по изучению биографии и наследия, потом попал под колесо застойных времен, был выброшен оттуда, из музея, в сущности, оклеветан, едва избежал судебного преследования (сейчас он, можно сказать, реабилитирован), — собрал последний том прозы Волошина «Лики творчества». Там есть его серьезные комментарии, надеюсь, они будут появляться и дальше. Он собрал целый томик стихов Волошина на библейские сюжеты, я ему помогал это комментировать.

На одну лишь эту тему мы могли бы говорить несколько часов подряд, ибо каждое библейское стихотворение Волошина содержит в себе глубочайший смысл. Подчеркиваю, я не литературовед и чисто художественные аспекты я здесь не беру. Некоторые люди считают, что Волошин был слабым поэтом, я, правда, согласиться с этим не могу, но нас сейчас интересует совсем другая проблема.

Я бы очень хотел обратить ваше внимание на то, что у Волошина была глубокая интуиция: что катастрофа, которая произошла у него на глазах, это не конец, это не полная катастрофа, а испытание для многих людей, испытание, которое можно пережить с достоинством. Вы, вероятно, знаете пластинку «Голоса, зазвучавшие вновь», которая была выпущена сравнительно недавно, там он читает свое стихотворение «На дне преисподней» памяти Гумилева и Блока. Да, действительно, это было страшное время, и он мог каждую минуту ждать расправы над собой, но замечательно, что он писал о своей стране: «Но твоей Голгофы не покину, от твоих могил не отрекусь».

Это был человек, абсолютно лишенный какого-либо национализма, шовинизма, он был естественным, здоровым патриотом, хотя по матери и был немцем. И среди его стихотворений есть одно, которое является пророческим. Это стихотворение навеяно темой Достоевского.

Вы помните, что, когда Достоевский писал «Бесов», он взял за основу одну из самых странных, загадочных историй в Евангелии (толкователи до сих пор не решили, что там произошло): однажды (я напоминаю тем, кто не читал) Христос прибыл на лодке в пустынное место, где жили язычники, — в восточной стороне моря Галилейского. Там, среди пещерных гробниц, жил бесноватый. Он выскочил оттуда с диким криком, Христос его остановил и избавил от беса. И тут произошло что-то странное. Эта темная сила, которая корежила этого человека, вдруг всколыхнула стадо свиней, которое там пасли язычники, и стадо, обезумев, бросилось в воду.

Повторяю, тайна этого места не расшифрована. Достоевский расшифровывал его исторически: свиньи — это нигилисты, революционеры; демоны разрушения войдут в них, они бросятся в воду истории и потонут. Но история рассудила иначе: бесы в них действительно вошли, но бросились они не в воду, а на людей, так что все произошло несколько более трагично. Волошин берет тот же сюжет и рассматривает его как пророчество.

Был к Иисусу приведен

Родными отрок бесноватый:

Со скрежетом и в пене он

Валялся, корчами объятый.